Новеллы (-) - Вега Де

Лисардо решил изменить ее мнение и, видя, что траурное платье, которое он надел на себя, желая заставить ее проникнуться жалостью к его любви, повредило ему еще больше, сбросил его в тот же день, так как был праздник, облачился в самые красивые и дорогие наряды, какие только у него были, и, увешанный драгоценностями, направился к церкви святого Павла, куда Лаура обычно ходила к обедне. Она увидела его в платье, столь не похожем на вчерашнее, и это подтвердило ей притворность его траура и ложность полученного ею письма.

Все это, вместе с настойчивостью Лисардо, разворошило пепел погасшего было огня, и, как в пепле иногда вдруг засверкают искры, так и в душе их стала снова разгораться былая любовь. Фениса носила письма, получая за это деньги и наряды, Лаура казалась влюбленной, смелость Лисардо росла, и вскоре надежда на какую-нибудь милость вернула ему покой, и он стал вести себя как истинный кабальеро. Марсело смотрел сквозь пальцы на причуды Лауры, так как ему казалось, что в ее юные годы трудно усвоить правила строгой и уединенной жизни, и под покровом его беззаботности росло влечение обоих влюбленных, а вместе с тем и их смелость.

Их письма друг к другу превратились в привычную переписку, и любовь постепенно стала стремиться к менее честным целям. Все это случилось потому, что Марсело не был истинным влюбленным и не обладал искусством внушать любовь, как и некоторые другие люди, которые не придают этому значения и считают, что все достигается знатностью имени, забывая, что женатому человеку следует заботиться одновременно о двух вещах: он должен быть мужем и должен быть также возлюбленным, чтобы выполнять свои обязанности и быть всегда уверенным в успехе. Я уже слышу, как ваша милость восклицает: "О, сколь многим вам обязаны женщины!" Но я заверяю вас, что мною руководит более разум, чем склонность, и, если бы это было возможно, я бы учредил целую науку о супружестве, которой обучались бы те, кому с мальчишеских лет предназначено быть мужем; и как теперь родители часто говорят друг другу: "Этот мальчик УЧИТСЯ, чтобы стать монахом, этот - священником" и так далее, - тогда стали бы говорить: "Этот юноша учится, чтобы стать мужем". И не было бы невежды, который бы считал, что женщина, раз она замужем, сделана из другого теста и что больше нет надобности служить ей и делать ей подарки, потому что она уже принадлежит ему по закону, как если бы ее ему продали, и что он имеет право заглядываться на множество других женщин, не уделяя внимания, - а между тем это было бы лишь справедливо, - той, которая доверила ему все лучшее, чем владеет душа, а именно: свою честь, жизнь, спокойствие и еще многое другое. А ведь сколько мужей оттого только, что не думают об этом, теряют своих жен! Скажите же теперь, ваша милость, умоляю вас, похожа ли эта новелла на проповедь?

Нет, сеньора, отвечу я вам с уверенностью, потому, что я не читаю проповедей на кастильском языке, как это уже становится принятым в обществе, и потому, что рассуждение это пришло мне на ум само собой и я всегда считал его справедливым.

Лисардо не терзался больше мыслью о том, что он утратил Лауру, ибо ему казалось, что никак нельзя назвать утратой близость к тому, что стоило ему стольких лет страданий: ведь если любовные желания, как бы ни выражались они, всегда имеют определенную цель, то если даже эта цель может быть достигнута лишь с помощью мимолетного воровства и под угрозой чужого бесчестия и собственной опасности, к ней все же стремятся и ее достигают.

Лисардо любил, видя, что его поощряют; Лаура, предоставленная свободе и забывшая о собственном долге, не задумывалась о том, к чему приводит подобная вольность. Антандро был их поверенным, а Фениса наперсницей. Влюбленные нежно поглядывали друг на друга в церкви, на улице они обменивались любезностями, за городом вели беседы, а иной раз переговаривались через оконную решетку в то время, когда Марсело спал. Иногда Лисардо становился еще смелее, и тогда Фабио вместе со своим другом, нарушив тишину и спокойствие ночи, пели что-нибудь в таком роде:

Душа моя Белиса,

У глаз твоих прелестных

Должно учиться солнце,

Как свет струить на землю.

Белиса, ты прекрасней

Зари на ясном небе,

Светлей его лазури,

Нежней звезды вечерней,

Которая в долине

У нас теперь известна

Скорее под названьем

Белисы, чем Венеры.

Хотя твоей красою

Я упоен безмерно,

Хочу я славить только

Твой разум несравненный.

Кто отрицать дерзнул бы,

Что вложен провиденьем

Дух ангельски высокий

В твое, богиня, тело?

Я счастлив тем, что стала

Ты госпожой моею.

