Город Желтой Черепахи - Павел Молитвин

— Иди. Юги не спит. В случае тревоги кто-нибудь из нас предупредит тебя.

Я благодарно сжал его худое оцарапанное плечо и, обойдя дом, вышел к торцу, обращенному к лесу. Отодвинул прикрывающую вход циновку и шагнул вперед.

Сначала я ничего не увидел, но постепенно глаза мои привыкли к сумраку. Наверно, я попал в нежилое помещение — вдоль стен стояли грубые, вылепленные местными мастерицами глиняные кувшины и высокие плетеные корзины, в которых здешние хозяйки хранят коренья, сушеные фрукты, вяленую рыбу и другие припасы.

Пробираясь в глубь комнаты, я едва не свалил массивную ступу, наступил на ворох тростника и споткнулся о стопку циновок.

Стараясь не шуметь, я обшарил дальние углы комнаты, но Шун нигде не было. Наверно, ребята напутали или что-то в последний момент помешало ей выйти ко мне. На всякий случай я тихонько позвал ее, но, не получив ответа, уже собрался было уходить, как вдруг внимание мое привлекла груда ветоши слева от входа. Нагнувшись, я разглядел торчащую из-под грязных тряпок руку и услышал прерывистое, всхлипывающее дыхание спящего человека. Раскидав обрывки истертой, засаленной дерюги, я обнаружил девушку, — вздрогнув, она распахнула ресницы и отшатнулась от меня. В глазах ее стоял такой цепенящий, смертельный ужас и отвращение, что мне захотелось немедленно исчезнуть из этой пропахшей болью и страданием комнаты.

Несколько мгновений Шун смотрела на меня как на мерзкого гада, потом узнала, и лицо ее искривила гримаса боли. Она закусила нижнюю губу, закрыла глаза, и из-под крепко сомкнутых век закапали слезы. Или в темноте мне это только показалось?

— Что с тобой? — Я осторожно тронул ее за плечо, но она отодвинулась и прикрыла лицо ладонями.

— Выйдем отсюда, нам надо поговорить, а здесь могут услышать. — Я протянул ей руку.

Неожиданно Шун отняла ладони от лица, в глазах ее полыхнула ненависть.

— Зачем ты пришел? — как ругательство, сорвался с распухших губ хриплый шепот, и я не узнал ее голоса. — Зачем ты пришел, я спрашиваю?!

— Я… Я хотел узнать, как ты живешь… Навестить… Я хотел тебя увидеть…

— Видеть? — Шун дернулась, будто коснулась оголенного электрического провода, и расхохоталась кашляющим смехом. — Пожалуйста! — Она скинула укрывавшие ее лохмотья и начала подниматься. — Ты это хотел видеть? Тебе интересно, что сделал со мной этот зверь? Смотри! — Она повернулась передо мной, словно демонстрируя новое, только что приобретенное по баснословной цене платье, хотя на самом деле была совершенно голой.

Я отшатнулся и вскочил на ноги. Красная пульсирующая пелена наползла на глаза и пропала. Вся спина и плечи девушки казались покрытыми замысловатым геометрическим узором — так густо они были исчерчены темными рубцами и запекшейся кровью. На груди и ногах расплывались кляксы синяков.

— Тебе интересно, как я живу? Отлично! Может, ты еще хочешь знать, что именно выделывало со мной это животное, пока ты ловил для него рыбу? Я расскажу! — Она сделала шаг вперед и, приблизив свое лицо к моему, захихикала. — Я расскажу. Я знаю, мужчинам это должно быть интересно!

Сошла с ума, пронеслось у меня в голове. Дэй предупреждал. Но что же они с ней сделали, если она стала такой?!

— Тихо! Слушай меня и пытайся понять. Мы можем убежать отсюда. Здесь есть один человек, он нам поможет. Мы возьмем старую лодку — тут их много, и за ними никто не следит — и поплывем к западным купцам. Эрфу нас примет. Будь готова в одну из ночей, Юги скажет тебе…

— Кха-кха-кха! — Шун со стоном рассмеялась. — Я и так готова. Утром, вечером, каждую ночь… Но зачем мне бежать? — Она говорила свистящим шепотом, а мне казалось, что голос ее гремит, как набат. — Я попала в ска-зоч-ну-ю страну! О, мне здесь очень нравится! — Глаза ее смотрели куда-то мимо меня. — Тебе бы тоже понравилось, если бы ты знал… — Она подавилась смехом.

Только тут до меня наконец дошло, что прежней Шун больше нет. Веселую и бесстрашную девушку убили в этом грязном вонючем логове. Вместо нее осталась тень человека, карикатура на него, осталась дикая сумасшедшая кукла. Черные тени под ввалившимися глазами, искусанные губы, хриплый голос, бормочущий абракадабру, горящий безумием взгляд, и главное — застывшее на лице выражение отвращения, боли и скорби… Все это были черты другого человека. Спазма сжала мне горло.

— Шун! Шун, ты узнаешь меня? Я Дигуан, я вместе с Итсу и Эхуанем шел с тобой через лес! Ты помнишь меня?! — Я вцепился в плечи девушки. — Посмотри, ты должна вспомнить меня!

