Поручик (СИ) - Капба Евгений Адгурович

XIII. ХЛЕБ С МАСЛОМ

День начинался прекрасно.

Я вытряхнул из барабана теплые, пахнущие порохом гильзы прямо на пыльную землю и полез в карман за патронами. Башибузуки гарцевали у самой опушки, время от времени постреливая в нашу сторону.

Лемешев снарядил винтовку новой обоймой, ее затвор сыто клацнул, принимая боеприпасы. Мы, по всей видимости, крепко встряли на этом блокпосту. Да и блокпостом его назвать было сложно – кирпичное здание караулки, окруженное невысокой стеной из мешков с землей – примерно по пояс. Достроить просто не успели: ни колючей проволоки, ни окопов…

Я как раз прибыл посмотреть, сколько и чего нужно, чтобы оборудовать крепкий опорный пункт для нашей штурмроты в этих Богом забытых местах. Ну, Богом может и забытых, а имперскими властями – нет. Местные богатые села и хутора зажиточных фермеров поставляли рожь, пшеницу, молочные продукты и овощи в значительных объемах – напрямую имперской армии, за что были освобождены от налогов. Защитить поселян для нас было делом чести.

Башибузуков явно кто-то наводил. Они дважды за этот месяц перехватывали караваны с продовольствием для имперских складов в Шемахани, и сожгли два хутора, парни с которых служили в армии. Такое прощать было нельзя.

Над головой свистнула пуля и выбила крошку из стены караулки. Я пригнулся и огляделся – все ли целы? Лемешев азартно палил из винтовки в сторону рощи, еще два бойца пытались привести в порядок ручной пулемет, скорчившись за бруствером. В караулке кто-то стонал и матерился, на крыше ТимирдейТингеев – стрелок-самородок и следопыт, недавнее наше приобретение – сосредоточенно целился куда-то в горизонт.

Остальных видно не было.

– Санитара в караулку! – крикнул я.

С противоположной стороны блокпоста на карачках побежал парень с сумкой, на которой был нарисован красный крест, и скрылся в здании караулки.

Хлопнул выстрел с крыши и Тимирдей дернул затвором:

– Господин поручик, так-то одного с коня ссадил.

– Сколько их там вообще?

– Так-то у дороги двое лежат, одного конь тащит, еще троих видал – за рощей-то.

– То есть шестеро всего было?

– Выходит так!

– Та-ак!

За рощей располагался хутор, на котором жила хорошая, крепкая, многодетная семья поселян. И увидеть хутор пылающим, а поселян – зарезанными не хотелось от слова совсем.

– Лемешев! Кончай палить в белый свет как в копеечку. Автомобиль заводи!

– Так я… Это к Парамонычу! – Парамоныч, он же ефрейтор Пищиков, привез нас сюда буквально полчаса назад на "полуторке".

– А Парамоныч – где?

– В караулке…

Давя внутри матерщину, я побежал к караулке, поднимая сапогами облачка пыли и надеясь, что Пищиков в состоянии справиться с машиной.

После яркого света южного дня полумрак караулки ослепил меня, и я сощурился, тщетно пытаясь разглядеть, что происходит внутри. Когда зрение вернулось, я облегченно выдохнул, но тут же одернул себя – парня было жалко. Молодой боец с бледным лицом стойко терпел перевязку, которую делал санитар, а Парамоныч – плотный дядька с блестящей лысиной, придерживал его голову и бормотал что-то утешительное.

– До свадьбы заживет, говорю! Еще попляшем на твоей свадьбе, говорю! Крови много не вытекло, не переживай, мы тебя к его светлости доставим, он тебя заштопает! Наш доктор кудесник, слышишь? Кудесник, говорю!

– Ефрейтор Пищиков, заводите машину!

– А как же…

Я глянул на санитара, потом на раненого парнишку. Тот выглядел худо, и по-хорошему его стоило доставить в расположение, но…

Санитар поднял на меня взгляд, и я увидел совсем молодое лицо, все в пыли, крови и копоти.

– Бедро, навылет. Жить будет, но его к врачу бы…

Я с досады хлопнул фуражкой по ноге. И почти просительно, растерянно проговорил:

– Может быть сейчас там башибузуки хуторян режут…

Раненый боец разлепил спекшиеся губы и тихо, но твердо сказал:

– Потерплю, езжайте.

