Барабаны осени. Книга 2. Загадки прошлого - Диана Гэблдон

Пьяный в стельку, я не мог понять ничего, что говорили эти люди. Они спорили, иногда ругались, периодически раздавался злобный смех. Потом кто-то из них сказал, что можно будет не выплачивать мне зарплату за прошлую неделю. Очевидно, меня решили убить.

Я и прежде слышал легенду: строители приносят жертву земле, пуская кровь под фундамент, чтобы стены стояли крепче, – но я пропускал подобные разговоры мимо ушей. Думал, это безобидная традиция, когда жертвой становится домашняя живность не крупнее петуха.

Во время рассказа капитан вглядывался в туман, словно в пелене перед ним снова прокручивали кадр за кадром те давние события.

– Они все болтали, – продолжил Боннет, – а громче всех шумел нищий, он хотел выпить еще. Затем заводила сказал, что пришла пора сделать выбор. Он спросил у меня: орел или решка?

Я был слишком слаб, чтобы произнести хоть слово. Небо надо мной кружилось, из глаз сыпались искры. Тогда заводила пояснил, что если выпадет орел – я останусь в живых, а выпадет решка – погибну. И подбросил в воздух серебряный шиллинг. Монета упала прямо возле моей головы, но у меня не было сил повернуться и посмотреть, как решилась судьба. Заводила наклонился, поднял шиллинг и сделал вид, будто меня здесь нет.

Они не спеша дошли до кормы.

– Безумца усадили у стены, – тихо сказал капитан. – Я помню его глупое лицо. Он сделал несколько глотков виски и засмеялся, не понимая, что происходит. Его рот был открыт, влажный и вялый, словно влагалище старой портовой шлюхи. В этот миг сверху упал огромный камень и раскроил ему череп.

У Роджера на спине выступили капли холодного пота.

– Меня перевернули вниз лицом и вырубили, – продолжил Боннет как ни в чем не бывало. – Очнулся я на дне рыбацкой лодки. Рыбак высадил меня на берегу, недалеко от Питерхеда, и посоветовал найти другой корабль, – наблюдая за мной, он решил, что я рожден для мореходства.

Боннет мягким движением сбил пепел с сигары.

– Оказалось, ребята все-таки выдали мне зарплату. Я пошарил по карманам и нащупал тот самый шиллинг. Несомненно, они были честными людьми.

Роджер взялся за поручень, ища в нем хоть какую-то твердую опору в тумане.

– А потом вы вернулись? – спросил он неестественно спокойным тоном.

– Вы имеете в виду, нашел ли я их? – уточнил капитан. – О, да. По одному. Всех нашел.

Он раскрыл ладонь, в которой сверкнул серебряный шиллинг.

– Орел – останетесь в живых, решка – умрете. Справедливо, Маккензи?

– Для них?

– Для вас.

Мягкий ирландский голос звучал совершенно непринужденно, будто речь шла о погоде.

Словно во сне, Роджер почувствовал, насколько тяжелым оказался шиллинг, который лег в его ладонь. Он отчетливо слышал плеск воды за бортом, потрескивание табака, когда Боннет затягивался своей сигарой… «А кита съест чудо-юдо».

– Справедливо? – повторил капитан. – Посмотрим, Маккензи, придет ли Дана к тебе и на этот раз, или же за тобой явится Пожиратель душ…

Над палубой сгустился туман. Не было видно ни зги, кроме уголька тлеющей сигары Боннета, напоминающего горящий глаз циклопа. Человек порой походит на демона, закрывшего один глаз для людских страданий и открывшего второй для тьмы. И тут Роджер понял, что стоит буквально между бесом и бездонным темным морем, а его судьба сверкает серебром в дрожащей ладони.

– Это моя жизнь, я сам сделаю выбор, – сказал он, удивившись, насколько спокойно и ровно звучит его голос. – Орел – буду жить.

Роджер подбросил монету, поймал ее в воздухе и опустил на тыльную сторону второй ладони.

Закрыв глаза, он думал лишь о Брианне. Прости меня. Горячая дрожь пробежала по телу. Он стоял, не в силах открыть глаза.

Прошло много времени, прежде чем Роджер понял, что стоит на палубе один.

Часть девятая

Passionnément[4]

Глава 40

Девственная жертва

Уилмингтон, колония Северная Каролина, 1 сентября 1769 года

С Лиззи случился третий приступ неизвестной болезни. Она едва оправилась от первого и спустя день, отведенный на восстановление сил, настояла, что может ехать дальше. Не прошло и дня езды, как лихорадка одолела ее вновь.

Брианна привязала лошадей и наспех разбила лагерь у небольшого ручья, а затем всю ночь бегала туда-сюда, карабкаясь вверх и вниз по грязному берегу: носила воду в маленькой плошке, чтобы напоить Лиззи и обтереть ей тело. Она не боялась темного леса или диких зверей, но мысли о том, что девчушка умирает в диких местах вдали от помощи, было достаточно, чтобы принять решение отправиться назад в Чарльстон, как только Лиззи сможет ехать верхом.

