Вилла Пратьяхара - Катерина Кириченко

Напялив резиновые тапочки для дайвинга, я по-паучьи, на всех четырех, пытаюсь спуститься с камней у дома к манящей прохладе залива, но чертовы кораллы и тут испортили всю жизнь: пальцы то и дело колются о костяные наросты — достаточно жесткие, чтобы уколоть до крови, но недостаточно крепкие для того, чтобы служить хорошей опорой. Через пять минут я уже вся поцарапана, руки кровоточат, на колене довольно ощутимо щипит внушительный порез, а пот заливает глаза. Исчертыхавшись, я прихожу к выводу, что дикая природа не для горожан. И вообще не для людей. Купаться с таких скал могут только чертовы крабы, которыми, кстати, тут все просто кишит. Надо б попросить Боя их наловить. Голодный желудок немедленно урчит, предвкушая морепродукты.

В конце концов, я кое-как разворачиваюсь и неуклюже плюхаюсь в море. Ласковое, мягкое со стороны, оно встречает мое рухнувшее с трехметровой высоты тело стальным ударом. Я напоминаю себе Робинзона Крузо в начале романа, еще до того, как он овладел премудростями дикой жизни — голодная, оцарапанная, без всякого удовольствия гребущая подальше от камней, о которые можно ненароком и разбиться.

Как я вылезаю обратно, лучше вообще не рассказывать.

Когда троица моих прислужников появляется через пару часов с громадным арбузом под мышкой, я даже в глубине души рада. Предусмотрительно занятый мной перед их приходом гамак раскачивает меня в тени навеса. Я посылаю тайкам лучезарную улыбку: «Cosmopolitan» я спрятала. К трем часам дня мой желудок уже согласен на любой пад-тай-сой-мэй, но выясняется, что на обед его ждет курица-карри. Какая издевка судьбы! Не от нее ли я убежала из Москвы?

— Мадам хотеть курица-карри?

— Хотеть-хотеть, мадам уже всё хотеть, она голодная как зверь. И давайте побыстрее, я собираюсь еще до заката исследовать те скалы на предмет, нельзя ли там найти, откуда можно нормально купаться, — я показываю рукой в сторону, противоположную от пляжа.

Меня не так-то легко сломить. Одиночество — так одиночество, за чем же еще я сюда приехала? Хотя что-то подсказывает мне, что ужинаю я сегодня все-таки у Лучано.

— Те скалы плохой. Там никто нет.

— И очень хорошо. Именно этого мне от них и надо.

Справившись с изжогой, неизменно возникающей у меня после каждого тайского блюда, я выискиваю в кладовке панаму, напяливаю белый сарафан, кроссовки, густо намазываю лицо и плечи солнцезащитным кремом и выдвигаюсь в поход. В рюкзаке, немедленно прилипшем к вспотевшей спине, лежат запасы питьевой воды, лейкопластыри и самая подробная карта острова, которую мне удалось найти.

Если стоять лицом к морю, то моя «Вилла Пратьяхара» прилеплена к скалам слева от песчаной полосы берега, на которой сосредоточена вся наша пляжная жизнь. Если же пройти мимо дома и продолжить путь дальше, то скалы постепенно становятся круче и, говорят, в них даже попадаются небольшие пещеры. Никаких троп на камнях не видно, и я пробираюсь наугад, выискивая оптимальный маршрут. Мои ноги постепенно обретают гибкость и ловкость, и если поначалу я еле перебиралась с камня на камень, присаживаясь на корточки и помогая себе руками, то уже через двадцать минут в коленях появилась достаточная уверенность, и я даже решаюсь на прыжки.

Мой дом уже скрылся за поворотом, и теперь глазам открывается не испорченная цивилизацией картина из сероватых мерцающих камней и абсолютно пустой морской дали, на которой не видно ни лодки, ни другого намека на человеческое присутствие. Небо пугает своей необъятностью и монотонностью, его выцветше-голубой фон не украшен ни единым облачком. От нагретого гранита исходит жар, даже в тени здесь, вероятно, не меньше сорока градусов. Мне уже лень изучать карту, да и что я собираюсь на ней увидеть? Дорог здесь нет, троп (даже если они и прохожены каким-то чудаком) на камнях не рассмотреть, а пещеры на карте не помечены. Пригодных для купания мест мне пока не попалось: скалы почти везде входят в воду отвесно, и если кое-где мне показалось, что глубина позволяет просто нырнуть с камней, то вот выбраться обратно здесь будет ничуть не легче, чем у моего дома.

Время клонится к пяти, осталось не больше полутора-двух часов до заката, который, как обычно это и бывает в тропиках, наступает внезапно, и меня одолевают сомнения, не слишком ли далеко я зашла? Сколько я уже иду? Около получаса? Даже если где-то здесь и отыщется приличное место для купания, я вряд ли буду часто ходить в такую даль.

