Негритюд в багровых тонах (СИ) - Птица Алексей

Так вот, это исчадие экваториальных джунглей, серо-чёрно-полосатого цвета, с диким рыком, достойным тигра, располосовала всю лысину Саиду и разорвала уши острыми зубами.

Почувствовав, как кровь стекает по лицу и, ощутив яркую, пронзительную боль от порезов, Саид и сам заверещал благим матом на все джунгли, заинтересовав всех крупных хищников, находившихся поблизости, пока мы спасали Саида от разгневанного лесного кота.

Незамеченные нами хищники насторожились, а потом отправились искать столь заманчиво пищащую добычу. Завидев нас, они стали потихоньку подкрадываться. Их было двое, и это были два крупных леопарда, по каким-то своим причинам решившие поохотиться на нас вместе. Мы заметили их слишком поздно, а когда заметили, то успели несколько раз выстрелить, слегка задев и не убив.

Признаюсь, нервы из-за Саида совсем расшатались, и я кинулся бежать. За мною и все остальные. Саид бежал впереди всех, чудом не задевая деревья и свисающие с них лианы своими многочисленными атрибутами мужественности.

Атрибуты были все сплошь колюще-режущего свойства, а также стреляющего, и, самое главное, они не мешали ему нестись впереди всех. Разъярённый рык рассерженных пулями кошек остался далеко позади, а мы всё неслись вперёд, не разбирая дороги, пока окончательно не заблудились, попав в непроглядный сумрак быстро наступившей ночи.

На следующий день мы попытались разобрать, куда нас занесло, взбираясь с этой целью на все высокие деревья, но так этого и не поняли. Знание открылось мне только ночью, когда я взглянул на звёзды и смог определить по ним азимут нашего отклонения от прежнего маршрута.

От понимания этого я смог только грязно выругаться и грозно посмотреть на Саида, но он уже снова спокойно воспринимал всё происходящее, и только три кровавые борозды, пересекавшие его лицо, начинавшиеся с середины головы, напоминали о его тайных страхах.

Как говорится, идём мы с тобой поперёк борозды, мне всё равно, и тебе до звезды.

Только через полтора месяца мы смогли выбраться из джунглей и выйти в саванну, гораздо севернее Банги, а потом и добраться до неё, передвигаясь не меньше двух недель пешком. Много интересного мне пришлось повидать в слабо обитаемых реликтовых джунглях. Поначалу я думал, что там вообще никто не живёт, но однажды мы забрели в особенно мрачный уголок, находившийся посреди болота.

Этот, совсем не райский, уголок был расположен на небольшом островке, посреди заболоченной низменности, образовавшейся от разлившегося ручья, и куда мы свернули, надеясь сократить свой путь. Как жестоко мы ошибались, еле выбираясь из грязи и тины, смачно засасывающей наши, и без того чёрные, голые ноги.

На этом болоте я повстречал много, не виданных мною ранее, разновидностей змей. Это даже обрадовало меня и я, с энтузиазмом исследователя всего нового, стал их отлавливать и сцеживать яд, подвергнув немалому шоку от увиденного Саида. Остальные, вроде как, уже попривыкли.

Но, если бы не моя страсть к змеям, уж точно, не все бы мы выбрались отсюда живыми. Духи вуду владели этим местом и, как оказалось, весьма долгое время, если не сказать, всегда. А моё умение, да покровительство змееголового бога Сета, или, по-русски, Велеса, а, может быть, и Уробороса, сослужило нам отличную службу.

Там, на этом островке, мы и наткнулись на жалкие остатки некогда могучего и многочисленного племени, которым правил дряхлый, умирающий от старости, унган. Это был очень древний старик со сморщенной и обвисшей на его теле чёрной кожей, которая, когда он ходил, натягивалась, будто крылья летучей мыши. Может, он и был раньше оборотнем, я не знаю, но то, что он внушал к себе почтение и уважение, это факт.

Несколько стрел просвистело мимо нас, а одна впилась в одного из моих воинов, сразив наповал. Грохот наших револьверных выстрелов обратил в бегство местных аборигенов, а моё копьё, воткнутое с разбегу в одного из них, поверившего в своё бессмертие, окончательно расставило все точки, над всеми английскими буквами.

