Из тьмы - Антон Чиж

Борис Георгиевич вырвал лист и прошипел, что очень жалеет о своей слабости, пусть лучше его выгонят со службы, чем он будет унижаться.

– Пожалуй, я смогу тебе помочь, – сказал Ванзаров без тени иронии, и старший брат сразу это отметил. – Только мне нужны от тебя кое-какие сведения.

– Ну, изволь, если это не…

– Нет, секреты министерства меня не волнуют. О них можно прочитать в газетах. Расскажи мне, братец, кто такой ротмистр Ендрихин? Я про него кое-что слышал. Что ты о нем знаешь?

Этот вопрос – бальзам на истерзанную душу Бориса Георгиевича. Старший брат гордился своим умением узнавать всё и про всех. Он жадно собирал слухи, сплетни и прочую болтовню о чиновниках. Зачем ему нужен был весь этот мусор, он и сам не знал. Но страсть к пикантным подробностям чужой жизни была сильнее логики. Про Ендрихина он тоже был осведомлен. Борис Георгиевич шепотом сообщил, что ротмистр далеко не так прост, как кажется. У него огромные связи и влиятельные друзья. Он вхож в самые высокие кабинеты. После возвращения из Африки за все заслуги ему сулят чуть ли не место заведующего Особым отделом. Ратаев надоел своей театральщиной и бестолковостью, нужен молодой, энергичный специалист. Как видно, миссия Ендрихина у буров была весьма специфичной. Подробности неизвестны. У него отличная репутация, почти нет черных пятен. Он отличается дисциплиной и отчаянной храбростью, за что заслужил кличку Вандам в честь бесстрашного наполеоновского генерала.

– Ты просто кладезь знаний, – сказал Ванзаров, выслушав монолог. – Наша картотека детская забава в сравнении с тобой.

Брат отмахнулся от комплимента, ему польстившего, и спросил, может ли он надеяться на помощь. Ванзаров заверил, что надеяться он может, без сомнений. Только нужно список переписать. Борис Георгиевич уперся и отказался даже выпускать листки из своих рук. Сыскная полиция и так должна знать всех добровольцев. Он только попросил поторопиться. Международная политика не ждет.

Как только за надеждой русской дипломатии закрылась дверь, Ванзаров быстро записал фамилии из списка, насколько позволила фотографическая память. Кое-какие имена расплылись, но главные, подчеркнутые в оригинале красными чернилами, были занесены на лист. Вот только Комара и Рябчика среди них не было.

• 27 •

Важные государственные учреждения обозначали свое присутствие скромно. Рядом с парадным подъездом министерства стоял швейцар в шинели с гербовыми пуговицами и армейским околышем на фуражке. Он открывал дверь перед посетителями, что считалось более чем достаточным. Вешать таблички с двуглавым орлом и многословным описанием никому бы и в голову не пришло. Как-то само собой разумелось, что столичные жители и так знают, где располагается здание Министерства внутренних дел, а где – просвещения. Каждый извозчик помнил, что в военное министерство надо везти на Английский проспект, к дому со львами, в корпус жандармов – на Кирочную улицу, в Департамент полиции – на Фонтанку, в охранку – так это на Мойку, дом 12. Только полицейские участки вешали на дверь вывеску с номером и частью, чтобы граждане не перепутали 3-й участок Казанской части со 2-м Спасской.

Учреждение, в которое Ванзарову надлежало явиться, не имело ни швейцара, ни вывески. И хоть располагалось в соседнем с Департаментом полиции домом, снаружи выглядело обычно. На первом этаже располагались адвокатская контора и магазин готового платья. Чтобы попасть куда следует, надо было войти во двор, подняться по черной лестнице на третий этаж и там позвонить в неприметную дверь, как будто квартиры. Гостя внимательно изучали в глазок и, если считали нужным, впускали. Ванзарову открыл один из вчерашних господ в серых костюмах. Ему молча указали на вешалку и направили прямо из прихожей.

Внутри Особый отдел оказался просторным, с широким коридором и высокими окнами, выходящими на Фонтанку. Здесь не было обычного приемного отделения и столов чиновников. Ряд одинаковых дверей уходил за поворот, в какие-то чрезвычайно секретные глубины. Что было за ними, знать не полагалось. Серый господин постучал в третью по счету дверь. Приятный голос разрешил войти. Молчаливым жестом Ванзарову дозволили самому открыть дверь.

Гурович, как всегда в великолепном настроении, вышел из-за стола и оказал радушный прием гостю.

– Приятно иметь дело с пунктуальными людьми, – сказал он, поглядывая на каминные часы, возвышавшиеся над хилой этажеркой.