К утру, однако, лихорадка отступила, и, хотя Лиззи была слаба и бледна, она могла усидеть на лошади. Брианна все же решила не поворачивать назад, а поскорее пуститься в путь, чтобы добраться до Уилмингтона. Она спешила изо всех сил, нужно было скорей отыскать Клэр – ради Лиззи и ради самой Брианны.

В детстве Брианна стеснялась своего роста и на школьных фотографиях норовила спрятаться в заднем ряду, но теперь, когда стала старше, ощутила преимущества высокого роста и силы. И чем дольше она находилась в этих диких местах, тем сильнее ценила то, чем располагала.

Держась одной рукой за спинку кровати, Брианна вытащила судно из-под белых ягодиц Лиззи. Девчушка пребывала в забытье, стонала и тряслась. Хотя лихорадка немного отступила, Лиззи стискивала зубы с такой силой, что под кожей выступали заострившиеся скулы.

Малярия, в десятый раз подумала Брианна. Скорее всего, малярия, раз приступы повторяются. На шее Лиззи виднелись розовые пятна от москитных укусов; насекомые преследовали их с тех пор, как с борта «Филипп Алонсо» показалась суша. Они причалили слишком далеко на юге и впустую потратили три недели в мелких прибрежных водах недалеко от Чарльстона, где их нещадно грызли кровососущие.

– Сейчас, сейчас… Тебе лучше?

Девчушка кивнула и попыталась улыбнуться, напоминая белую мышь, заглотившую отравленную приманку.

– Вода, мед. Попробуй немного, один глоточек. – Брианна поднесла чашку ко рту Лиззи, уговаривая ту, словно маленькую. Она ощутила странный эффект дежавю: ее голос звучал так же, как у матери. Осознание принесло странное утешение, будто мама и вправду стояла позади и говорила устами Брианны.

И все же, если бы говорила мать, она сразу дала бы Лиззи таблетку аспирина с апельсиновым вкусом. Лиззи рассосала бы аспирин, и боль и лихорадка отступили бы… Брианна бросила безрадостный взгляд на седельный мешок, что лежал в углу. Увы, никакого аспирина. Дженни дала с собой пучок трав, но от чая из ромашки и мяты Лиззи только стошнило.

Малярию лечат хинином. Однако Брианна понятия не имела, есть ли в этом времени что-то подобное, где его взять и как ввести. Лишь надежда найти медицинскую помощь поддерживала ее при второй попытке добраться до города. Опасаясь, что им снова придется остановиться в дороге, Брианна посадила Лиззи перед собой, и они поехали вместе, а лошадь Лиззи шла рядом. Девчушка то горела от жара, то сотрясалась в ознобе. Обе выбились из сил, пока добрались до Уилмингтона.

Хозяйка постоялого двора бросила взгляд на Лиззи и сразу же послала за аптекарем. Хотя мать рассказывала о развитии медицины в то время и об уровне целителей, Брианна почувствовала волну облегчения при виде пришедшего. Аптекарь был прилично одет и относительно молод, с приятным лицом и вроде бы с чистыми руками. Не важно, что он знал о медицине и лихорадке едва ли больше, чем она сама; важно, что Брианна чувствовала – она теперь не одна.

Скромность побудила ее выйти из комнаты, когда аптекарь извлек льняную простыню, чтобы обследовать пациентку. Она ждала снаружи, пока не услышала слабый крик о помощи. Брианна распахнула дверь и увидела аптекаря с ланцетом в руке и бледную, как мел, Лиззи. Из разреза на локтевом сгибе сочилась кровь.

– Нужно пустить кровь, мисс! – Аптекарь умолял, пытаясь заслонить собой пациентку. – Неужели вы не понимаете? Нужно пустить кровь! Иначе горячая желчь отравит органы и заполонит тело. Она будет страдать!

– Это вы сейчас пострадаете, если не уйдете, – процедила Брианна сквозь стиснутые зубы. – Убирайтесь сию минуту!

Медицинское рвение уступило инстинкту самосохранения, молодой человек собрал инструменты и ушел, в меру сил пытаясь сохранить достоинство. Он спустился по лестнице и некоторое время стоял внизу, выкрикивая страшные угрозы с безопасного расстояния.

Его предупреждения еще эхом звучали в ушах, когда Брианна сошла вниз, чтобы наполнить водой таз из чана на кухне. Многие слова аптекаря вызывали лишь смех, например, невежественные разглагольствования о желчи и плохой крови, но от некоторых отмахнуться было не так-то просто.

– Если не внемлете разумному совету, ваша служанка умрет! – возмущенно голосил он из темноты лестничной клетки. – Вы не знаете, как за ней ухаживать!

И правда. Она даже не знала наверняка, чем заболела Лиззи. Аптекарь назвал это «лихорадкой», хозяйка говорила о «приспособлении». То, что Лиззи второй раз свалилась от одной и той же болезни, вполне естественно, организм вновь прибывших не привык справляться с новыми микробами. По замечаниям, которые вставляла хозяйка, стало ясно, что процесс «приспособления» Лиззи может не пережить.