Ключ власти - Людмила Белаш

«Ловят дурачков и нелегалов. Удачи вам, слухачи!»

Стороны света она находила как компас.

Ага, вот и дежурный пост батальона 22.

— Говорит Ласточка из Гестеля. Вызываю двадцать второй батальон.

— Слышу тебя, на приёме прапорщик Голубь. Привет, птичка!

— Я вообще-то кадет, гере прапорщик…

— Перестань, мы на прямой линии. Давай по-свойски. — Она увидела на лице безусого Голубя улыбку. — Спасибо, что вышла на связь. Мы о тебе наслышаны… Это ты обрушила сеть Цереса?

— Ну я. Но не одна. Мне помогали.

— Будешь в Руэне — заходи. Обеспечим угощение по высшему разряду.

— Заранее благодарна. Тут такая забота, Голубь… — просительно заговорила Лара. — Девушки едут в Руэн, им нужен домик подешевле. Чистое жильё с меблировкой и хорошей кухней. Лучше на окраине. От людских глаз подальше.

— Сколько персон? — Голубь взялся за дело со столичной хваткой.

— Пять. И большая, страшная… собака.

— Значит, рядом должен быть выгул… Сделаю. Выйди на связь через два часа, назову адрес и хозяина. Когда ждать барышень?

— А дорого это будет стоить?

— Сейчас цены снизились — многие уехали подальше от боёв. Хозяева рады сдать жильё за полцены, чтобы впустую не стояло.

Обговорив вопрос с жильём, Лара решилась упомянуть о личном:

— Голубь, ты давно говорил с… Огоньком?

— Давненько. Он маячил в районе Делинги, сейчас замолк… Его отрядили с поручением в другое ведомство, но куда именно — мне неизвестно.

— Сейчас там страх чего… — Лара вздохнула и поникла. — Про Сарцину слышно? или про Эстейскую равнину?

— В Эстее день и ночь бои, дьяволы крепко держатся за свою яму. А Сарцина пока под их властью. Делинцы стягивают туда армию и флот, готовятся к штурму. Если Огонёк появится… может, у тебя есть для него депеша?

Лара была горячо благодарна Голубю — не ухмыльнулся ни разу, отнёсся к её чувствам как брат. Вот хороший парень! Но признаться, что она переживает об Огоньке и ждёт малейшей весточки о нём, Лара не осмелилась. Лучше схитрить.

— Да. Одна девушка, Эри… желает ему всего доброго.

«Пусть этот зубоскал ушастый сам соображает, от кого пришло».

— Понял, Ласточка. Он от нас не скроется, клянусь лысиной Купола!

Голубь отвёл свой луч в сторону, связь пропала. Лара подняла руки к ремню — снять шлем.

Но тут её нашёл чей-то другой, дальний сигнал.

Он пробивался с севера, через грозу, слышался слабо и неровно. Скорее походил на голос, доносящийся обрывками сквозь ветер:

— Ласточка… Ласточка… приём!

Явно это был не Огонёк.

Напрягаясь, Лара едва сумела различить облик вещателя — но тот подготовился к связи, чтобы остаться неузнанным. Кроме шлема — не имперского, а напоминавшего высокие каски вейцев, — на нём была повязка, скрывавшая лицо. Только глаза блестели. Это был парень, лет двадцати, худой и бледный. Он сидел на широком ложе, застланном ковром, в тени под узорчатым навесом-балдахином.

— Я тебя не знаю, — осторожно ответила Лара.

«Как он уловил мой луч? я же не вещала вкруговую…»

— Мы не встречались… Я только слышал тебя… однажды…

— Кто ты?

— Неважно.

Он находился где-то за морем. Между ним и Ларой мерцали волны, бушевала буря, сверкали молнии. Глаза безымянного медиума были запавшими, их окружали синеватые болезненные тени. Казалось, он пьян — или смертельно устал.

— Ты едешь в путешествие… скоро…

— С чего ты взял?

«Он что, слышит тех, кто без медиатора?.. Как Ветка — она подслушивала для воров… Но то рядом, в порту — а через море, как это можно?»

— Шестого зоревика… в первый храмин-день… будет бедствие. Опасно всюду — земля, море, воздух… Кораблю надо… большую высоту… Скажи кавалеру…

— Не понимаю, — притворилась Лара.

— Запомни: шестое зоревика, в полдень. — Голос и лицо исчезали, терялись в тумане помех. — Я помню… ты говорила в эфир из Бургона, просила сеть принца замолчать… Я был ря… проси кавале… прощен…

Связь прервалась окончательно.

«Шестого числа, хм… Не скоро, почти три недели. Но кто это был? откуда знает про наш полёт, про Карамо? Почему предупредил, о чём просит?»

