За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

И совсем не вязалось с уставшим видом поведение Мудреца. Он радостно обнял Моисея, а потом уселся рядом, напевая веселую мелодию и помогая себе похлопыванием по коленям.

Стоило Моисею на миг отвернуться, чтобы замыслиться над диковинным появлением, обычно такого сдержанного Мудреца, как все вокруг изменилось. Солнечный свет померк, сменившись густым полумраком тронного зала. Моисей стоял в самом центре перед грозным Сети, который коротко отдавал приказания Везиру. Откинувшись на высокую спинку трона, фараон барабанил по резным подлокотникам, поочередно сжимая пальцами хищные морды львов, и гневно поглядывал на Моисея. Тому стало опять не по себе. Сети безмолвно шевелил губами, а затем яростно взметнул руку, жестом приказывая Моисею убираться прочь.

Моисей повернулся в направлении, куда указывал фараон, и мир во второй раз изменился, как-то несмело съежившись, уступив место непроглядной тьме. Только в самом центре пылал костер, у которого сидел, опершись на посох, Иофор. Моисей устроился рядом, и уставился на огонь. Длинные языки пламени причудливо изгибались и извивались, изредка выстреливая вверх снопы искр. Казалось, что огонь живет собственной жизнью, подчиняясь одному ему ведомому ритму. Алые, желтые и синеватые отсветы сменяли друг друга, то вздымаясь в высоту, то прижимаясь к самым углям.

И вдруг Моисей почувствовал этот ритм. Ритм, будораживший душу и звавший вперед. В такт которому Мудрец хлопал себя по коленям, Сети барабанил по позолоченным львам, а огонь танцевал в ночной тиши. Все три эпизода объединялись общей целью и подсказывали решение!..

Открыв глаза, Моисей знал лишь одно — Мудрец одобрил план исхода еврейских рабов в Синайскую пустыню. Что это не будет просто, свидетельствовал уставший и потрепанный вид Мудреца. Но счастливая улыбка на лице внушала надежду, что все закончится хорошо.

А вот две другие встречи были совсем непонятны. При чем здесь разговор с Сети? А с Иофором? Что хотел подсказать внутренний Бог?

Моисей попробовал рассуждать логически. Он перебрал все возможности, но ничего стоящего не нашел. Вроде и идей много, но ни одна никуда не ведет.

Через час мучительных раздумий Моисей отступил. Он уже вставал, чтобы небольшой прогулкой размять затекшие ноги, когда в голове вдруг промелькнула какая-то важная мысль. Моисей замер и осторожно принялся разматывать клубок дум назад. Он упорно искал кончики затерявшихся мыслей, пока не схватил ту, которая почему-то показалась значимой. Моисей с удивлением отметил, что найденная мысль оказалась совсем простой: в предыдущий раз внутренний мир тоже обратился к истории, показав ему Мариам и напомнив ее последние слова! Так может и здесь, следовало вспомнить последние слова, что ему довелось услышать от Сети и Иофора?

Моисей возбужденно опустился на землю. Как всегда в моменты поиска решений, стоило нащупать верную тропу, как в душе просыпался нетерпеливый азарт хищника, идущего по следу и уже чующего жертву. Глаза бегали из стороны в сторону, щеки пылали огнем, губы растягивались в улыбке, но Моисей ничего не замечал. Он несся вперед, подобно большой тростниковой лодке с огромным парусом, подгоняемой попутным ветром. И стоило только кораблю замедлить ход, как впереди появлялась одна, а то и несколько других лодок. Моисею оставалось выбрать, на которую перескочить, чтобы мчаться дальше к далекому берегу решения, уже проступавшему в сплошном тумане неопределенности.

С Иофором все оказалось просто. Его последними словами были: «Ищи точку опоры. Найди ее, приложи Силу и добьешься, чего желаешь». Значит, предстояло найти точку опоры — отыскать в логике фараона то, на что он, Моисей, сможет упереться, словно рычагом, чтобы стать во сто и даже тысячу раз сильнее. Только где ее найти? Какую слабость прячет фараон? Чего боится всемогущий повелитель Египта?

