Искусство творения - Александр Поповский

Секта фанатиков с именем монаха на устах, как в пору средневековья, потребовала казней для носителей нечистого естества. Ни одно учение последних столетий не принесло человечеству столько горя и несчастий, сколько наука о генах. Тысячи жизней были грубо оборваны рукой изуверов.

Между тем садовники, огородники и земледельцы — славные внуки великих дедов — продолжали, творить свою новую науку. Природа щедро раскрывала им свои тайны, и они следовали за ней, гордые сознанием, что их искусство — искусство природы. Как и бессмертные предки их — патриархи с крепкими мышцами и зоркими всевидящими глазами, они умели сеять, пахать, сажать деревья, капусту, пускать в ход кирку и лопату. Как и деды, внуки верили, что почва и среда могут изменить организм растения и потомство его. Но не в пример предкам: потомки лелеяли дерзкую мечту ускорить работу природы, направить ее по своему усмотрению, не ждать ее милостей, а брать их.

Куда бы ни склонился их взор, они видели жизнь неоднородной. «В природе нет равенства, — убеждались они, — всюду — подобие». Ни на одной яблоне нет двух одинаковых яблок: одной величины, формы, цвета. Число зерен в колосе, суточный удой у одной и той же коровы, длина двух стеблей льна, вес сахарной свеклы среди десятка ей подобных, количество жира в семечках подсолнечника, время цветения отдельных растений хлопчатника, ржи и пшеницы — все различно. Природа не родит двойников. Эти люди знали причину такого разнообразия: одно зернышко упало на влажную землю и быстро взошло; другое, раненное мушкой-гессенкой, отстало; третье неглубоко заделали в почву. И на поле, и в саду, и на огороде таких примеров сколько угодно. В густом лесу сосна растет тонкой, высокой, без сучьев, а на просторе — толстоствольной, ветвистой. Лесной дуб несет желуди с пятидесяти лет через каждый шестой-седьмой год, а одинокий — с пятнадцати — двадцати лет ежегодно. Березка лесная зацветает в двадцать — тридцать лет, а одиноко стоящая — в десять — пятнадцать. Такова сила среды и слабость природы растения. Но если так всемогущи внешние условия и столь уступчив живой организм, что мешает им — огородникам, садовникам и земледельцам — действовать теми же средствами для собственной пользы? Они будут угадывать нужды растения и удовлетворять их, чтобы, изменяя эти нужды, переиначить со временем весь организм.

Прекрасная идея, и они неотступно следовали ей. Терпеливо, настойчиво направляли свои усилия на установленную заранее цель, пока желаемое свойство или способность растения не укреплялись в потомстве. «Так дрессируют собак, — сказал один из этой блестящей плеяды. — Повторяешь ей, что тебе нужно, снова и снова, одинаковым тоном, теми же словами и жестами, пока она не поймет и не подчинится тебе».

В безудержном порыве все перекроить, творить новое, чудесное, они, точно дети, поражались делам собственных рук. Один из них вырастил картофель на стебле томата. Томатному кусту привили вершинку картофельной ботвы, чтобы заставить растение нести те и другие плоды. В природе растения начался переполох: томатный куст без вершинки не мог давать помидоров, а картофельная верхушка без собственных корней не могла выращивать клубни. Корни томата не знали, как угодить своей госпоже — картофельной верхушке. И все-таки клубни нашли себе выход, они появились на ветках, там, где обычно зеленеет ботва. Этот же искусник вывел сливу, которая, не опадая, засыхает на дереве, претворяясь на ветках в чернослив; кактус без колючек с вкусными плодами на нем; розы, цветущие летом и зимой; низкорослый подсолнечник с поникшей головой на горе воробьям, любителям семечек; ежевику без колючек; сливы без косточек; персик с косточкой миндального ореха. Пейзаж Калифорнии с золотистыми цветами, орхидеями, горным маком с прилегающими к земле лепестками показался ему неполным. Нехватало маргаритки причудливой формы, мака небывалой окраски и голубой розы, какой еще на свете нет, и он создает их: отбирает нужную ему окраску и форму среди множества тысяч других и отбором среди ряда поколений добивается своего в потомстве. Только орхидеи не коснулась его рука. «Улучшать орхидеи! — воздал он должное природе. — Как же их улучшить еще?»

«Мак попался мне кстати, — признается садовник. — Разнообразие окружающих условий среды сделало его уступчивым. Он стоял на распутье, и малейшего толчка было достаточно, чтобы направить его к намеченной цели. Труднее было разделаться с косточкой; в течение тысячелетий она крайне нужна была сливе. Оттого и волк не дает себя приручить, что в прошлом у него тысячелетия свободы».

В России подлинный волшебник — Мичурин — вывел несколько сот небывалых растительных форм. Он сращивал различные по своей природе растения, что никому до него не удавалось. Черемуха и вишня, рябина и груша, дыня и тыква, столь же близкие друг другу, как лошадь и осел, сливались и приносили ему невиданные плоды. Он связывал воедино на вечные времена: выносливость и нежность, дикость и культурность, приживал на свежих равнинах России персики, айву и виноград.

Всю свою долгую жизнь этот волшебник провел в трудной борьбе, в жестоком единоборстве с природой. Наперекор законам, освященным веками, опытом и практикой, он искал средства сближать далекие, чуждые жизни, если природа снабдила их хоть чем-нибудь полезным. Зверобои из уссурийско-амурской тайги, путешественники, ученые, участники экспедиции, офицеры пограничной охраны, исследователи Дальнего Востока, Центральной Азии, Памира, Тибета были его помощниками. Ему присылали косточки, плоды и черенки из Китая и Японии, с Гималаев, Тянь-Шаня и Алтая. Тут были орехи, абрикосы, сливы, яблоки, вишни, персики, груши и виноград — дикие сородичи культурных растений. Невзрачные и неприятные на вкус, но необычайно выносливые, они не боялись морозов или опустошающего жара безводных пустынь. В этих детях дикой воли было то самое, чего нехватало их изнеженным собратьям. Но как соединить качества одних и других? Скрестить их? Но слишком отдаленные виды и географически разобщенные расы, как ни схожи они между собой, не скрещиваются. Они не дают вовсе семян или порождают бесплодное потомство. Можно привить черенок тибетского или памирского выходца в крону дерева персика, но это мало прибавит культурному плоду, — они вырастут рядом, сохранив каждый свою природу.

Растительные организмы упорно берегли свою форму, свой вид, не связывали себя с чужаками и не давали семян, когда их насильственно опыляли.

Упрямый человек решается искать путей обуздания непокорных растений, стремится понудить их служить его целям. Он в крону груши укореняет годовалый стебелек айвы. Строптивое дерево на собственном хребте несет нелюбимую, чужую айву, пыльцу которой оно прежде отвергало. Проходит несколько лет — и айва зацветает. Трудно сказать, как мирились друг с другом груша и чужой молодой стебелек, что и как их сроднило. Человек делал все, чтобы кормилица не знала нужды. Он щедро удобрял вокруг нее почву, давал ей вдоволь воды, принес даже земли, любимой земли ее родины. Теперь он заботливо скрещивает их, переносит пыльцу айвы на некогда негостеприимное лоно. Какая перемена! Груша теперь не отвергает айву. Семена дают плод со свойствами одного и другого. Что же случилось за эти годы? Трудно сказать, что произошло в недрах дерева, но совершенно очевидно, что чужое за это время стало близким, а может быть, и родным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});