Смущённая, встревоженная Лара вернулась в залу. Пата дружелюбно лизала руку кавалера, а Лис, окончательно рассердившись, исподтишка грозила Хайте поводком.

— Вы напрасно злитесь на служанку, барышня, — убеждал разнеженный Карамо. — Она здесь без году неделя; за столь короткий срок нельзя усвоить наши правила и нравы. В её мире иные обычаи.

— Гере кавалер, — возражала графинька, вскинув голову, — я надеюсь воспитать Хайту так, как принято у нас. Она вряд ли прошла девичье посвящение, поэтому…

— Сейчас выясним. — Карамо поманил к себе златовласку. — Ну-ка, скажи, когда ты родилась? Говори по-мирянски.

— Господарь, я не сумею. Слова не совпадают.

— Старайся.

Чтобы сосредоточиться, Хайта приставила указательный палец к кончику носа. От усилия на её лбу появилась морщина.

— Прошло семь полных годин и ещё половина. Я появилась на свет в купень второго отхода студины.

— Что за нелепицу она сказала? — удивилась Эрита.

— Напротив, сказано очень точно. Календарь Ураги — то есть Мориора — позиционный; каждый отрезок времени обозначается не цифрой, а названием. Год Ураги примерно вдвое длиннее нашего. Так что насчёт её посвящения сомнений нет. По счёту Мира она родилась весной, в протальник.

Лисси стояла на своём:

— Всё-таки ей не следует вас облизывать.

— Лис, уймись, — посоветовала Безуминка. — Она не умеет иначе показывать радость. По-моему, ты это знаешь лучше всех.

Графинька и Бези заспорили шипучим шёпотом. Пока они тихо ссорились, Лара поднырнула к кавалеру.

— Как там с жильём? — спросил он.

— Всё улажено, скоро скажут адрес. Гере Карамо, — понизила она голос, — кому-то известно об экспедиции…

— Многим.

— Меня предупредили, что шестого зоревика нам грозит опасность. Какое-то бедствие…

— Кто это передал? — Весёлый, добродушный взгляд Карамо стал вдруг ледяным.

— Он не назвался. Я считаю, это человек из вещателей принца… беглый. И вроде он просил, чтобы вы его простили.

— Забудьте о нём, — коротко и жёстко приказал Карамо. — О разговоре — молчите. Теперь это моя забота.

F. Все едут в столицу

В характере комвзвода разведчиков что-то изменилось с той ночи. Тогда штабс-капитан долго разыскивал Мису и вернулся мятый, смурной и задумчивый.

На следующий день его Рыжие Коты с блеском выполнили задуманное. Осторожно, без происшествий заняли разбитый корпус «ходока», протянули туда телеграфный провод и устроили гнездо для корректировщика. Наводи теперь ракетчиков, артиллеристов — пожалуйста!.. Но Вельтер остался недоволен — поблагодарил Котов мельком, невнятно. Больше глядел в сторону кратера — печально, тревожно. Казалось, там, за оплывшим от дождей, разбитым валом скрылось нечто важное, скрылось навеки.

Даже вышел из укрытия, нисколько не таясь. А ведь крот с лучевым стволом мог прятаться под любой кочкой, чтоб подрезать вражеского офицера.

— Ваше благородие!.. — с волнением звали Коты из «ходока». — Побереглись бы!..

Только отмахнулся:

— Полгода боюсь, пора б отвыкнуть.

И закурил папиросу, почиркав отсыревшей спичкой.

— По кошке смотрит, — судачили Коты между собой. — А Миса — глянь! — умывается. Значит, кроты прижухли. Уже боятся мины под нас подводить — выследим и прихлопнем.

В самом деле, день по всему периметру выдался тишайший — уроды не выли, выстрелов и взрывов не слыхать, даже световой телеграф молчал.

Дождь, моросивший в прошлую ночь, перестал, но небо оставалось низким, хмурым. Со стороны кратера медленно поднимался туман. Пейзаж постепенно сливался в единое серое марево, холодное и тяжёлое. Видно было, как зыбкая пелена, накрывшая землю, колеблется вдали, струится ввысь неясными бесплотными столбами — там извергали тёплый перегар вентиляционные жерла подземелья. Невидимая жизнь пульсировала и вздыхала под многомерным щитом грунта и каменистых пород…

— Здесь больше нечего делать, — объявил Вельтер, докурив и вернувшись под защиту пенистой брони. — Дождёмся, когда придут корректировщики, сдадим пост — и в тыловой лагерь. Время передохнуть, братцы, как полагаете?..

— Пора бы, ваше благородие, — за всех горячо отозвался фельдфебель. — Ишь какая тишь настала… Пусть сапёры окопаются на новом рубеже, а нам бы распрямиться — из пластунской-то позиции. Постираться, прифрантиться… к девкам в городок наведаться. Даже Миса — и та, поди, про кота думает!