Алмазы французского графа - Иванова Татьяна Антоновна

ГЛАВА 19

Июнь 1945 год.

Они ушли на реку, причем в кои-то веки отпросились у Алевтины Борисовны на целый день. Вчера с фронта вернулся ее младший сын

Андрей, — первая ласточка мучительных ожиданий, и она, на радостях, дала волю детям. Соня взяла с собой воды, картошки и хлеба, нащипала зеленого лука на огороде, и, упаковав все это в узелок, доверила драгоценную ношу Диме.

— Это что! — сказал он, окинув взглядом Сонину стряпню. — Я бы все это променял на большую ложку вчерашней тушенки. Вон ее сколько Андрей привез, аж целых семь банок. А тетя Аля пожадничала. Открыла-то всего одну.

— Я бы тоже променял, — вторил другу Виталька, тяжело вздохнув. — А какая она вкусная, скажи, Димка?!

Соня резко остановилась и отвесила Диме легкий подзатыльник.

— Ты чего? — обиженно воскликнул тот. — С ума сошла, дерешься?

— Не смей говорить так о тете Але. Она нам никогда ничего не жалела. Себе отказывала, а нам отдавала! И если ты не можешь понять, что это никакая не жадность, а обыкновенная экономия, то лучше помолчи!

Дима и впрямь замолчал, надув губы от обиды за ее подзатыльник, и они пошли дальше.

Примирение произошло за обедом, когда Соня, на зависть соседским детям, разложила на песке узелок с провизией.

— Дима, Виталька, вылезайте — ка из воды, есть будем! — крикнула она купающимся мальчикам.

И те, проголодавшиеся, мигом ринулись к ней.

Глядя, как они уплетают картошку за обе щеки, Соня улыбнулась.

— Что-то вы уж больно шибко мечете! На такой аппетит одной ложки тушенки не накинешь!

— Угу! — согласился с ней Виталька.

— А ты, что теперь скажешь? — обратилась она к Диме.

— Могла бы просто замечание сделать и не драться! — ответил Дима. — У меня вон до сих пор голова болит.

— Ой, голова у него болит! Врун несчастный! Да я до твоей головы только слегка дотронулась!

Дима опустил глаза. Не мог он перечить Соне, а тем более врать. Ведь она и впрямь была права, голова у него не болела.

Они добирали с тряпицы последние кусочки хлеба, когда издалека, со стороны деревни послышался голос соседской девочки Любаши, — Сониной подруги.

— Соня, Соня, быстро веди мальчишек домой. — Кричала она.

Соня удивленно подняла голову на ее окрик.

— А, что случилось-то? — спросила она.

— Что? — не расслышала ее издалека Любаша, и ускорила бег.

Пока она к ним бежала, мальчики поднялись с песка, а Соня, стряхнув с импровизированной скатерти последние крошки, принялась ее складывать.

— Соня! — воскликнула запыхавшаяся Любаша. — Тетя Аля велела вам немедленно домой возвращаться. Там за Димкой бабушка с дедушкой приехали.

У Димы тут же вспыхнул на щеках румянец от волнения.

Бабушка с дедушкой, — родители его покойного отца, — единственная родня, которая теперь у него осталась. Он знал их тульский адрес, и сам сообщил об этом Алевтине Борисовне. А она, в свою очередь, написала им письмо. Он смутно помнил дедушку с бабушкой потому, что гостил у них в шестилетнем возрасте только один раз, и сейчас ему почему-то стало страшно. Как они к нему отнесутся? С радостью заберут к себе или нет? И он тут же решил, — если без радости, то лучше останется у тети Али, а через некоторое время вернется в Ленинград. Сам вернется!

Они наскоро собрали разбросанную одежду, решив одеться по пути, и отправились в деревню. Соня подошла к Диме и обняла. Восьмилетний Виталька последовал ее примеру, прилепившись к товарищу с другой стороны. Так они и шли, обнявшись, а у Димы от их негласного прощания в горле стоял слезливый ком, и он держался изо всех сил, чтобы не заплакать.