Моисей понимал, что ответ следует искать в разговоре с Сети. И переносить, как в видении, в новый тронный зал, к Рамсесу. Вот только какими были последние слова Сети, обращенные к Моисею? Что-то наподобие: мол, попробуй моей царской воле еще хоть раз не подчиниться. И что же? Он и сейчас не подчиняется. Неужто этого фараон боится? Нет, не может быть. Как других заставлять приказы исполнять, их с Рамсесом еще в детстве научили. Значит что-то другое. Может то, что Сети перед этим говорил? Но что это было, что?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Память крепко хранила тайны. Моисей все ходил вокруг да около, не в силах достучаться до дальних укромных уголков прошлого. Это было так обидно: до берега оставалось рукой подать, когда ветер сменил направление и погнал лодку прочь, назад в туман незнания. И только когда Моисей, совсем приуныл и почувствовал бессмысленность всей затеи, он вдруг вспомнил! Ведь десять лет назад Моисей точно также отчаялся, дрожа от страха перед Сети, когда тот сгоряча бросил: «А может ты…».

* * *

— Моисей, если ты опять пришел с мыслями о еврейских рабах, я с тобой разговаривать не стану.

— Нет, повелитель, — Моисей склонил голову, всем видом показывая смирение и покорность. — Стало мне известно о заговоре, что против твоей власти направлен. Но об этом я буду только с глазу на глаз с тобой говорить.

Рамсес мрачно посмотрел на Моисея, прикидывая что-то в уме, и после короткой паузы сделал знак всем удалиться. Слуги торопливо зашумели, поспешно покидая тронную залу. Проводив тяжелым взглядом Везира, шедшего последним, Рамсес развернулся к Моисею:

— Говори!

И опять возникло чувство, что это уже однажды происходило. Сети точно также коротко бросал это слово. «Говори!» Жестко и властно. Рамсес обладал всеми задатками успешного правителя. Только в прошлый раз, десять лет назад, Моисей нервно оправдывался, опустив голову в землю и глотая слова от испуга. А сейчас он свободно стоял, расправив плечи, и спокойно глядел в глаза грозному фараону.

— Рамсес, мы знаем друг друга очень долго. Знаем настолько близко, что ты сразу почувствуешь, говорю я правду или лгу. Просто слушай сердце. Я расскажу, что мне известно. А ты попробуй посмотреть на это со стороны.

Рамсес опять нахмурился — не привык фараон слушать указания других людей. Моисей поспешно перешел к делу:

— Когда-то давно, в одном государстве случилось великое множество разных напастей и бедствий. Четыре года неурожая сломили дух простых людей. И тогда правитель решил продемонстрировать силу, воспользовавшись древним законом, предписывавшим убить всех младенцев…

Рамсес резко вскочил, не желая внимать дерзким речам, но Моисей просительно остановил его открытым жестом руки:

— Рамсес, прошу тебя, дослушай. Меня и свое сердце. Тогда и решишь — казнить или миловать.

Слова подействовали: фараон опустился назад, по-прежнему гневно хмурясь.

— Совершить столь жестокое деяние правитель той страны доверил самым верным военным отрядам. Которые все в точности исполнили. Месяц стоял стон над землей, и не было селения, в котором люди не проклинали бы жестокого правителя.

Моисей повысил голос, и тот зазвенел, гулко разносясь по огромному залу:

— К сожалению, проклятия подействовали и на преданных воинов. Совсем нелегко было беззащитных детей в крови топить. Некоторые сразу зароптали. А у других только после убийства смертного, что-то внутри сломалось. И когда они через месяц назад вернулись, в глазах у всех горел огонь зловещий.

Моисей остановился — каменная маска постепенно сходила с лица Рамсеса, сменяясь горькой озабоченностью, столь естественной для простых людей и совсем не характерной для могущественных правителей.

Моисей продолжил тихим голосом — почти шепотом:

— Правитель хорошо знал, что войско следует в послушании страхом и поощрением держать. Да только какой страх придумать на них, преступивших ужас детоубийства? И явственно видел он, как все святое внутри поправ, воины, такие верные совсем недавно еще, не могут перед соблазном устоять самим суд вершить, ни чьим указам не подчиняясь.

Рамсес по-прежнему хмурился, но теперь совсем по-другому. И Моисей видел уже не решимость, а скорее растерянность, в глазах правителя: