Новый год по новому стилю (СИ) - Горышина Ольга

       Вербов, конечно же, перехватил мой взгляд, перегнулся через меня и, схватив телефон, чуть ли не швырнул в подставленные мною ладони — я и подставила-то их, чтобы телефон вернулся ко мне в целости. Сохранность собственных нервов в обществе дорогого начальника я себе гарантировать не могла. Сама виновата, что поехала к Вербову в гости. Вернее, в гости к кошкам его бывшей тещи — какая прелесть! Сплошной сюр!

       — Мне выйти?

       — Я не собираюсь звонить Кириллу! — развернулась я и уткнулась в Вербова носом. Кухня маленькая — могла б сообразить, что она рассчитана только на семейные ссоры в итальянском стиле!

       — Что это за важный разговор?

       Вербов выдохнул вопрос мне в лицо, но я не ответила. Он выжег своим дыханием все оставшиеся в моей голове мысли и сдобрил хвойной туалетной водой. Поняв, что ответа не получит, Вербов сказал то, что я и ожидала от него услышать:

       — Я хочу завтра погулять с вами по центру. Там красиво.

       — Я в курсе. Мы там гуляли.

       Ко мне вернулось красноречие, но оно сопровождалось нездоровым румянцем. Где раскрытые форточки? Дайте мне одну!

       — Ты не хочешь в центр или ты не хочешь со мной?

       Его руки уже за моей спиной — к счастью, не на ней, а все же на столе, и между нами — телефон. Явно с новой эсэмэской или с новым пропущенным звонком. Иначе бы Вербов не завелся. А чего он завелся вообще?

       — Гриша, я тебя не понимаю…

       — Да я это вижу, Лиза…

       А я больше ничего не видела — закрыла глаза машинально или скорее зажмурилась, когда почувствовала на губах его губы. Мне бы отпрянуть — так за мною стол, и я не двинулась с места, давая ему свободу своей вынужденной покорностью и полностью лишаясь своей. Его руки сомкнулись у меня за спиной и между нами не осталось даже телефона — его корпус точно сплющился, или нет — впечатался Вербову в живот и почти сразу исчез из моих рук. Через дикий шум собственной паники, забившей уши, я все-таки услышала кошачье шипение и легкий хлопок — Вербов швырнул телефон на стол, не глядя. А я до сих пор так и не открыла глаз, а он не прервал поцелуя, хотя я и не отвечала на него и даже не подняла рук, чтобы обнять. Но я же и не отталкивала…

       — Так понятней?

       Теперь я хлопала ресницами. Влажными — и если бы на них был хоть грамм туши, она бы потекла. Я видела только большие синие глаза — так близко от моего осталось лицо Гриши. Гриши… Я именно так и назвала его мысленно, пытаясь подыскать слова или для начала хотя бы мысли… Здравые… Нет, мне ничего непонятно. Ни про него, ни про себя. Почему у меня дрожат плечи…

       Он вдруг поднял меня и усадил на стол — прямо на телефон. Я не принцесса на горошине — выживу, я и телефон. Спасибо, не на кошку…

       — Гриша, что ты делаешь?

       Прибавлялись только вопросы. Он вдруг опустился на колени и, сжав мои железной хваткой, ткнулся головой в замкнутый круг из собственных рук.

       — Я не знаю, что делаю… Пытаюсь удержать тебя… И если мне дана на это всего лишь одна эта суббота, мне надо на коленях умолять тебя дать мне шанс…

       — На что? — то ли перебила, то ли просто спросила я.

       — Чтобы поухаживать за тобой, вот на что… Иначе ты явишься в офис десятого числа, напишешь заявления и я больше тебя никогда не увижу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

       Он резко поднялся и шикнул на белую кошку, которая в этот момент запрыгнула на стол. Я осторожно вытащила из-под себя телефон в надежде, что Вербов этого не заметит. Напрасно.

       — Тебе надо позвонить? — спросил он тихо и тут же громко сам себе ответил: — Тебе нужно позвонить и сказать, что завтра ты тоже занята. И в понедельник занята, потому что я хочу пойти с вами на елку.

       Мой рот открылся, и я очень надеялась, что Вербов не закроет мне его поцелуем. Дрожь сменилась жаром — началась оттепель, я чувствовала ее капли под волосами на шее. Пока только там, пока…

       — Это глупо…

       — Что глупо? Пойти на елку с вами? А как мне еще пойти с тобой куда-нибудь, если тебе не с кем оставить ребенка? В офис ты не ходишь! Я уже сделал, кажется, все возможное и невозможное, чтобы тебя туда вытащить!

       — Для этого? — чуть ли не запинаясь, с трудом выговорила я.

       Пальцы Вербова скользнули мне под волосы, чтобы поднять и просушить. Боже, он видит, что творит со мной…

       — А для чего еще? Ну не мог же я припереться к тебе домой? А ты умудрялась убежать из офиса раньше, чем я долбанный ноут успевал закрыть…

       — Ты мог бы позвонить… — несла я полный бред, чувствуя или уже не чувствуя ничего, потому что его рука сжималась вокруг моей шеи, находя нужные кнопки кодового замка, который я повесила на все свои чувства пять лет назад.

       — И что бы ты подумала, если бы я вдруг пригласил тебя на ужин? — Я ничего не ответила, потому что во рту пересохло. — Ты бы написала заявление еще раньше. Лиз, я не лезу к тебе… Нет, лезу… — и он ткнулся в меня лбом. — Но ты можешь оттолкнуть меня, если тебе противно. Ты можешь дальше приходить только на планерки. Я проглочу эту пилюлю… Но если я хоть чуть-чуть тебе нравлюсь… Я написал письмо Деду Морозу, вот честно… Потому что уже не знал, что делать…

       — Написал? Врешь…

       Улыбка, на мгновение появившаяся у меня на губах, тут же исчезла. Что я себе позволяю? Не слишком ли много фамильярности после одного поцелуя?

       — Почему я не могу написать письмо собственному деду? — он рассмеялся и мягко прошелся пальцами по моей пылающей щеке. — И знаешь, что он написал в ответ: не позорь наш род. Если женщина тебе нравится, скажи ей об этом. А как ей скажешь, если она меня даже Вконтакте в друзья не добавляет? И когда я позвонил Степановой…

       — Так ты это подстроил? — с трудом выдохнула я почти что ему в губы.— Вместе с ней? Она еще грозилась пригласить тебя на сациви…

       Теперь вспыхнул он.

       — Нет, я ничего не просил у нее. Как я мог попросить тебя в Снегурочки? А кто будет с дочкой Снегурочки сидеть? Меня ж какими только словами не называли и в лицо, и за глаза… — Теперь я точно вспыхнула, вспоминая «гада». — Выходит, у меня все на роже написано. И все это видят, кроме тебя… Ну, слова-то ты понимаешь? Мы завтра встречаемся или как?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

       Я сжала губы, вдруг поняв, что хочу поцеловать Вербова. Или не его… А просто хочу целоваться. Я уже и забыла, что такое поцелуи не ребенка… Или ребенка, но большого. Что же он на меня так смотрит? Точно сейчас заплачет… Или это у меня глаза на мокром месте — мне страшно сказать ему «да» и мне страшно оттолкнуть — а если это второй шанс? А если — единственный? А что, если Люба ему вообще не нужна? А я не смогу крутить романы за спиной у ребенка. Даже если очень хочется.