Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова - Владимир Хрусталев

Теперь нам всем хорошо известно, что С.Д. Сазонов, В.А. Сухомлинов и великий князь Николай Николаевич убедили императора в невозможности отменить уже объявленную частичную мобилизацию по техническим причинам и вообще в нерациональности таких шагов. Однако все это вело к большой войне.

Обстоятельства объявления войны Германией Российской империи описал в своих воспоминаниях министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов:

«Этот шаг, последний и бесповоротный, был совершен Германиею в субботу 1-го августа. В 7 часов вечера ко мне явился граф Пурталес и, с первых же слов, спросил меня, готово ли русское правительство дать благоприятный ответ на предъявленный им накануне ультиматум. Я ответил отрицательно и заметил, что, хотя общая мобилизация не могла быть отменена, Россия, тем не менее, была расположена по-прежнему продолжать переговоры для разрешения спора мирным путем.

Граф Пурталес был в большом волнении. Он повторил свой вопрос и подчеркнул те тяжелые последствия, которые повлечет за собою наш отказ считаться с германским требованием отмены мобилизации. Я повторил уже данный ему раньше ответ. Посол, вынув из кармана сложенный лист бумаги, дрожащим голосом повторил в третий раз тот же вопрос. Я сказал ему, что не могу дать ему другого ответа. Посол, с видимым усилием и глубоко взволнованный, сказал мне: “В таком случае мне поручено моим правительством передать Вам следующую ноту”. Дрожащая рука Пурталеса вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны. В ней заключалось два варианта, попавшие, по недосмотру германского посольства, в один текст. Эта оплошность обратила на себя внимание лишь позже, так как содержание ноты было совершенно ясно»[119].

По воспоминаниям английского посла в России Дж. Бьюкенена (1854–1924) относительно обстоятельств начала Великой войны выглядит следующим образом:

«Около 5 часов в тот же день я получил телеграмму из министерства иностранных дел с инструкцией немедленно просить об аудиенции для передачи российскому императору личного послания короля Георга V …

Около четверти восьмого Сазонов, устроивший мне аудиенцию у императора в Петергофе, сообщил мне по телефону, что граф Пурталес только что уведомил его, что Германия считает себя в состоянии войны с Россией. К 8 часам Сазонов приехал ко мне обедать и привез с собой проект ответа на телеграмму короля, который он просил передать императору. /…/ Когда Его Величество прочитал их, я осмелился заметить, что ему лучше было бы ответить королю лично, чем в официальном стиле министерства иностранных дел»[120].

Первая мировая война для многих членов династии Романовых оказалась неожиданным и весьма неприятным сюрпризом. Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что вдовствующая императрица Мария Федоровна и великая княгиня Ксения Александровна находились в это время за границей. Обратимся к сохранившимся документам, которые позволяют понять многие нюансы начала великой драмы.

Императрица Мария Федоровна 17 (30) июля 1914 г. в письме к старшей дочери писала из «Marlborough house»:

«От души благодарю тебя, моя душка милая Ксения, за твое дорогое письмо из Vissebes. Но кто мог провидеть эти неожиданные пертурбации в этом коротком сроке. Кажется, что все с ума сошли, не верится, что все это так скоро могло случиться! Я совершенно… не могу спокойно сидеть здесь и уже послезавтра уезжаю, но как путешествие через Германию будет, не знаю. Может быть, остановят нас на дороге. Бедная т. Аликс не хотела меня пускать, но я просто не могу ждать здесь. … Я не имею никаких известий от Ники, что совсем не понятно. Я ему в первый день телеграфировала, [чтобы] узнать, нужно ли мне вернуться, на что он ответил: если тебе больше спокойнее будет здесь, то приезжай. Что это за ответ? И после этого ничего. Бедный Ники, конечно, его положение ужасно тяжелое. … Но другие тоже ничего не пишут, как будто мне все равно, это возмутительно. … Все что произошло так ужасно и так страшно, что слов нет. Боже мой! Что нас еще ожидает и как это все кончится? … Положение ужасное, куда ни смотришь. … Больше не могу писать. Нежно тебя обнимаю, моя душка Ксения, да поможет нам Господь! …

Твоя измученная, но любящая тебя Мама.

Миша был сегодня. Я ему сказала, [что] лучше ему со мною вернуться теперь, но он отказался. Но видно, что он все чувствует, как мы, но не может!»[121]

Как видно из этого письма Марии Федоровны, поворот международных событий был весьма неожиданный для нее. Перед возвращением в Россию она имела свидание со своим младшим сыном Михаилом Александровичем, который в этот период находился с семьей в Англии, и ему был запрещен въезд в Россию в связи с морганатическим браком.