– Экзамен сдан? – спросил Ванзаров, садясь на предложенный стул. Ему хватило доли секунды, чтобы осмотреть незнакомую комнату. В отличие от других кабинетов, что так любили устраивать себе чиновники, получившие теплое место, этот напоминал скорее келью монаха. Ни фотографий на стенах, ни вазочек или безделушек. Только наглухо закрытые шкафы, за которыми проглядывали безликие подшивные папки. Рабочий стол самый скромный, на нем ничего лишнего, даже случайной бумажки, письменный прибор очень простой, хуже, чем на телеграфе. Вместо кресел – тертые венские стулья. Кабинет был настолько безликий, что узнать о привычках или вкусах его хозяина было почти невозможно. Почти. Для психологики не было глухих зон. Кое-что Ванзаров приметил, но пока оставил это в самом дальнем ящичке копившихся наблюдений.

Гурович на вопрос не ответил, но кивком показал, что оценил проницательность. Пригласив Ванзарова, он случайно забыл сказать, куда именно ему приходить. Если гость нашел дорогу, значит, ему известно то, что недоступно рядовым сотрудникам Министерства внутренних дел.

– Тогда сразу к делу, – сказал он, садясь перед своим столом, чтобы быть с гостем на равных. – Уверен, вчерашний вечер не был потрачен зря. Что удалось разузнать?

– Составлен портрет убийцы, – ответил Ванзаров.

– Это очень хорошо. Поделитесь…

– Некий субъект примерно моего роста, одет в черный плащ, черную шляпу tricorno, вместо лица черная пустота. Похож на призрака.

– Прекрасно, – сказал Гурович как ни в чем не бывало. – Чем же он убил?

– Заключения криминалистический экспертизы еще нет. Могу сделать предположение: и в этот раз была использована венецианская шпага скьявона.

– Значит, шпага и призрак… Родион Георгиевич, я сам шутить люблю, но другим не дам. Вы что, разыграть меня решили?

– Только чистые факты. Что касается шпаги, то именно таким оружием вчера были убиты двое фабричных…

– Это те двое на Обводном? – Как видно, Гурович тоже читал «Листок».

Ванзаров подтвердил догадку.

– В черном плаще и шляпе нет ничего мистического, – продолжил он. – Шелковый плащ можно скомкать и бросить в шляпу, а саму шляпу без труда спрятать под мышкой любого пальто. Превращение из призрака в прохожего займет от силы десять секунд.

– А черная пустота вместо лица?

– Простейшая черная ткань, подшитая к шляпе. Венецианские bravi[10] использовали это так же часто, как наши лихие людишки кистень или обух. Удобно прятать лицо.

Гурович в задумчивости кивнул.

– Хитро и просто, – согласился он. – А куда девать шпагу?

– В ножнах, в темноте, она неотличима от трости, – ответил Ванзаров. – У этих шпаг гарда некрупная, повернуть ее к себе – ни один городовой не разберет, на что там опирается незаметный господин – оружие или трость.

– Вы меня пугаете, Ванзаров, говорите так, будто сами… видели убийцу.

От этой чести пришлось отказаться. Ванзаров ждал неприятного вопроса о психологике, о которой наверняка был осведомлен Гурович. Вместо этого хозяин кабинета подошел к окну, выходящему во двор, отодвинул занавеску и быстро глянул наружу.

– Как думаете искать убийцу?

– Для этого мне надо знать, что заставило вас опечатать сейф, – ответил Ванзаров.

– Вы не боитесь прямых вопросов, – сказал Гурович, возвращаясь к гостю. – Что ж, обстоятельства требуют посвятить вас в некоторые детали… Князь Вачнадзе был одной из самых ярких фигур среди наших добровольцев в бурской войне. Его авторитет и уважение товарищей были непререкаемы. Такой человек мог стать во главе чего угодно, если бы захотел…

– Вы имеете в виду мятеж?

– Что-то вроде этого… К счастью, князь был предан царю и монархии. Поэтому говорить о таких вещах было бы абсурдом.

– Но кто-то думал иначе, – поторопился Ванзаров и пожалел, что не уследил за языком. Гурович уставился на него пристально.

– Мне кажется, что вы знаете несколько больше, чем пытаетесь убедить меня, – наконец сказал он, когда взгляд не смог разжечь Ванзарова и даже дымка от него не пошло.

– Я сделал логичный вывод из ваших слов и самой ситуации. Если убит знаменитый доброволец, значит, кто-то сильно недолюбливает героев бурской войны. Насколько я понимаю, личных мотивов для убийства тут нет и быть не может…

Гурович обдумал его слова. Он не нашел в этом чистом и открытом лице даже тени хитрости, разве только небольшую тень от усов. Но она была не в счет.