Девушки, согласные на все - Маша Царева

Марьяна отпрянула от замочной скважины за несколько секунд до того, как дверь распахнулась. Когда горничная появилась на пороге, Марьяна с самым независимым видом восседала на краешке широкого мраморного подоконника, заинтересованно уткнувшись в женский журнал.

– Марьяна Игоревна, подоконник холодный, – проинформировала горничная.

Марьяна с неприязнью на нее посмотрела, но все-таки послушно пересела в пушистое белое кресло.

– Кто-то звонил?

– Никто, – сжала губы служанка.

– А мне показалось, я слышала звонок.

– Ошиблись номером.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Марьяна вздохнула. Она прекрасно знала, что ей звонил некий Филипп Меднов – в ее спальне был параллельный телефонный аппарат, только никто об этом не знал – ни патологически ревнивый муж, ни злобная мегера-горничная, которую он специально нанял, чтобы за ней, Марьяной, следить.

Марьяне было всего двадцать два года, и она была хороша, как сама молодость. Розовое сердцевидное личико обрамляли мелкие рыжие кудряшки – и это был не результат мастерства какого-то элитного стилиста, а подарок природы. В детстве из-за этих пышных кудряшек она была похожа на девочку со старинной конфетной обертки. Ей всегда доставались роли Снегурочек и принцесс в школьных спектаклях, в нее были влюблены все поголовно одноклассники, одноклассницы азартно против нее дружили.

А спустя десять лет на эти кудряшки запал успешный бизнесмен, председатель правления одного из столичных банков Георгий Вахновский. Марьяна стала новорусской женой, и были у этого свои безусловные минусы и плюсы.

Марьянина горничная (точнее, надсмотрщица) выглядела так, что ее вполне взяли бы на главную роль в какой-нибудь садомазохистский фильм. Уж очень подошла бы такой особе кожаная плетка! У нее было узкое злое лицо, испещренное морщинами – морщинами человека, который за всю свою жизнь улыбнулся считаное количество раз. Ее губы были тонкими и жесткими. Над верхней губой проглядывались черные редкие колючки – видимо, у мадам имелись усики, которые та ленилась регулярно выщипывать. Даже имя у нее было, как у сказочной ведьмы, – Георгина. За глаза Марьяна называла ее Горгоной…

– Вы будете пить чай? – поинтересовалась горничная.

– Да нет. Лучше пробегусь по магазинам, – легкомысленно заявила она. – У Гоги скоро день рождения. Хочу подарок ему присмотреть.

– Прекрасно, – повела бровью ведьма. – Я сообщу вашему водителю, он будет готов через десять минут.

– Ах, оставьте! Я всего лишь собираюсь в ГУМ. Там меня никто не украдет. Так что кортеж сопровождающих мне ни к чему.

Марьяна отвернулась к зеркалу и принялась расчесывать массажной щеткой свои непослушные морковные кудряшки. Она прекрасно знала, что ее никуда не отпустят одну, – просто решила не упускать случая лишний раз позлить Горгону.

– Георгий Константинович этого не допустил бы. Он за вас боится. Он запретил мне выпускать вас одну.

– Ну хорошо-хорошо, – Марьяна отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. – Знаете что, я передумала. Приготовьте для меня полдник.

– Что вы желаете? – с готовностью откликнулась Горгона.

Марьяна мстительно прищурилась.

– Что желаю? Дайте подумать. Придумала! Сливочный банановый йогурт, взбитый в шейкере с корицей, размокшими финиками и ложечкой айвового варенья.

У Горгоны вытянулось лицо.

– Но это все так калорийно, – попробовала возразить она. – Вы же обычно…

– А сейчас хочу именно это! – перебила Марьяна.

Она намеренно назвала продукты, которых в холодильнике оказаться не могло. Пусть старая стерва побегает в поисках айвового варенья! Она, конечно, в итоге его найдет – она же дорогая, а значит, хорошая горничная. Только вот когда через полчасика она доставит желанный коктейль в спальню, Марьяна недоуменно вскинет бровки и с холодной улыбочкой произнесет: «Что это? Наверное, вы меня неправильно поняли. Я никогда не употребляю сливочный йогурт, только молочный! Сделайте мне просто чаю с обезжиренным молоком».

Горничная, поджав губы, чинно удалилась. Когда ее шаги затихли в коридоре, Марьяна сорвалась с кресла и бесшумно прокралась в противоположный угол комнаты. Там на одной из полок ровными рядами стояли книги. Вообще Гога читал нечасто (и в основном газеты), Марьяна – тоже. Большей частью это были «декоративные» раритетные издания, предназначенные для гордой демонстрации друзьям.