Бессмысленный смех Шун внезапно прервался.

— Дигуан? Дигуан… Нет, я не помню такого имени, но тебя я знаю. Ты шел с нами через лес. Но это не важно. У тебя есть огниво? Ну, что-нибудь, из чего можно добыть огонь? Нет? У, дрянь, негодяй, мерзавец, зачем же ты тогда пришел? — Голос ее, до этого словно придушенный, стал громче и звонче. — Уходи или достань огня. Достань мне огня! Этот дом достоин огненного погребения. Пусть все, все, все, кто живет в этом доме, сгорят в огне! Живьем! Достань мне огня! — Она потянулась ко мне, скрюченные пальцы застыли возле моего лица. Я попятился, с трудом отводя взгляд от горящих глаз Шун.

Что-то звякнуло под ногами, я опустил голову и увидел на левой щиколотке Шун узкое металлическое кольцо, прикрепленное цепью к одному из столбов, поддерживающих крышу дома.

Шун дернула цепь и от бессилия скрипнула зубами, потом снова вперила в меня темные, лихорадочно блестящие глаза.

— Ты знал Итсу, ты знал Эхуаня — их именами заклинаю тебя, достань мне огня! Я прошу, я требую — достань! — Последние слова она выкрикнула визгливым, истошным голосом.

Ее крик еще звучал в моих ушах, когда в дверном проеме показалась голова Дэя.

— В доме тревога, бежим!

— Достань мне огня, человек!

* * *

— Сегодня ночью она умерла, — сказал Дэй, прикрепляя к остроге наконечник кожаным ремешком.

Я промолчал. Этого и следовало ожидать — на что Мугао сумасшедшая в доме? Значит, я опять опоздал.

— Кто умер? — спросила Тайши, входя в хижину.

— Да нет, это мы просто так, — пробормотал я. Тело у меня после эпопеи с промыслом тупо болело и ныло — врать не хватало сил.

— Просто так? — переспросила Тайши, выразительно посмотрев на Дэя, после чего тот поспешно выскочил на улицу.

Не взглянув на женщину, я отвернулся к тростниковой стене и натянул на плечи кусок холста, заменявший мне одеяло. Последние лучи солнца, льющиеся через дверной проем, падали на стену, образуя рельефный рисунок. Вчера его очертания напоминали летящего над морем дракона, сегодня тень на золотистом фоне была похожа на всадника, мчащегося на горячем коне. Я прикрыл глаза.

Тайши тихо шуршала за моей спиной — стряпала на завтрашнее утро. В последнее время я мало видел мою официальную жену: лодки уходили на промысел чуть свет, и, хотя возвращались мы не поздно, у меня после непривычной работы едва хватало сил доплестись до дому и, наскоро поев, завалиться спать. Тайши, обычно молчаливая, не допекала меня разговорами, кажется, она была вполне довольна тем, какое место я занял в доме. Если возникала необходимость, я помогал ей по хозяйству, с удовольствием играл с ее мальчиками, стараясь заменить им отца и передать кое-какие знания, полученные мною в прежней жизни и способные сослужить им здесь добрую службу. Ну и разумеется, я был благодарен ей за заботу, за то, что она выхаживала меня, когда жизнь едва теплилась во мне, и поставила на ноги.

В общем, мне здесь было хорошо, и, если бы не Шун, если бы не Лабиринт, продолжавший калечить людей и плодить смертоносных монстров, бороться с которыми становилось с каждым годом все труднее, я бы, наверно, отказался от мысли о побеге, посетившей меня, едва я пришел в сознание в хижине Тайши. Действительно, другого такого дома мне уже не найти, это был мой дом — ребята меня любили, Тайши была хорошей хозяйкой и не требовала больше того, что я охотно давал ей по доброй воле. Однако Лабиринт продолжал творить зло, и, сколько бы я ни говорил себе, что меня это не касается, согласиться с этим было невозможно.

Три года назад, когда погиб муж Тайши, рыбаки имели пять лодок. Раньше их было еще больше. Судьба Дэя, Няо, Юги и других деревенских детей была очевидна. Несмотря на все ухищрения местных умельцев — гуди-гуди, шипы на лодках и большие арбалеты, — бифэней становится все больше, и недалек тот час, когда от деревни не останется и следа. Но что ждет рыбаков, если они уйдут в глубь острова? Я был в Городе и знаю, что распад купеческих колоний — дело ближайших лет. Кому-нибудь из нынешних рыбаков, может, и удастся покинуть остров и обрести за океаном вторую родину, но остальных ждет Лабиринт: в лесах им не укрыться, — я вспомнил Зрящую Плоть и поежился.

Пока существует Лабиринт, у островитян не будет будущего, но они этого не понимают. То есть купцы-то понимают, но что им до будущего? Они не собираются связывать свою жизнь с этой выморочной землей. А рыбаки верят в милость Огненной Черепахи. Может, и есть среди них зрячие — в Совете старейшин, например, — но обращаться к ним после того, что сделали с Шун… Не они сделали, но раз они зрячие — значит, видели, а если видели и молчали…