Бабушка с дедушкой встретили Диму возле дома со слезами счастья на глазах. Они буквально вырвали его из объятий Сони и Виталика, принявшись осыпать поцелуями и ласковыми причитаниями. Соня с Виталиком стояли в стороне, с безотчетной ревностью наблюдая за их действиями. Ведь он, Димка, принадлежал и им тоже, а эти вцепились в него так, словно только одни имели на это право!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Алевтина Борисовна с Андреем, в которого она сама вчера вцепилась точно так же, спустились с крыльца и подошли к ним. В глазах е тети Али стояли слезы. Дима повернулся и вопросительно взглянул на нее, сам, правда, не понимая, чего вопрошает.

— Ничего, ничего, Димочка! Это же твои родненькие, бабушка с дедушкой! — одобрила она действия навалившейся на Диму родни.

И вдруг Виталька, сорвавшись с места, бросился к Диме, ловко нырнув под руку его деда, и вцепился другу в брючину.

— Дима, Димка, не уезжай! — закричал он и расплакался.

Димина бабушка взглянула на него и, обняв, прижала к себе.

— Деточка, что ты, да как же он останется!

— Останется, останется! — причитал Виталька. — Тетя Аля любит его!

И тут к ним подоспела растроганная тетя Аля.

Она обняла всех, кто попался ей под руку, — и Диму, и его бабушку и Витальку.

— Конечно люблю! — воскликнула она. — Я всех вас люблю, как родненьких! Но, что же делать, детушки, кровь-то она своя, родная! Куда без нее!

На следующий день они уже прощались по серьезному, без слез.

— Ты, Дима, сразу нам напиши, как приедешь. — Наказывала другу Соня. — Будем пока переписываться через тетю Алю, а там видно будет. — Мудро изрекла она.

Потом они все по очереди обнялись с Димкой, и тетя Аля вручила его родственникам провизию в дорогу.

— Ну, что ж, пора! — сказала она. — Давайте-ка присядем на дорожку. — И тут же спохватилась.

— Ой! Погодите-ка, — и скрылась за кухонной шторкой.

— На — ка, вот, милый, в дорожку! — и протянула Диме трофейную германскую банку тушенки.

— Ой! — воскликнула вслед за ней Соня. — Я же забыла, Димка! — И мигом шмыгнула в другую комнату.

— Это тебе на память, — и Соня, подала ему единственное, чем дорожила все это время. — Ручку с серебристым пером, которую перед самой войной к школе подарил ей отец. — Это, чтобы ты не забывал про нас и почаще писал письма!

— Спасибо! — сказал растроганный Дима.

— И я хочу тебе что-то подарить на память! — всполошился Виталька. — И взял со стола свою неприкосновенную шкатулку под общее удивленное молчание окружающих.

Он бережно приподнял теперь уже раскодированную крышку и вытащил один из камней.

— На! — гордо произнес Виталька, — и протянул камень Диме. — Только не потеряй!

— Ни за что не потеряю! — пообещал ему Дима, — ни за что!

Через месяц Виталику пришлось попрощаться и с Соней. За ней приехал отец, вернувшийся с фронта, и увез ее. И Виталька одарил ее вторым камнем из своей драгоценной шкатулки.

И вот, спустя полгода, когда к Алевтине Борисовне уже вернулся старший сын, Сеня, за Виталиком тоже приехал какой-то человек.

Он был в шинели, один рукав которой торчал в кармане. — Безрукий, — сразу догадался Виталька, когда увидел его на пороге. И подумал, что это наверняка муж тети Али, которого с нетерпением ждала вся семья.

— Здравствуйте! — сказал незнакомец, обращаясь к Витальке, тете Але и Андрею, сидящим на кухне.

— Здравствуйте, доброжелательно, но "по чужому", ответили ему они.

А к груди Витальки подкатил холодок, ибо после такого приветствия он понял, что мужчина вовсе не муж тети Али, и вообще он никому здесь не знаком, а значит это тот человек, которому писала о нем тетя Аля.

Она нашла его адрес в кармане Виталькиного пальто и сохранила. А после окончания войны послала письмо, думая, что это родственник мальчика.

Мужчина представился.

— Зуев Степан Трофимович, профессор Московского университета.

— Все молча посмотрели на него, то ли от растерянности, то ли от конфуза, услышав значимое слово профессор.

— Профессор математики, — уточнил пришелец, ответно сконфузившись на их молчание.

— Проходите! — опомнилась Алевтина Борисовна. — Проходите в избу!