Чистый грех - Сьюзен Джонсон

Флора зло сощурилась.

— Объем твоих знаний кого хочешь выведет из себя! — в сердцах воскликнула девушка.

На Флоре Бонхэм не оставалось ничего, кроме белых чулок и розового пояса. Адам отстранился, чтобы полюбоваться ее телом.

— Ну и колючка же ты, биа! Спасу нет! — рассеянно молвил молодой человек с коротким вздохом. Впрочем, эта перепалка возбуждала его. Разве не пикантно овладеть женщиной, которая так огрызается? — Черт меня дернул ляпнуть!.. Давай я скажу, что моя матушка собирала венецианские кружева. Вот откуда мои знания.

— Не нужны мне твои сказки!

— Мне что — солгать?

— Не надо.

И что им обоим стоит держать рот на замке! Опять не туда повело. Опять разговор шел вразрез с необоримым плотским желанием.

Флора была в растерянности. Упрямо-независимый характер требовал довести диалог до логического конца. А плоть нашептывала: да угомонись ты, глупая, и молча иди навстречу удовольствию. Так доспорить или махнуть рукой, чтобы побыстрее ощутить на себе упоительный груз тела? Все в ее душе восставало против вереницы его любовниц… но сейчас она хотела от него в точности того же, чего хотели все похотливые сучки.

— Солги мне, — после нелепо долгой паузы сказала она.

— Теперь я отчетливо вспоминаю, где я видел эти венецианские кружева, — с готовностью затараторил Адам. — В музее Шантийи. Так тебе больше нравится, дорогая?

Она почти уныло кивнула.

— А я… я тебе нравлюсь?

Ее поразила какая-то скромная застенчивость этого неожиданного вопроса. Чем-чем, а самоуничижением этот красавец и донжуан не страдает. Значит, это коварство уверенного в себе самца.

И Флора не без вздоха сказала то, что он и ожидал услышать:

— Ты мне даже слишком нравишься. — Это была чистая правда.

— Ничего не бывает «слишком».

Сказано со страстью. И как обещание новых утех.

— Скоро, скоро я очнусь от наваждения, — продолжила Флора с бесстыжей зовущей улыбкой, — и потребую обратно мою душу.

Было очевидно, что она не торопится требовать обратно свою душу. И Адам, ласково поглаживая ее плечи, сказал:

— Пусть наваждение длится. Закончим то, что начали.

— Время поджимает?

Ей было так приятно лежать на сене рядом с Адамом. Казалось, они знают друг друга тысячу лет — друзья с детства. И ее нагота в его присутствии безгрешна.

— Нет, нет… Оставайся сколько захочется. Я мастер оправдываться — как-нибудь отговоримся.

— Хорошо, я уже не спешу.

— Вот и молодец…

Он продолжал поглаживать ее кожу, прогуливаясь кончиками пальцев по выступающим ребрам. Время остановилось. Не спешили оба.

Она впервые заметила, что подушечки его пальцев не такие уж нежные, как ей казалось в упоении их суетливых свиданий. У Адама были привычные к труду загрубелые и шершавые пальцы — вот так французский граф! Здесь, на ранчо, невзирая на толпу челяди, он был работником среди работников. Подобное открытие могло бы шокировать светскую вертихвостку, но Флоре было приятно чувствовать на себе такие пальцы.

Она положила свою руку на его руку — при этом ее ладошка показалась карликовой по сравнению с загорелой мужской рукой, крупной и аристократической, даром что слегка намозоленной.

Наблюдая за реакцией Адама, Флора медленно повела сцепленные руки вниз по своему животу. В темных омутах его глаз царило величавое спокойствие. Затем он опустил взгляд на слегка отливающие медью завитки волос между ее ногами.

— 0-ля-ля-ля! — воскликнул Адам с серьезным видом. — Похоже, ты имела сношение с мужчиной! Ты только посмотри!

Он провел пальцем по слипшимся завиткам ее шелковистых волос на внутренней части бедер, где виднелись прозрачные ручейки спермы.

Это интимное прикосновение остро отозвалось во всем ее теле. Флора посмотрела на свои бедра, а затем, впившись взглядом в улыбающиеся глаза любовника, сказала:

— Да, один тип принудил меня к близости.

Его брови взлетели в деланном удивлении. Затем Адам вкрадчиво осведомился:

— Надеюсь, ты хотя бы сопротивлялась?

При этом он медленно продвигал свои пальцы к верховью ручьев спермы.

— Я пыталась. Кусалась и царапалась! Было так приятно, что веки сами собой сомкнулись и в нижней части живота возобновилась горячая пульсация.

— Не знаю, не знаю… Как-то слабо верится, что ты кусалась и царапалась. Я вынужден констатировать факт полового акта — сперма, кругом сперма. Это какое-то безобразие!

Его пальцы возмущенно пробежались по краю пунцового зева.

— Здесь, здесь и здесь! — продолжал Адам. — Как будто из шланга полито!

— Я ничего не могла поделать, — жалобно запричитала Флора. — Он был крепкий, как бык. Припер меня к стене, задрал юбку и вогнал в меня свою штуковину по самый корень! — Тут ее голос сорвался, и она хрипло прибавила: — У него был такой о-огромный!..

— Ну, не такой уж «о-огромный», чтобы не поместиться в этой дырочке.

С этими словами три его пальца с ласковой осторожностью медленно-премедленно вскользнули в эту самую влажную прелестную «дырочку». Флора прогнулась ему навстречу, смакуя все этапы неспешного вторжения.

Когда пальцы вошли в нее полностью, Адам деловито поинтересовался:

— У него был такого размера?

— Еще больше.

Тогда он с деликатной нежностью еще больше приоткрыл тайный вход и не без труда протиснул внутрь четвертый палец.

— А теперь похоже? — тихонько осведомился он, лениво поводя костяшками пальцев внутри ее.

— Думаю, да, — сдавленным голосом произнесла Флора.

Каждое движение его пальцев отдавалось в мозгу — она испытывала легкое и приятное прерывистое головокружение. Прелесть этого ощущения была именно в его легкости — не было той почти грубой мешанины разнообразных ощущений, что бывает во время настоящего соития.

— Но точного размера ты не помнишь, — невозмутимым тоном продолжал Адам. Его член уже налился кровью и окаменел, поэтому бесстрастная светская интонация давалась с некоторым трудом.

— Все произошло так… быстро… так исступленно!..

— И тебе понравилось? — Елейно-ехидный испытующий голос святого отца, принимающего исповедь блудницы.

— Сама не знаю, — ответила Флора. Эта игра; при всей ее чувственной прелести, начинала смущать девушку.

— Ты была в замешательстве? — Все тот же холодный тон допроса.

— Да… О да!

— Ибо ведомо тебе, что плотский акт есть грех? — Она кивнула — не поднимая век.

— Ну, если никто не видел — так это вроде как и не грех!

— Боже! — вдруг вспомнила она и от ужаса даже открыла глаза. — Кто-то заходил! Я чуть со страху не умерла.

— Тс-с! Расслабься! Теперь-то никто тебя не видит. А тот человек никому и словом не обмолвится, это я тебе обещаю. Ты лучше скажи, как тебе нравится — вот так?