В дневнике Марии Федоровны 17 (30) июля 1914 г. была сделана следующая запись:

«В 12 часов пришел Миша. Мы немного прогулялись. Я умоляла его поехать домой вместе со мной именно сейчас – в такой серьезный момент. Для него это было бы теперь самым лучшим решением. Никакого результата, к сожалению, я не добилась! Позавтракали мы в саду. Затем отправились к леди Пейджет, где пили чай и осматривали ее прелестный сад. Там была также мадам Оберн. Погода стоит замечательная. Вечер провела в одиночестве»[122].

Великий князь Михаил Александрович оказался в данном случае в сложной ситуации. Очевидно, что он стремился вернуться на родину, но буквально накануне встречи со своей матерью вдовствующей императрицей Марией Федоровной им было отправлено письмо Николаю II, которое приведем полностью:

«16 июля 1914 г. – Knebword House Herts.

Дорогой Ники. Хотя ты мне и не отвечаешь на мои письма относительно изменения моего положения, которое всецело зависит от тебя, я еще раз обращаюсь к тебе. Учрежденная по твоей воле опека, очевидно, должна была иметь в виду ограждение состояния моего от разорения. Никаких определенных действий, из которых можно было бы усмотреть угрозу имущественному благосостоянию моему, мною совершено не было и, следовательно, опека имела в виду лишь возможность проявления в будущем расточительности или безмерных трат. Сопровождение опеки над имуществом опекой над личностью, не увеличивая нисколько обеспечения целости состояния, поставило меня в положение слабоумного или психически ненормального человека и создало совершенно невыносимые условия моего дальнейшего существования, отняв у меня возможность даже временного возвращения в Россию, как человека, которого постигла унизительная кара. Я вынужден избегать людей, которым неизвестна истинная причина постигшего меня бедствия, лишен возможности всякого участия в наблюдении за ведением моих дел, а в то же время остался до сих пор председателем разных обществ, ученых, просветительных и благотворительных.

Я глубоко убежден, дорогой Ники, что ты не мог желать поставить меня именно в такое тяжкое, унизительное положение и что учреждение опеки имело лишь единственную цель ограждения целости моего состояния, а если это так, то опека над личностью является прежде всего для сказанной цели совершенно излишнею, да и самая опека над имуществом могла бы быть заменена другими менее оскорбляющими мое человеческое достоинство мерами.

Пережив столько тяжелого и унижений за все последнее время, решаюсь еще раз обратиться к тебе и просить тебя или ограничиться наложением запрещения на все мое недвижимое имущество и капиталы с разрешением мне пользоваться лишь доходами с них или, если это было бы признано тобой, не удовлетворяющим поставленной цели, заменить нынешнюю опеку попечительством в твоем лице или лица, которое тебе было бы угодно назначить, как, например, лично известного тебе Николая Павловича Лавриновского. Такое отвечающее вполне цели и назначению ныне действующей опеки попечительство по твоему повелению заменило опеку по расточительности в отношении лейб-гусарского полка графа Стенбок[а] и о такой же милости прошу теперь и я, хотя имущества своего до сих пор не расточал и не растрачивал.

Надеюсь на твое доброе сердце, что ты не назначишь лиц, мне неприятных и вредящих мне, где только возможно, так как это равнялось бы теперешнему тяжелому положению.

Обнимаю тебя. Сердечно любящий тебя Миша»[123].

Как видно из письма, великий князь Михаил Александрович был очень обижен на своего старшего брата, но, соблюдая рамки вежливости и смирения, просил о нисхождении. Пока на эту просьбу он еще не получил ответа, то считал себя не вправе возвратиться из изгнания на родину.

Позднее графиня Л.Н. Воронцова-Дашкова описала создавшуюся ситуацию в жизни Михаила Александровича:

«Великий князь, как частное лицо, остался жить за границей… Здесь под Лондоном и проводил свои дни опальный великий князь, лишенный возможности вернуться в Россию. Для великого князя такая вынужденная разлука с родиной была нелегка. И в особенности она стала тяготить его, когда в 1914 году вспыхнула война, и когда долг военного звал его вступить в ряды армии на защиту отечества. Но великому князю, не подчинившемуся воле императора, возвратиться в Россию было нелегко.