Аракчеев: Свидетельства современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

Барклая возненавидел он с той поры, как сверх ожидания своего увидел его утвердившимся на посте министра и пользующимся доверенностию Царя и всею помпою, изобретенною графом Аракчеевым лично для себя. Удаление Барклая из армии после Бородинского сражения[186] успокоило дух ненависти к нему графа Аракчеева, и он бесстыдно рассказывал мне, как приезжему из Сибири, при гостях, за обедом или за чаем, о неспособности Барклая, гордости и вместе подчиненности жене, жадности к деньгам, так что содержание его, как министра, было в 80 тысяч и проч. Но неожиданное восстание Барклая опять раскрыло характер графа Аракчеева. По назначении его на место Чичагова[187] главнокомандующим той армии, которая шла осаждать Торунь[188], он приехал в начале 1813 года на почтовых из Эстляндии в Плоцк, чтобы представиться Государю. Небольшой разоренный этот городок завален был постоем по случаю переправы чрез Вислу, и Барклай на сутки только приехавший, решился не хлопотать о квартире, а, остановившись на почтовом дворе, пошел во дворец, где и приглашен был к обеду. Пользуясь остающимся до того временем, решил явиться к князю Кутузову и графу Аракчееву; но Аракчеев, живший за версту от дворца, завидев в окно Барклая, идущего по грязи пешком, не сказался дома. Вслед за тем велел принести из придворной кухни три блюда; и я, работавший с ним утро и вечер, приписал все это занятиям, никак не предполагая, чтобы он остался обедать дома, единственно избегая встречи с Барклаем. Старик, получив приказания Государя и откланявшись, притащился опять вечером к графу Аракчееву, но он отозвался больным; нечего делать: остался ночевать и в седьмом часу утра явился в шарфе, как объяснилось после, с просьбою доложить Государю о назначении ему столовых денег. Вот уж натешился граф Аракчеев: заставил ждать в комнате, где один лакей чистил сапоги, а другой разливал чай; потом вышел в шлафроке, извиняясь, что, отвыкнув от визитов, особливо таких ранних, он не одет да и не очень здоров, не попросил садиться, а, выслушав просьбу, отозвался, что это не по его части, ибо он секретарь Государя, не больше, и пишет только то, что ему прикажут. Барклай, уезжая из Плоцка, писал, однако, письмо, чтобы доложил Государю о столовых, и граф Аракчеев, возвратясь с докладами, сказал мне, что назначено 12 тыс[яч][189]. Я заготовил рескрипт министру финансов об ассигновании сей суммы серебряною монетою, как следовало за границею; но на другой день, получа Аракчеевы доклады и указы, удивился, что в рескрипте слово «серебром» пропущено. Спрашиваю кантониста, при нем бывшего, Леонова, и узнаю, что граф Аракчеев приказал ему переписать в таком виде присланный мною рескрипт. Мщение гнусное! Когда Барклай поступил на место Кутузова[190], то сам докладывал и получил серебром; но Государь отнес это к ошибке своей канцелярии <…>

Граф Аракчеев, по скрытному характеру своему, не показал мне при первом свидании[191] особых знаков недоброжелательства; однако между разговорами не упустил спросить: где я, по новому званию, служить буду? Ответ мой состоял «в приписанных Государем словах в указе»; и он дал почувствовать, что с окончанием войны не будет уже более заниматься гражданскими делами. Однако вслед за приездом Государя в Петербург предстала работа: разделение Военного министерства[192], и пошло все по-старому. С бумагами по сему предмету ездил к Государю и граф Аракчеев, и я вместе, и едва их кончили, как Государь изволил предложить мне место Молчанова, просившегося за границу. Я написал графу Аракчееву письмо, прося довести до Высочайшего сведения, что не в состоянии исправлять обеих должностей Молчанова, то есть по Комитету министров и по Комиссии прошений; а ежели угодно, то приму одну из них и преимущественно комитетскую. Я опасался докладывать по просьбам, зная, что граф Аракчеев не потерпит близкого сношения с Государем, и видя из опытов ненависть его ко всем тем, с кем Государь хорош, и желание всем заведовать, но так, чтобы ни за что не отвечать. Переговоры и приискание докладчика продлились до Рождества. 24 декабря сделан я правителем дел Комитета министров, а Кикин[193] определен уже в январе.