Хоть жизнь и смерть с собою

Приносит мне надежда:

Жизнь - ибо побуждает

Идти к заветной цели;

Смерть - ибо раздувает

Огонь желаний тщетных.

Слыхал, моя Белиса,

Я жалобы нередко,

Что для людей проходит

Чрезмерно быстро время.

А я грущу при мысли,

Что время так неспешно,

Что для меня годами

Оно стоит на месте.

Любовникам так часто

Служил Тантал примером.

Но мне в моей высокой

Любви сравниться не с кем.

Затем, что в целом мире

Я только ей владею,

Что все мои деянья

Лишь в тайных помышленьях.

Любовь меня сковала

Цепями так надежно,

Что я, хоть цель и близко,

Не досягаю цели.

Кто перенес, Белиса,

Чистейший перл небесный.

Тебя в долину нашу

Из царства сновидений?

Ведь стоит мне подумать,

Что стала ты моею,

И я, очнувшись, вижу.

Что ты, как сон, исчезла.

Любовь моя родилась

На свет с твоим рожденьем.

О госпожа, с тобою

Она росла и крепла.

Теперь она огромна,

Но ей, равно как прежде,

В моей груди просторно,

В твоей же - слишком тесно.

Надежда мне приносит

Лишь новые мученья:

Последнее теряешь,

Ее посулам веря.

Ах, чем сильней желанья,

Тем призрачней надежда:

Она в них утопает,

Как в море неисчерпном.

Как мало упований

Из бездны их извлек я!

Недаром тот, кто любит,

Всегда недолговечен.

Белиса, я не в силах,

Покуда мы не вместе,

Ни быть влюбленным больше,

Ни встречи жаждать меньше.

Так жил, питаясь надеждами, Лисардо, порою веселый, а порою и грустный. Лаура, получая от него письма и другие знаки внимания, то отдаляла его от себя, то внушала ему уверенность; и все свои сомнения и желания он выразил однажды в таких стихах:

Нет, не думай, мысль, что мне

Ты наносишь оскорбленье:

Я тебе за поношенье

Лишь признателен вдвойне,

Ибо вправе ты вполне

В гневный спор со мной пускаться,

Если ветреной казаться

Мною ты принуждена:

Ведь надежда не дана

Тем, что к цели не стремятся.

Ты и я теперь полны

Столь высокою мечтою,

Что друг к другу мы с тобою

Ревновать подчас должны,

Хоть мы все-таки дружны,

Ибо с помощью твоею

Ею я во снах владею.

Ты ж, в бесстрастии своем,

Мне упрек бросаешь в том,

Что ее я вожделею.

Обвинением таким

Вновь отсрочен миг счастливый,

Как ни рвусь, нетерпеливый,

Я скорей упиться им.

Так жестоко я томим

Этой долгой мукой крестной,

Лишь тебе одной известной,

Что не будь ты - мысль моя,

Не отважился бы я

В ней тебе признаться честно.

Втайне я свершить страшусь

То, чего желаю страстно;

Ожиданием напрасно

Обмануть себя я тщусь;

Я колеблюсь и бешусь,

Хоть решил без колебанья

Домогаться обладанья

Тем, чего алкать устал.

Ибо я, как царь Тантал,

Пленник своего желанья.

Огорчительней всего,

Что награды избегает

Тот, кто счастья достигает.

Но не заслужил его.

Из-за горя моего

Веря в то, в чем ложь я чую,

Я болезнь на миг врачую,

Чтобы заболеть опять

И лишиться сил желать,

Хоть еще желать хочу я.

За былое, госпожа,

Ты сполна воздашь мне скоро

Той тревогою, в которой

Я живу, тебе служа.

Смерть зову я, то дрожа,

То с отчаяньем холодным

В лабиринте безысходном,

Ибо выхода назад

Я не нахожу, хоть рад

Был бы снова стать свободным.

В этих стихах Лисардо был менее почтителен и любезен, чем в других случаях, так как в них он вел разговор со своей мыслью. Итак, он признавался, что старался найти выход, как если бы не был знаком со словами Сенеки, который говорил, что попасть в лабиринт любви легко, а выбраться из него трудно. Не знаю, может ли служить извинением нашему кабальеро мнение величайшего из философов {19}, утверждавшего, что любовь не имеет целью обладание любимым существом, но вместе с тем не может без этого жить. Я бы с удовольствием попросил его разъяснить мне эти слова, если бы он жил сейчас, даже если бы для этого мне нужно было съездить в Грецию, так как мне кажется, что между этими двумя положениями имеется некоторое противоречие. Мне думается все же, что он хотел этим сказать, что истинной может быть и любовь, мечтающая об обладании, и та, которая не стремится к нему. Пусть ваша милость решит, какая именно любовь владеет ее умом, и простит молодости Лисардо то, что он не любил Лауру платонической любовью.