Марьяна протянула руку к книге, на потертом корешке которой золотой вязью было выведено: «Дневники Оболенского». Осторожно вытянув том, она с видимым удовольствием повертела его в руках. Погладила холеной ладошкой красивую обложку – словно это и не книжка вовсе была, а любимое домашнее животное. Правда, Марьяна Вахновская не знала, кто такой был этот Оболенский. И даже в состоянии алкогольного опьянения ей ни за что бы не пришло в голову читать его дневники.

Она аккуратно раскрыла книгу. В ней не было страниц – только аккуратно вырезанное кем-то прямоугольное отверстие. Не книга это была, а тайник. И в тайничке находилось то, за что Марьяна не пожалела бы нескольких сотен долларов. Нет, не бриллианты – лучшие друзья девушки. И даже не кокаин. Сигареты. Обычная пачка «Кэмэл лайтс».

Пока мегера занята приготовлением коктейля, Марьяна успеет покурить и проветрить комнату. Гога ей курить не разрешал – говорил, что у него якобы астма. Но сам иногда посасывал кубинские сигары, напуская на себя при этом такой важный вид, что с него вполне можно было бы рисовать карикатуру на буржуя-капиталиста для журнала «Крокодил» восьмидесятых годов.

– Поцеловать курящую женщину – все равно что вылизать пепельницу! – поучительно говорил он, и ей приходилось делать вид, что она считает это «затертое» умозаключение глубоким и остроумным.

Высунувшись почти по пояс в огромную круглую форточку, Марьяна с наслаждением затянулась. Она так любила запах сигаретного дыма, ей даже нравилось, когда им пропитывались одежда и волосы.

Внизу бурлил город – промозглый, хамский, суетливый, бесцеремонно расталкивающий локтями и матерящийся, но все равно такой заманчивый и недостижимый. Марьяна видела город исключительно сверху, из окна своей крепости-спальни, или через тонированно-бронированное стекло «Мерседеса», или мельком, из-за квадратной спины охранника.

Как много вещей она ненавидела! Ненавидела свою приторно-плюшевую спальню, все эти мохнатые кресла и розовые ковры! Ремонтом занимался Георгий (вернее, он отдавал распоряжения бригаде колдующих над их жилищем итальянских мастеров). В итоге не спальня получилась, а какой-то кукольный домик. В такой интерьер превосходно вписалась бы Барби с километровыми пластмассовыми ногами, пышными синтетическими волосами и неизменным американским смайлом вполлица. Гога и хотел, чтобы она была куклой Барби, в таком качестве он ее и покупал.

Гога… На розовом комоде стояла его фотография в меховой белой рамочке – Марьяна взяла ее в руки и горько усмехнулась. Со снимка на нее смотрел улыбающийся круглолицый толстяк с заплывшими жиром темными глазками. У него были мясистые темные губы, лоснящийся лоб в бисеринках пота и трогательно-розовая лысина, обрамленная редкими, аккуратно подстриженными черными волосами. «Хорошо еще, что на фотографии только лицо, не видно его живота!» – подумала Марьяна.

Эх, знали бы ее немногочисленные подруги – те самые, что лопаются от зависти, точно воздушные шарики на детской вечеринке, когда она покупает очередную эксклюзивную шубку, – знали бы они, какое это «удовольствие» каждый вечер ложиться в постель с подобной тушей! Как слюняво эта самая туша целуется и как мелодично она храпит, как нелепо выглядит в дорогой шелковой пижаме… Может быть, тогда они задумались бы, не слишком ли большая это цена за вышеперечисленные радости жизни?

– Хватит жаловаться! – сказала Марьяна самой себе, поставив фотографию обратно на комод. – Чего хотела, то и получила! Ты же выходила замуж по расчету, тебе же не кота в мешке подсовывали! Ты прекрасно видела, что твоего расположения добивается богатый урод, и ты сделала вид, что тебе его общество приятно. Так что нечего строить из себя принцессу, заточенную в башню!

Все это было правдой. Все это рассудительная Марьяна Вахновская знала. И все-таки… отчего-то ей было нестерпимо саму себя жаль.

– Марьяна Игоревна? – В спальню постучала Горгона, и Марьяна быстро выкинула сигарету в окно.

Ни в коем случае нельзя впускать мегеру в комнату. У нее тонкий нюх, она непременно учует дым и наябедничает Гоге.

– Что еще? Сюда нельзя, я переодеваюсь!

– Я просто хотела сказать, что пришел портной. Вы же сами хотели, чтобы вам сшили новое меховое манто. Белое, как у Марлен Дитрих.

– Пусть в гостиной подождет, – грубо ответила Марьяна, взбивая перед зеркалом локоны.

Портной! Белоснежное меховое манто! Да, Гога любил тратить на нее деньги. Ей никогда не приходилось что-либо у него выпрашивать, он всегда сам говорил (обняв ее при этом своими коротенькими толстыми ручонками): «Что мой котик желает? Чем я могу порадовать свою рыбоньку?»