Больше всего аборигенов напугали не наши выстрелы, а моё копьё, со свисающими с него шкурками змей, в том числе, и свежих, пойманных на их болоте. Но, одного воина я потерял. Обратив в бегство местное мелкое племя, мы захватили их деревню.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ну, что тут можно сказать. Изоляция ещё никому не пошла на пользу. Почти все жители деревни несли на себе печать вырождения. Особенно это видно было по женщинам и детям. Я не планировал оставаться здесь, и уже засобирался идти дальше, когда ко мне обратился древний старик, правивший этой деревней.

Сделав несколько пассов руками, он обратился ко мне на неизвестном языке, потом, увидев, что я его не понимаю, стал менять языки, многих из которых я не знал, и даже никогда не слышал.

Наконец, методом перебора, он смог добиться понимания, и стал разговаривать на ломаном сонго, употребляя слова и из других африканских языков, которые я частично знал. Беседа оказалась, на редкость, содержательной, о чём я потом часто вспоминал.

— Я приветствую тебя, сильнейший из молодых унганов. Твой путь случаен, но не случайна наша встреча, человек с белой душой. Ты пришёл за знаниями. Тебя ведут двое.

— О…, я вижу их тени за твоей спиной! И неожиданно, добавил на латинском: «Invisibilis — visibilis». (Невидимое — видимо). Пойдём в мою хижину, и я расскажу тебе больше.

Ошарашенный таким приёмом, я проследовал вслед за ним в полуразрушенное жилище, представляющее собой землянку, крытую ветками и травой. Войдя, мы присели у открытого очага, на котором кипел котелок с неизвестным варевом, испускающим клубы белого пара.

Древний унган провёл сморщенной чёрной ладонью над паром, разгоняя его клубы. Запустив в котелок черепок разбитой глиняной чашки, он, пошамкав беззубым ртом, пробуя на вкус своё варево, изрёк: «Нужна яркая вспышка, огонь, нужен яркий огонь. У меня давно уже нет порошка этого металла».

Прислушавшись, я с удивлением вдруг понял, что старик просит магний. Покопавшись в своём дорожном мешке, я нашёл небольшой мешочек, со щепоткой магния, носимый мною на всякий случай.

Протянув его старику, я увидел, как он, нисколько не сомневаясь, взял щепотку и бросил её в огонь. Вспыхнуло пламя, породив бурное кипение парящей жидкости в котелке. Древний старик подхватился со своего места и бросился к стене хижины, сняв с неё два предмета, болтающихся на примитивных креплениях.

Первым был небольшой нож, с обсидиановым лезвием и костяной ручкой, покрытой искусной резьбой, изображающей людей с головами животных. Вторым предметом оказалась небольшая, почерневшая от времени, металлическая чаша.

Поставив чашу на землю, старик стал колдовать над ней, наливая варево из котелка, подбрасывая туда разные порошки и кусочки неведомо чего, самого разного вида, но, в основном, сморщенного.

Мне в них виделись самые разнообразные вещи, вплоть, до не очень хороших частей, и отнюдь, не животных. Но, наверняка это определить было нельзя, и я молча наблюдал за действиями старика. Моя интуиция молчала, будто сбежала в ужасе перед происходящим. А мне было интересно.

В том, что это был унган, я нисколько не сомневался. Мало того, это был великий унган, которому никто из тех, кого я уже видел, и в подмётки не годился, и я очень сильно подозревал, что и я годился ему, разве что, в подмастерья.

Закончив священнодействовать над чашей, старик рассёк ножом левое запястье. Неохотно из его вен выступила кровь и начала сползать по руке вниз. Старческая кровь была густая, словно масло. Сползая по иссохшей от старости руке, она медленно стекала в чашу. Капли крови, попадая в отвар, кружили по кругу, создавая своей консистенцией мини-водоворот.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Это было похоже на химическую реакцию, правда, с непредсказуемыми последствиями. Жидкость, находящаяся в чаше, под воздействием крови старика, а может быть, и самой чаши, начала бурлить и вращаться по часовой стрелке. Подождав, пока она успокоится, старик вылил содержимое чаши в котёл.

Варево в котле перестало парить, и вобрав в себя новую жидкость, вскипело. Выплеснув чёрную пену, и не сильно забурлив, жидкость стала клубиться, а сам пар принял отчётливый по окраске, тёмный цвет.