Дела по комитету начал докладывать граф Аракчеев; следовательно, удалена сим всякая недоверчивость ко мне, но во время отлучек его из города или болезни ездил к Государю я с бумагами по назначению графа Аракчеева. Для сего пожаловал мне Государь придворный экипаж, узнав, что я не могу содержать его от себя. Помаленьку начал граф Аракчеев все прибирать к себе, отвечая, однако, всякому, что он никакой отдельной части не имеет и займется одним поселением войск. Дела советские[194] решительно к нему поступали, министрам назначено столько предметов, по коим входили бы они в комитет с представлениями, что иным ничего не оставалось к личному докладу Государю; наконец принялся было и за Кикина, но тот отгрызся.

Получив постоянное место в Комитете министров, я думал, что прогулки мои по свету уже кончились; но, сверх ожидания, в августе 1816 года велено ехать в Москву и Варшаву. Граф Аракчеев хотя скрыл негодование, зачем Государь берет меня с собою, однако показал неравнодушие свое тем, во-первых, что ни слова уже не говорил о том, поеду я или нет; во-вторых, ни теперь, ни после не испросил ни рубля мне денег на дорогу, зная совершенно нужду мою, и, в-третьих, не дал мне ни чиновника, ни писаря в дорогу, под предлогом, что ему нужны, хотя все дела его канцелярии и журналы забирал я с собою, исключая поселенческих.

13 августа, поутру в 7 часов, выехал я из Петербурга и, пробыв часа два в Твери, у матушки <…> увидел обновившуюся Москву 16 числа в 5 часов вечера. Квартира была в Чудовом монастыре. Примечательного в сие время по нашей части было: награды 30 августа и назначение к должностям Сперанского и Магницкого[195], из которых о Сперанском указ сочинил Государь сам, и граф Аракчеев, из излишней, вероятно, осторожности, спрятал отпуск у себя, чего с другими бумагами не делал[196].

31 августа, на рассвете, Государь изволил отправиться из Москвы, чрез Калугу и белорусское поселение, в Киев, а я, прожив еще двое суток в Москве, проехал прямо в Киев, чрез Тулу, Орел, Севск и Нежин. Граф же Аракчеев с поселения возвратился в Грузине <…>

В феврале 1817 года, подав отчет о делах Комитета, которые все очищены были, просил я награды чиновникам. Государь столь доволен был успешным течением дел, что утвердил вполне представление мое, а графу Аракчееву приказал заготовить для меня грамоту на орден 2-й ст[епени] Владимира. Узнав о сем, я убедительно просил графа Аракчеева доложить Государю о недостатках моих, и что, ежели не заслуживаю я аренды[197], то лучше буду ее выслуживать, но наружные знаки отличия мне не нужны. Государь вследствие сего пожаловать изволил мне в аренду на 12 лет староство Житомирское, и граф Аракчеев в первый раз показал при сем случае, что он не желал бы того сделать. Обыкновенно, кому доброжелательствовал, он подносил указ к подписанию или извещал министра финансов, в какую сумму пожалована аренда, отчего Персидскому, например, в штаб-офицерском чине дана генеральская аренда; или же, наконец, сообщал министру финансов, чтобы до вступления в полное владение арендою производим был арендный доход; но для меня ни одной из сих выгод не было. Он глухо сообщил обо мне Гурьеву, и я получил аренду по чину, а не по званию, в 1200 рублей. Благодаря Ланскому[198], тот прибавил от себя до 400 рублей, под предлогом, что в обрез в 1200 рублей аренды не было, и вечная признательность сему доброму, честному человеку за то, что пособием его и знакомством с Катериничем[199] ежегодно продана аренда с 1819 года, когда большие последовали со мною перемены.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});