Шереметевы. Покровители искусств - Сара Блейк

А в Москве Шереметев поручил Джакомо Кваренги достроить Странноприимный дом как памятник Жемчуговой. Граф знал, что все свои личные средства графиня завещала семьям нуждающихся ремесленников. Она хотела, чтобы на ее деньги выкупали должников, достойно хоронили нищих, а кроме того, она, слишком хорошо зная, что такое неравный брак, хотела обеспечить приданым девушек из бедных семей.

Остаток жизни – а граф пережил жену на 6 лет – он, в память о любимой жене, находил утешение только в богоугодных делах и все свободное время отдавал благотворительности. Строил Странноприимный дом, больницы и храмы в Москве, Петербурге, Ростове. Раздавал милостыню, жертвовал деньги на сиротские пособия, на создание библиотек. И даже деньги, которые должны были быть потрачены на достойные похороны, граф завещал раздать бедным. Так что похоронили его в простом деревянном гробу в родовой усыпальнице Шереметевых – там же, где была погребена его супруга.

Внебрачные дети были и у самого графа Шереметева. Старшая из них, Александра, была почти ровесницей его сестры Маргариты. Граф обожал дочь, но та отличалась слабым здоровьем и умерла, не дожив до девятнадцати лет.

Еще одним «воспитанником» графа Николая Петровича был Иван Якимов, который родился в январе 1780 года и умер в возрасте двадцати четырех лет.

Через некоторое время после смерти графини Прасковьи Ивановны в жизни графа Николая Петровича появилась другая женщина – Елена Семеновна Казакова, которая также была одной из артисток Шереметевского крепостного театра и после его закрытия оказалась вместе с семьей графа в Петербурге.

Сначала Алена, как ласково звал ее граф, была няней его сына, но затем граф, которому приглянулась симпатичная и неглупая девушка, сделал ее своей невенчанной женой. Она родила Николаю Петровичу троих сыновей, которые росли вместе с Дмитрием, его законным сыном, который по желанию своего отца стал их крестным.

Старший из них, Николай, родился в 1805 году и умер в возрасте шести лет. Сергей родился год спустя и прожил долгую жизнь. А младший, Александр, родился в 1809 году, уже после смерти своего отца.

Свою новую семью граф включил в завещание. Сначала он распорядился выплатить Алене Казаковой, как няне его сына, десять тысяч рублей.

Однако позже, незадолго до смерти, граф изменил завещание, распорядившись выплатить Елене Семеновне «яко приверженной ко мне отличною преданностию и истинным усердием о предохранении здоровья и спокойствия как моего, так и сына моего», сто тысяч рублей, а ребенку, который должен был у нее родиться, – двести тысяч. Ее старшим сыновьям, Николаю и Сергею, «яко воспитанникам моим, весьма близким сердцу моему, доставить по кончине моей по двести пятьдесят тысяч рублей», причем деньги надлежало выплачивать частями, а тем временем проценты с этой суммы должны были пойти на их содержание, обучение и воспитание.

Граф не делал разницы между своими сыновьями – воспитывались и росли они вместе, Елена Семеновна также жила в доме графа – конечно, не на правах хозяйки дома, но, однако же, располагая собственными комнатами и прислугой.

Но все же до конца жизни граф Шереметев не мог забыть свою жену Прасковью, продолжая тосковать по ней и в память о ней заниматься благотворительностью.

Глава 15

«Жить на Шереметевский счет»

Понимая, что сын, не зная своей матери, может не понять, чего ради его отец совершил такой вопиющий мезальянс, граф оставил особое «Завещательное письмо», в котором рассказал о Прасковье, о своих отношениях с ней, о ее характере и об истории их любви. Рассказывая в записках сыну о покойной матери, граф напоминал ему, что не знатность и не славу, а лишь благие дела можно взять с собой за двери гроба.

Управляющим делами малолетнего графа, к шести годам оставшегося сиротой, был назначен троюродный брат Николая Шереметева – Василий Сергеевич Шереметев, внук генерал-майора Василия Петровича Шереметева. Главные имения этой ветви рода находились в нижегородском крае, поэтому их часто называют «нижегородскими» Шереметевыми.

Рос мальчик в окружении большого числа людей, среди которых, впрочем, не было его родственников – только опекуны и воспитатели. Родственники со стороны отца не желали знать сына «крепостной девки», а родственники со стороны матери попросту не имели возможности с ним видеться, так что единственным близким человеком была для него подруга покойной матери, Татьяна Шлыкова, которая, исполняя данное обещание, не отлучалась от ребенка, стараясь заменить ему и отца, и мать.

О родителях она рассказывала ему совсем мало – отдельные фразы, факты, намеки.

Видишь этот крест? – говорила она маленькому Дмитрию, указывая на киот с образами, центральное место в котором занимало распятие с мощами. – Им тебя матушка благословила перед смертью. Как почувствовала, что скоро ее час настанет, велела подать ей крест и благословила.

С тех пор Дмитрий не расставался с этим крестом, она всегда занимал почетное место среди образов в его комнате.

А батюшка твой, – говорила она в другой раз, – всегда так щедро милостыню раздавал. Как идет куда – так монеты горстями рассыпает.

И Дмитрий, по примеру отца, всегда носил с собой кошелек с мелкими деньгами, которые щедро раздавал нищим возле церквей.

В день своего совершеннолетия – в 3 февраля 1820 года – он вступил во владение всем имуществом и был произведен в камер-пажи. Представляясь по этому случаю императору Александру I, он сказал, что «имеет усердное желание не только охранять во всей неприкосновенности памятник человеколюбия, родителем его воздвигнутый, Странноприимный Дом в Москве, но и усугубить благотворительность заведения сего на пользу общую». И сразу сделал большое пожертвование на имя императрицы Елизаветы Алексеевны на нужды благотворительности.

Через три года пришло время поступать на службу, и он выбрал для себя военное дело, поступив в Кавалергардский полк. Служба его продвигалась вполне успешно, он получал повышения и ордена, хотя император Александр Павлович относился к нему прохладно, хорошо помня историю брака его родителей.

Служба его была достаточно однообразна: внутренний караул, подготовка к парадам, парады, но сам он своим положением был доволен – к нему благоволил командир полка граф Степан Федорович Апраксин, а назначение флигель-адъютантом государя воспринял как большую милость.

Но при этом Дмитрий был человеком довольно застенчивым, молчаливым, избегал шумных сборищ, которые устраивали молодые офицеры, никогда не играл в карты.

«Многие упрекали его в стремлении отдалиться, – писал через много лет его сын. – Он, действительно, избегал знакомств и встреч, особенно – в последние годы. Отчасти это объясняется тем, что ему трудно было просто показаться на улице. В Москве его стерегли на разных перекрестках, следили за его прогулками и набрасывались на него с различными просьбами и вымогательствами. Было время, когда весь Воздвиженский дом наш, со всеми флигелями его, исключительно был занят даровыми квартирами, служащими лицами и пенсионерами. Ни одной квартиры не сдавалось внаем, а вдоль решетки дворца, выходящей на Никольскую улицу, ютились лавки торговцев старыми книгами».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});