Писатели за карточным столом - Дмитрий Станиславович Лесной

проворнее, умнее, хитрее, даже если речь идёт о шулерском таланте.

То средство мошенничества, которое стало настоящим ремеслом в руках главного героя Ихарева, вдруг оборачивается против него самого. Это неожиданная развязка. Человек, который не считается с нравственностью и принципами, став жертвой обмана, на проблему смотрит под новым углом. Это настоящая интрига.

Нужно сказать, что Ихарев играет не только ради денег. Он получает неописуемое удовольствие, от самого факта победы. Он ликует от того, что он выше других.

Совсем по-другому ведёт себя «Дружеский союз», где сценаристом является Утешительный. Все члены компании с удовольствием восторгаются навыками и умениями Ихарева, что помогает окончательно усыпить его бдительность. Так автор показал другую природу лжи, где за любезностью спрятана обычная корысть.

В своей комедии Николай Васильевич упомянул и другие пороки общества. Были затронуты темы взяточничества, гусарского распутства, бюрократизма.

Судьба «Игроков»

В 1842 году комедия была опубликована, а в 1843 году её стали ставить сразу в двух театрах. Тема была очень популярной и от того понятной зрителю. И хотя Гоголь был любителем мистических сюжетов, реалистичная комедия легко нашла своё место в его творчестве.

Нельзя сказать, что публика восторженно приняла постановку. Такого восторга, как после комедии «Ревизор» не было. Театральная публика требовала большего, и причину холодности понять было непросто. Тем не менее, по прошествии почти двух веков «Игроки» остаются актуальными. За это время тысячи актёров перевоплощались в гоголевских персонажей, учили тексты, входили в роль и играли с вдохновением, с энтузиазмом, и каждый вложил в своего героя частичку себя. По мотивам комедии Гоголя, снят не один фильм, в том числе французский.

Дмитрий Дмитриевич Шостакович делал попытку написать оперу на текст Гоголя, и работал над этим проектом в 1941 и 1942 годах. Но что-то пошло не так, и композитор оставил эту идею, опера осталась не завершённой. Позже польский музыковед и композитор Кшиштоф Мейер, который стал биографом Шостаковича, завершил её, но на театральные подмостки она так и не вышла.

Салтыков-Щедрин, Михаил Евграфович

(1828–1889) русский писатель; по воспоминаниям публициста С. Н. Кривенко — говорил о себе: «Обиднее всего, что умрёшь, и будут про тебя только анекдоты рассказывать…» Достоверных сведений о знакомстве Салтыкова с «первым русским преферансистом» В. Г. Белинским нет, но А. Я. Панаева свидетельствует, что видела его «ещё в мундире лицеиста в начале сороковых годов в доме М. А. Языкова» (постоянного партнёра Белинского по преферансу).

Л. И. Спасская вспоминает: «Михаил Евграфович был сослан в Вятку в апреле 1848 года за повесть „Запутанное дело“» — и ниже добавляет:

«…Михаил Евграфович явился в Вятку уже завзятым любителем карт, к которым пристрастился с детства…

Раздражительный и нетерпеливый, Михаил Евграфович был нестерпим за картами. Он выходил из себя, кричал, бранился и ссорился с партнёрами, но без карт не мог обойтись. В доме моих родителей в карты никогда не играли, потому, с наступлением вечера, Михаил Евграфович часто исчезал и отправлялся на поиски партии».

На протяжении 1850-х — первой половины 1880-х годов оставлены десятки свидетельств о карточной игре Салтыкова-Щедрина. Интересно процитировать, в частности, мемуары В. И. Танеева (1840–1921), брата композитора:

«…Из кабинета доносились громкие крики Салтыкова.

Играли в игру, в которой участвуют каждый раз только трое, а четвёртый сдаёт по очереди.

Салтыков самым решительным образом не позволял сдающему сходить с места и пройтись, чтобы отдохнуть.

Вдруг распахнулись двери из кабинета, и в гостиную влетел Алексей Михайлович (Унковский, постоянный партнёр Салтыкова по картам (1828–1893). — Е. В.) с видом совершенного отчаяния.

— Это уже ни на что не похоже, — завопил он, — не позволяет даже отправлять естественные надобности.

И быстро исчез в противоположенную дверь.

Дамы, в немом изумлении, не могли сразу понять, в чём дело».

Л. Ф. Пантелеев (1840–1919) вспоминает следующее:

«Вернувшись из Сибири в половине семидесятых годов, я застал Михаила Евграфовича уже первенствующим редактором „Отечественных записок“ и по временам встречал его у В. И. Лихачёва, по воскресеньям вечером, где он обыкновенно играл в карты, причём А. М. Унковскому, его всегдашнему партнёру, доставалось от Михаила Евграфовича за всё: и не так сдал — вся игра у противников, и неверно сходил, и зачем садиться за карты, если в них ступить не умеет».

П. Д. Боборыкин (1836–1921) оставил следующие воспоминания об «игре» Салтыкова-Щедрина:

«Я бывал, на протяжении нескольких лет, раза два или три у него на квартире, но уже гораздо позднее, когда он уже начинал хронически хворать.

„Компанию“ он водил с двумя-тремя своими приятелями вроде Унковского и Лихачёва, играл с ними в карты и неистово бранился. Тургенев, когда заболел в Петербурге сильными припадками подагры, говорил мне, что стал от скуки играть в карты и его партнёром был сначала Салтыков. „Но я не выдержал, перестал его приглашать, уж очень он ругал меня!“»

В воспоминаниях Г. А. Мачтета есть несколько строк, позволяющих предположить, что именно в преферанс играл в Рязани (1858–1868) Салтыков-Щедрин. Во всяком случае «Современная идиллия» Салтыкова-Щедрина демонстрирует основательное знакомство писателя с вистом и преферансом:

…гуляйте больше, в еду ударьтесь, папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером — в табельку или сибирку засядьте. Вот это и будет значить «погодить»… Но я мог бы эти сбережения… ну, положим, под ручные залоги я бы не отдал… а всё-таки я мог бы на эти сбережения покупать процентные бумаги, дисконтировать векселя и вообще совершать дозволенные законом финансовые операции… Расчёт-то уж выйдет совсем другой.

— Да, брат, обмишулился ты!

…Было около половины девятого, когда мы сели вдвоём в сибирку с двумя болванами. Мы игроки почти ровной силы, но Глумов не обращает внимания, а я — обращаю. Поэтому игры бывают преинтересные. Глумов горячится, не рассчитывает игры, а хочет сразу её угадать — и попадает впросак; а я, разумеется, этим пользуюсь и записываю штраф.

В конце концов, я почти всегда оказываюсь в выигрыше, но это нимало не сердит Глумова. Иногда мы даже оба от души хохочем, когда случается что-нибудь совсем уж необыкновенное: ренонс, например, или дама червей вдруг покажется за короля. Но никогда ещё игра наша не была так весела, как в этот раз. Во-первых, Глумов вгорячах пролил на сукно стакан чаю; во-вторых, он, имея на руках три туза, получил маленький шлем! Давно мы так не хохотали.

В 11 часов мы встали из-за карт и тем же порядком, как и накануне, улеглись спать…