Азъ есмь Софья - Галина Гончарова

Пусть дети подольше не расстаются. Эвон они до чего вместе додумались. А он приезжать будет, приглядывать… да и не одних ведь отправит! С сестрицей Анной. Пусть пару лет поразвлекутся, почему нет?

Уж ему-то лучше всех остальных известно, сколь богата запретами и ограничениями царская жизнь.

* * *

Сам монастырь Софье понравился. В той жизни она, конечно, в нем не бывала, с брезгливостью относясь к тем, кто гадил в жизни и ханжествовал в церкви. А иначе и не скажешь. Можно подумать, что покаяние отменяет сделанную гадость! Ан нет! Подлости тебе Бог не простит, что бы там попы ни пели. Она на весь род твой ляжет…

Ну да это ушло в прошлое, а сейчас она смотрела на белокаменные здания и думала, что они красивы.

Есть у русских чувство стиля и гармонии. И ни одно другое здание так не вписалось бы в эти холмы, в это синее небо… блестят на солнце золотые купола, и невольно хочется улыбнуться. Мир – прекрасен, разве нет?

Разумеется, появление женщин в мужском монастыре было обставлено ужасно церемонно, но Софья все стерпела. И коридор из монахов, которые держали нечто вроде тряпок, и перегородку в храме, за которой пришлось прятаться… все ради одной встречи.

Игумен Дионисий. Настоятель монастыря.

Какой он?

Длинные седые волосы и борода, черные брови, высокий лоб, черная ряса, делающая его кусочком монастырского сумрака – и неожиданно яркие и умные серые глаза. Такие… рентгеновские.

Первым изобрел рентген русский приказный Иван Пушков. Согласно летописи, он говаривал своей жене Марфе: «Я тебя, стерва, насквозь вижу!»

Анекдот всплыл неожиданно, Софья моргнула и весело и искренне улыбнулась игумену.

– Доблый день, батюска…

Она искренне старалась исправлять картавость, но сейчас не видела смысла стараться. Она – трехлетний ребенок, так ее и воспринимайте.

И ответом на ее улыбку стала такая же теплая и сияющая улыбка мужчины.

– Добрый день, дитятко. Поздорову ли?

Софья кивнула. Мол, жива-здорова, чего и всем желаю. Дальше разговор пошел в русле светской беседы, хотя Софье все время приходилось напоминать себе – ей три года! Не пятьдесят! Цыц!

Поинтересовался уроками – перевела все стрелки на Алексея.

Поинтересовался верой – честно ответила, что Бог – есть. А остальное… молитвы знаю, чего еще надо? Я женщина, существо априори глупое, вот!

Номер не удался. Разговор длился порядка десяти минут, когда игумен кивнул каким-то своим мыслям и поманил Софью к иконам.

– Повторяй за мной…

Молитвы Софья знала, и эту в том числе. И следующую. Картавила, но старалась… После третьей старец еще раз поглядел на нее.

– Вижу, зла в тебе нет. Но есть нечто, мне непонятное. Ты мне ни о чем поведать не желаешь?

Софья едва не фыркнула. Так это живо напомнило допрос в прокуратуре, да-да, и такое было в ее практике – отвертелась, хоть и была со всех сторон виновата. Сейчас, так и раскололась…

Хотя подходящий вариант у нее был. Такая своеобразная заготовка…

– Я болела…

Софья коряво и картаво поведала о своем видении. Мол, лежала она в горячке, а потом к ней спустилась тетя. Красивая, вот почти как та, на иконе Божьей Матери, и глаза такие же добрые, только та была в белом платочке, а не в красном, погладила по головке и сказала, что все будет хорошо. А еще сказала что-то непонятное.

Что дети ее огорчают, потому что спорят и кровь льют, а она ведь будет хорошей? И будет во всем помогать братику Алешеньке? Я спросила, кто ее дети, а она заплакала и ушла. Я, наверное, ее обидела…

Вот так. И никаких вбросов информации, самой мало. К тому же о чем она может рассказать? Историческими анекдотами поделиться?

Игумен выслушал с непроницаемым лицом – его бы в покер играть научить, плакали бы все казино Лас-Вегаса! – погладил девочку по голове.

– Ну, если тебе так сказали – будь рядом с братиком. Это дело хорошее… а про бездомных детей кто из вас подумал?

– Вместе…

– Молодцы вы с братиком. Приедешь еще ко мне?

Софья активно закивала. Приедет, а то ж! Это из тех приглашений, от которых не получается отказаться. Факт.

О чем старец беседовал с братом, она узнала позднее. Расспрашивал про учебу, про саму Софью, про школу, Алексей, отличающийся недюжинным умом для шестилетки, рассказывал все как есть. Да, думали. Да, придумали. Детей жалко потому как.

