Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар - Андрей Чертков

Размыло и без того не ахти какие дороги. Телеграфные столбы теряли опору и рвали позеленевшие от окисла провода. Знаменитый подземный телефонный кабель, наоборот, неведомой силой вывернуло из-под земли и в нескольких местах разорвало. Радиосвязь осуществлялась через пень-колоду, словно над городом возник электромагнитный экран. Город постепенно утрачивал сношения с внешним миром, и, хотя голод ему не грозил, свежего молока и масла стало не хватать.

Охваченные тревогой и мрачными предчувствиями жители не сразу заметили новые явления в своей жизни, пока масштаб вмешательства этих явлений в обыденный распорядок бытия не принял угрожающие размеры. Чего стоило одно только превращение спиртного в обыкновенную питьевую воду! Не сразу, а какими-то кругами распространялась эта катастрофа от центра города к его окраинам. Сообразительные хозяева злачных заведений мгновенно подняли цены на выпивку до невообразимой высоты. Несколько дней трактиры и бары, рестораны, кафе и даже государственные столовые на окраинах были забиты несчастными любителями промочить глотку, но вскоре и эта возможность — вкушать благодать от божьей лозы — стала недоступна.

Некоторые сходили с ума и даже стрелялись. Следующей напастью стало обезвреживание никотина и прочей наркотической дряни. Больницы, а их в городе всего-то три, за всю историю своего существования не знали такого наплыва пациентов, умоляющих спасти их от страшного явления, именуемого «ломкой». Стало попахивать бунтом. Мэра и депутатов муниципалитета срочно переизбрали, и, хотя прежние ни в чем не были виноваты, новые все свалили на предшественников. Однако и сами оказались беспомощны. В самом деле, не ввозить же в срочном порядке зелье из Столицы?

Буквально как грибы после дождя, стали вырастать секты, кликушествующие о конце света и призывающие своих адептов к разным видам покаяния, в том числе и в весьма извращенной форме. Поговаривали, и не без основания, о появлении среди мирных обывателей людей совсем уж небывалых, каких-то то ли ангелов, то ли пришельцев, но равно чуждых человеческому духу и образу мысли. Полиция пыталась их отловить, но они всегда «только что были и уже ушли». Смущали эти «ангелы», ох как смущали они умы. Особенно незрелые, детские и юношеские, неокрепшие в житейской борьбе умишки. Что уж они там обещали, неведомо, но после общения с ними прежняя жизнь человеку становилась постылой, и он бросал все нажитое добро и уходил. А куда, никто не знает. Самое страшное было в том, что и детишки стали пропадать. Полиция с ног сбилась, рыская под дождем. Родители же вконец осатанели и стали вкруг мэрии осадой, требуя мер немедленных и решительных.

— Неизвестно, чем бы это закончилось, — с видом заправского скальда повествовал эколог, — да только осенило какого-то умника из муниципалитета. Явился он к мэру и заявляет: дескать, слышал, что есть у армии такая техника, чтобы тучи разгонять. Новый мэр, насмерть перепуганный, дозвонился-таки до Столицы и уж как-то там умудрился объяснить, что у него в городе происходит и чего он требует от центральной власти. В общем, прислали военных. Приехали они на огромных машинах, а на машинах этих — ракетные установки. Заняли военные свои позиции и давай по тучам палить. И хотя строго-настрого было запрещено во время акции появляться на улицах, многие не утерпели и вышли полюбоваться на то, как ракеты эти длинными огненными хвостами по небу хлещут. Красивое было зрелище, наверное, да только те, кто видел, уже не расскажут… Первые минуты ничего особенного не происходило. Лопались в тучах армейские шутихи, будто фейерверк в День независимости, но без толку. Дождь все не унимался. Разозлившись, военные чем-то очень мощным шарахнули по небу. Вспыхнуло. Рявкнуло. Дождь на мгновение прекратился и… зашумел вновь, но какой! Крыши жестяные от него паром пошли. Стекла помутнели. Стены стали таять, как ледяные потешные крепости по весне. Люди, кто на улице оказался, были после найдены все мертвее мертвого. Военных, с их броней, и то основательно потрепало. Дунули они по единственному уцелевшему тракту, только их и видели. К счастью, дождь этот смертельный недолго шел. Вскоре сменился он обычным, водяным, да и тот быстро иссяк.

— Звучит как легенда, — сказал Ив.

— А это, собственно, и есть легенда, — ответил Ховант. — Местный вариант Апокалипсиса. Например, никаких ангелов уж точно не было. Россказни о совращавших нестойкие души пришельцах — это лишь смутный отголосок воспоминаний об исчезнувших мокрецах. Хотя с одним «ангелом» вам довелось познакомиться…

— Вы хотите сказать, что Элмер?..

— Да, я говорю о вашем визитере, — усмехнулся эколог. — Это, если хотите, живое продолжение легенды…

Элмера не любили. Никто и никогда. Родители отправили его в пансионат для одаренных детей, чтобы он перестал донимать их вопросами о том, что невозможно было объяснить шестилетнему ребенку. Уклончивыми ответами Элмер не удовлетворялся и задавал наводящие вопросы, от которых у несчастных взрослых волосы вставали дыбом. В пансионате его невзлюбили за исключительную прямоту. Однокашники считали Элмера ябедой, а учителя и воспитатели с ужасом ожидали от него вопросов, изобличавших их редкостное невежество, тем более что каждый вопрос он начинал с фразы: «Почему вы нам давеча солгали?» В Университете, куда он поступил с легкостью, Элмера возненавидели. На лекциях он указывал преподавателям на малейшие ошибки и неточности, допускаемые ими в изложении учебного материала. На студенческих вечеринках и дискуссиях Элмер выводил своих товарищей из себя разоблачениями их максимализма, романтизма и политического инфантилизма. Девушки его избегали, ибо он хронически не был способен на комплименты, зато не брезговал замечаниями о недостатках внешности прекрасной половины. Так Элмер и жил, одинокий и никем не понимаемый, пока не заболел на последнем курсе странной болезнью, из-за которой его отправили в маленький городок, в заведение, именуемое Лепрозорием. В Лепрозории Элмеру понравилось. Во-первых, никто из его обитателей не лгал ни по какому поводу. Во-вторых, открылась возможность заниматься любимым делом — исследованием природы человеческой лжи. В-третьих, можно было не опасаться презрения и насмешек.

Правда, в Лепрозории его тоже не очень-то любили, может, оттого, что мокрецы относились к человеку как к милому трогательному существу, которое нуждается в их заботе и жалости. Элмер же считал человека тварью, не заслуживающей иного внимания, нежели холодного интереса вивисектора и экспериментатора. Дети же, что наведывались в охраняемую зону, приводили его в отчаяние. С ними нельзя было быть равнодушным, они требовали тепла и такта, на что Элмер не был способен…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});