Я просто кивнул и сказал Парамонычу:

– Давай, к машине! – и санитару: – Ты присмотри за бойцом…

Я, черт побери, ненавидел такие моменты. Но мы – солдаты, мы носим форму, мы здесь для того, чтобы там, на хуторе, остались живы семь детей, их мама и папа! Или всё это – война, Империя – вообще не имеет никакого смысла!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Тингеев, и вы двое, – я кивнул бойцам с пулеметом, – за мной! Лемешев – остаешься за старшего.

Тингеев белкой юркнул в кузов, солдаты, переругиваясь, затянули пулемет и коробки с лентами. Я наконец вспомнил их фамилии – рядовые Гущенко и Ющенко, дюжие парни из одного села, откуда-то с юго-запада.

– Парамоныч, ты что – вампир? – спросил Ющенко, заглянув в окошечко.

В кабине, прямо под потолком висел венок, сплетенный из чеснока. Крупные головки торчали наружу, источая ни с чем не сравнимый аромат.

– Это чего это вампир? – удивился шофер, дергая рычаг коробки передач. – Профилактика инфлюэнцы!

Мое место было рядом с водителем. Я нервно щелкал барабаном револьвера и думал о том, что вампиру-то как раз чеснок вроде бы противопоказан. А еще, почему-то, о "чемоданчиках" – таких бутербродах из ржаного хлеба, сливочного масла и мелко нарубленного чеснока, которыми в моем детстве лечили простуду. Рот непроизвольно наполнился слюной.

Мотор взревел, и мы рванули по грунтовой дороге к хутору. Парамоныч выругался, когда полуторка подскочила на колдобине, и только краем глаза в боковом зеркале я увидел, что это был труп башибузука.

Кой черт их несет сюда? Знают же, что война, что люди злые, с оружием… Триста-четыреста, а то и пятьсот верст из своих кишлаков проходят! С другой стороны – у них там нищета удивительная, даже по нашим скудным временам… Жрать захочешь – и не такой крюк сделаешь.

Но жрать – это одно. А тащить за волосы по земле молоденькую девчушку – это…

– Огонь на поражение! – заорал я, дергая ручку двери и вываливаясь на обочину.

Хлопнула винтовка Тингеева, рухнул смуглый горе-насильник лицом в крапиву, а я уже бежал к высокому тыну, окружавшему усадьбу фермера. Ворота были отворены, двое поджарых ребят в полосатых халатах пинали ногами крупного мужика с окровавленной русой бородой.

Я начал стрелять на бегу, думал – если не попаду, то хоть отвлеку от хуторянина. У него изо рта шла кровь, алая и густая.

Башибузук в тюбетейке завалился кулем на утоптанную землю двора, второй потянул из-за пояса кинжал, и я нажал на курок, целясь ему в грудь. Револьвер сухо щелкнул. Я проклял себя последними словами – угораздило с перепугу высадить все патроны на бегу! Понимая, что не успеваю, просто швырнул оружие прямо в скуластое лицо, заставив замешкаться, бросился в ноги и, ухватив под коленки, свалил на землю.

За спиной грохотал пулемет и хлопала винтовка Темирдея. Ну, снайпер, ну сукин сын! Шестеро?

Мне повезло, что он выронил кинжал, когда падал, этот башибузук. Не смотря на субтильное телосложение, противник мне попался крепкий, и мы катались в пыли и душили друг друга, и лупили по чем попало.

Все закончилось внезапно – скуластый обмяк, и из живота у него появились металлические острия. Хозяин хутора сумел встать и взяться за вилы…

Я отплевывался и откашливался, одновременно вертя головой и пытаясь понять, на каком свете мы находимся и почему не слышно выстрелов.

– Господин поручик, так-то еще пятеро конных свалили. Пулемет хорошая вещь, однако – заявил Темирдей. – Надо коней-то поймать, пропадет скотинка-то.

– Сам ты скотинка, Тингеев… Так-то ты сказал, что их всего шестеро было!

– Шестерых-то видал, еще пятерых не видал… – развел руками стрелок-самородок.

– Савка, Гришка, – хрипло гаркнул хуторянин. – Бегом за лошадьми!

Он кровью сплюнул в пыль, и только потом обратился ко мне:

– Душевное вам и сердечное спасибо, господин офицер… От лютой смерти нас спасли…

И тут же сел на землю, схватившись за ребра. Наверное, сломаны… Из крепкого двухэтажного бревенчатого дома выбежали светловолосые хлопчики лет десяти-двенадцати и, зыркнув на нас, бросились ловить лошадей.