Солдат из них растить?

Так почему бы и нет? Им дело в жизни, царю – верные люди, всем хорошо…

Почему именно детей с улицы? Не боярских, не стольников-постельников, не дружек, которых царевичу по традиции подсовывают?

Так этим ничего не нужно, только за царевича зацепиться. А вот дети с улицы, которые отлично понимают, что жить им год-два осталось…

Да и жалко их!

Дети же… такие же, только не царевичи.

С царевной Анной вообще было просто. Племяшек она любила и ради них готова была на все. Старец это понял за две минуты и еще час утешал женщину. Да, радости материнства тебе не дали, но вот тебе дети, которые любят тебя и которых любишь ты. Заботься! Греха в этом нет.

Последним на беседу отправился Алексей Михайлович. И получил напутствие и благословение. Дети, мол, верно все понимают. А что казна пуста, так шуба густа. Правильно они говорят, лучше с дерева есть, чем чужие смерти на совесть принять. Душой вы очерствели, за деревьями леса не видите, за сиюминутными делами – царствия небесного…

А я буду рад обоих детей видеть, когда бы ни приехали.

После таких заявок Алексей Михайлович решил не спорить – и школа начала строиться. А набором занялся Иван Федорович Стрешнев – мужик умный и с характером. Умеющий и вежливо отсеять ненужных – и разглядеть жемчужины в куче навоза.

Вообще, все дети, подобранные на улице, делились на несколько категорий.

Первая – достаточно обширная – те, кто имел физические увечья. Кем им быть в войске? Так обозниками. Хороший обоз – это великая вещь! Обозник – он и готовит, и лечит, и добычу сбережет, и за скотиной приглядит, и за орудиями, а стрелять из пушек, кстати, отсутствие ушей или там, одной ноги не мешает, как и писать, как и собирать информацию – тут можно многое придумать. Война – это не только сабли, это еще и снабжение, и если каждый будет грамотно заниматься своим делом – потери в войсках заметно сократятся.

Вторая – собственно будущие воины.

Ребята, которые оказались на улице случайно, поняли, что им не выжить, и готовы на все, лишь бы вылезти из этой клоаки. Такие за свой шанс зубами держаться будут. На улице у них перспектив – сдохнуть за пару лет, а вот в воинской школе… да, война – это часто смерть, но кто из детей об этом думает?

И третья категория.

Софья для себя их окрестила волчатами.

Самая сложная, самая серьезная. Это те, кто оказался на улице и выжил, чтобы со временем стать московскими ночными татями. Грабителями, убийцами…

Что делать с ними – пока никто не представлял. С одной стороны – дети, не убивать ведь их, с другой – переломить их уже вряд ли получится, а в школу взять, так они и там начнут уличные порядки устанавливать…

Софья готова была взбелениться от несправедливости жизни. Проект – ее, а ее из терема не выпускают! Сиди на попе и жди, пока Алексей вернется! А потом выслушивай все, что он хотел сказать, утешай, настраивай на нужный лад…

Брат, конечно, умен, но ему только шесть лет, всего шесть… скоро семь, но ведь мало! С другой стороны, кто сказал, что, сидя в тереме, нельзя влиять на обстоятельства? Когда Софья узнала о таком разделении на группы – она его горячо одобрила, но вот когда речь зашла о «волчатах» – задумалась. В советские времена и не таких волчат перевоспитывали, но это нужен определенный опыт, силы, знания… она бы справилась?

Не факт. Постараться было бы интересно, но заниматься этим некогда. А вот куда и кому на шею перевесить этот камень… идея оказалась неожиданно проста.

А заодно – избавляла казну от лишних расходов. И так война с Речью Посполитой высасывала деньги из казны не хуже пылесоса. Алексей Михайлович распорядился чеканить медные деньги, но к хорошему это привести не могло. Надо было повышать не количество оборотных средств, а уровень жизни, товарооборот, занятость, снижать цены, но не чеканить дурацкие медяшки и не приказывать принимать их за серебро. Не говоря уж о том, что казна эти медяки не принимала ни под каким видом. Узнав о таком, Софья только что пальцем у виска не повертела. Козе понятно, что от такого инфляция начнется, а там и до революции недалеко. Или хотя бы до грабежей, разбоя… нет, это не дело. Вон, в Италии в свое время с бумажными деньгами так же доигрались…

Но кому об этом скажешь? Отцу? Ага, так он ребенка и послушал! Брату? Мал тот еще для таких материй. Тете Анне? Эх-х-х, вот ведь где засада – знаешь, что делать, знаешь, как делать – и ничего сделать не можешь! Возраста и авторитета не хватает.