Но я решаю пройти еще немного. И правильно делаю. Еще минут через десять, преодолев огромный валун, я поднимаюсь на совершенно ровную площадку, и, о чудо, прямо подо мной, внизу открывается пусть не песчаный, а галечный, но вполне сносный пляж. Длиною он не больше десяти метров, и из воды то тут то там угрожающе выглядывают торчащие камни, но если распластаться по воде совсем горизонтально, то в прилив здесь можно будет купаться. Хоть голышом, хоть как, — представить, что сюда придет кто-нибудь кроме меня, невозможно.

Обрадованная и возбужденная находкой, я подбегаю к краю площадки, чтобы тут же впасть в уныние: похоже, своей безлюдностью пляж обязан тем, что к нему никак не подобраться, по крайней мере, с этой стороны. Спуск к пляжу отделен от меня жутким обрывом. В глубокую щель не проникают даже солнечные лучи, из-за чего из нее пахнет холодом, сыростью и чем-то тухлым, скорее всего застоявшейся где-то на дне водой. Похоже, райский пляж достался чертовым крабам, людям же через такую пропасть не пробраться.

Все еще не веря в свою неудачу, я поднимаюсь вдоль обрыва чуть повыше и внезапно замечаю что-то вроде подвесного моста: поперечные доски крепятся к перекинутым через пропасть канатам, а на уровне пояса с двух сторон натянута веревка, служащая вместо перил. Новость можно расценить как плохую и хорошую одновременно: с одной стороны наличие моста говорит о присутствии людей, а значит полное уединение мне здесь не светит, с другой же стороны, путь к моему заветному пляжу все-таки найден!

Взявшись за веревку, я уже заношу ногу над первой из перекладин моста, как вдруг позади меня разносится резкий окрик:

— Стой!

Вздрогнув от неожиданности, я отпускаю веревку и чуть не падаю в обрыв. В последний момент уцепившись за скалу, я в полном раздражении оборачиваюсь. Первый страх от внезапного оклика уже прошел, но сердце все еще колотится в груди, а коленки начинают дрожать.

— Ни шагу дальше! На мост нельзя!

Прямо ко мне приближается красавчик-француз. Длинные волосы растрепаны и слиплись в лохматые пряди, через голую, блестящую от пота грудь крест накрест перекинута черная полотняная котомка, а на лице застыло искренне озабоченное выражение.

— Что ты так смотришь? Я не шучу, — говорит он. — Мост полностью прогнил и только и ждет, чтобы рухнуть под кем-нибудь.

— О господи! Спасибо! Я только хотела… — бормочу я, оглядываясь на свою нереализованную галечную мечту.

Парень перехватывает мой взгляд:

— Если ты на тот пляж, то есть дорога в обход. Чуть выше, где начинаются кусты. Только с голыми ногами ты туда не пройдешь, вся оцарапаешься. Я хожу туда в брезентовых штанах. Это вообще-то мой пляж.

Мой спаситель вблизи оказывается не так уж молод, скорее моложав. Я понимаю, что напрасно, издали очарованная его легкой пластикой, так поспешно записала его в «европейскую молодежь». Ему никак не меньше сорока. Загорелое лицо грубее, чем мне казалось, и над бровью начинается довольно неприятный шрам, по диагонали уходящий под волосы на лбу. Карие глаза блестят без особой ко мне симпатии, и теперь мне мерещится в них типичная для французов надменность.

Ах, это, оказывается, его пляж? Похоже, я не оригинальна в своем желании купаться в одиночестве и вторглась ненароком в чужое прайваси.

— А кто и зачем тогда мост построил? Не ты?

Француз небрежно кидает котомку на камни и присаживается на корточки, выуживая из кармана бумажку и табак для самокрутки.

— Мост здесь уже был до меня. Не знаю, кому и когда он тут понадобился. Может, рыбакам? Я не приспосабливаю мир под себя. Я приспосабливаюсь под него сам. Так проще. Есть только одно «но»: приходится держаться подальше от людей. Если начать еще и под них приспосабливаться — можно сойти с ума.

Его грубоватые пальцы с черными от грязи ногтями ловко скручивают сигарету. Я подхожу и достаю свою, Marlboro light. Не глядя, парень кидает мне коробок спичек, ни капли не озабоченный, смогу ли я его поймать.

— Ты девушка из того белого дома на скале? — скорее утверждает, чем спрашивает он вдруг.

Я киваю. Похоже, не одна я в курсе «who is who» на нашем пляже.

— А ты француз, живущий где-то на горе? — спрашиваю я в тон ему.

— Yes, sweety.

Мне посылается быстрая приторная улыбка и парень опять отворачивается. Несмотря на грубые черты лица и широкую кость на щиколотках, выдающую крестьянскую породу, он отлично говорит по-английски, что для французов значит как минимум высшее образование и карьеру в какой-нибудь приличной международной конторе.