Вельможная Москва - Ольга Елисеева

Прежде всего не было "влюбленной старухи", комичной в своем самообольщении. Да, Екатерина в 1789 г. была уже очень не молода и далеко не так хороша собой, как 30 лет назад. Но она это прекрасно осознавала. Сохранился любопытный придворный анекдот: императрица и одна из ее пожилых подруг сидели в парке на скамейке, а мимо них прошли молодые офицеры, не замечая мирно беседующих дам, и даже не отдали честь императрице. Подруга было хотела возмутиться, но Екатерина остановила ее: "Полноте, - с улыбкой сказала она. - Согласитесь, что лет 30 назад они бы так не сделали". Одной из самых обаятельных черт в характере Северной Минервы было ее умение посмеяться над собой, а такие люди не легко обольщаются.

Екатерина знала себе цену. Даже в пожилом возрасте. Она имела на это право. Приведем два примера, которые говорят сами за себя. В 1787 г., как раз в то время, когда императрица путешествовала по Крыму в сопровождении 29-летнего Мамонова, юная графиня Вера Николаевна Апраксина, племянница графа К.Г. Разумовского, написала, как пушкинская Татьяна Ларина, письмо Петру Васильевичу Завадовскому, которого часто видела в доме своего дяди. Храбрая девушка встретилась с предметом своей тайной страсти и сама первая призналась ему в любви, прося жениться на ней. Завадовский был обескуражен. Сентиментальный и сострадательный, он не посмеялся над Верой и ответил, что может стать ее мужем, но полюбить будет не в силах, несмотря на все достоинства юной графини, его сердце навсегда отдано только одной женщине. Фавор Завадовского окончился уже 10 лет назад, а он так и не избавился от тоски. Вера решила, что ее чувство оживит душу любимого человека, но ошиблась, их брак оказался несчастливым: Завадовский говорил правду, кроме Екатерины ему никто не был нужен.

В это время Екатерина II встречалась в Киеве с представителями польского дворянства, среди которых был Ф. Щенсный-Потоцкий, один из богатейших магнатов Польши, входивший в старошляхетскую оппозицию королю. Императрице необходимо было расколоть ряды противников Станислава- Августа, она обласкала графа Феликса, вела с ним долгие беседы у себя на корабле и возлагала на него почетную ответственность за спасение Польши. Щенсный-Потоцкий был очарован. Много лет спустя он рассказывал об этой встрече и впечатлении, произведенном на него Екатериной: "Что за женщина! Боже мой! Что за женщина. Она осыпала дарами своих любимцев, а я бы отдал половину своего состояния, чтоб быть ее любимцем!" Екатерине в это время было 58 лет, Щенсному-Потоцкому - едва за 30. Этот случай должен разочаровать тех, кто полагает, что пожилую императрицу любили только за власть и богатство, которое она могла дать. Обаяние, исходившее от нее было сильнее, возраста и любых предубеждений. Екатерина II была гением, а мерить гениев обычными мерками -- бессмысленно.

Во-вторых, не было актера, который, согласно Валишевскому, "сделал любовь унизительным орудием своего честолюбия". Как много о людях могут рассказать их портреты! Когда я впервые увидела портрет Д.Ф. Щербатовой, меня не оставляло чувство, что это лицо мне кого-то напоминает. Удлиненный, не русский овал, тяжелый волевой подбородок, похожая складка упрямых тонких губ... Пожилая императрица и молоденькая фрейлина внешне принадлежали к одному и тому же типу женщин. В этом состояла грустная тайна Александра Матвеевича. Он тоже любил Екатерину. Но она была уже слишком стара для него. И, когда Мамонов решил оставить пострадавший от времени оригинал, он выбрал не новую картину, а неудачную копию.

Но разве вина Дарьи Федоровны, что она оказалась обыкновенной женщиной? Легкомысленное желание молоденькой фрейлины хоть в чем-то взять верх над императрицей обернулось для нее несчастьем всей жизни. Любимый муж не любил ее. Весь дом в Дубровицах, по свидетельству А.Я. Булгакова, осматривавшего его уже в первой четверти XIX в., был увешан портретами Екатерины. Культ императрицы являлся заметной чертой русского дворянского быта второй половины XVIII - начала XIX вв., однако в Дубровицах он принял поистине болезненные размеры. Портреты Екатерины находились в каждой комнате, среди них были и маленькие рисунки, сделанные рукой самого Александра Матвеевича. Как непохоже такое поведение на образ действий человека, наконец, вырвавшегося из душивших и унижавших его объятий "влюбленной старухи". Если б дело действительно обстояло так, то бывший фаворит постарался бы поскорее избавиться от всего, что напоминало ему о прежней жизни.

Похожую историю рассказал Сомерсет Моэм в романе "Театр". Пожилая талантливая актриса Джулия Ламберт заводит молодого любовника, мелкого клерка, с детства преклонявшегося перед ее дарованием. Однако вскоре, став респектабельным и разбогатев, не без помощи Джулии, бывший клерк начинает тяготиться своей увядающей возлюбленной, он увлекается молоденькой артисткой и признается во всем Джулии, виня себя за то, что позволил богатой старухе купить свои чувства. Джулия отпускает его. Но на премьере нового спектакля ее душевные переживания выплескиваются на публику, на сцене она все еще царица, ей удается превратить бездарную пьесу в настоящий театральный триумф. А что же соперница? Она тоже получила одну из главных ролей, но на фоне блестящей игры Джулии, выглядит бледно и нелепо, для нее это полный провал. Бывший возлюбленный осознает все ничтожество молодой амбициозной недоучки и пытается вернуть Джулию, но она потеряна для него навсегда.

В жизни, как и в романе Моэма, побеждает более талантливая и богато одаренная натура . Промучившись около года в подмосковной глуши, Александр Матвеевич не выдержал. "Случай, коим я по молодости лет и по тогдашнему моему легкомыслию удален... стал от Вашего Величества,.. - писал он Екатерине из Дубровиц , - беспрестанно терзает мою душу... Возможно ли, чтобы я нашел случай доказать всем... ту привязанность к особе Вашей, которая, верьте мне, с моею только жизнью кончится". Императрица не оставила письма бывшего фаворита без ответа, но обстоятельства ее жизни изменились, теперь возле нее был другой - П.А. Зубов. В ответе Екатерина справилась о том, как поживают домашние Мамонова, мягко показывая тем самым, что просьба Александра Матвеевича теперь, после свадьбы, не реальна. "Сколь я к ней не привязан, - писал Мамонов о семье, - а оставить ее огорчением не почту".

Это была горькая правда. Жизнь молодых в Москве и Дубровицах нельзя было назвать счастливой. Александр Матвеевич бросался на стены от безделья. Не даром Потемкин, как бы он ни был рассержен на своего неблагодарного и корыстного протеже, советовал Екатерине не забывать о способностях молодого человека и отправить его куда-нибудь послом. Все что угодно, только не бездействие. Светлейший князь знал, о чем говорил. В жилах выходцев со Смоленщины, Дмитриевых-Мамоновых текло много польской крови. Григорий Александрович сам принадлежал к православной смоленской шляхте и понимал "национальные" особенности этой среды. В одном из писем Екатерине, доказывая пользу службы поляков в русской армии, он говорил: "Пусть лучше здесь себе головы ломают, чем бьют баклуши в резиденциях и делаются ни к чему не годными". Запертый в Дубровицах, Мамонов именно "бил баклуши в резиденции", и с каждым днем все больше нравственно опускался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});