Рейтинговые книги
Читем онлайн Изобретение прав человека: история - Линн Хант

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 70
новая модель сформировалась окончательно. В 1787 году в своем коротком, но красноречивом восемнадцатистраничном памфлете доктор Бенджамин Раш связал пороки публичных наказаний с новым понятием автономного, но сострадающего индивида. Как врач Раш соглашался, что телесная боль при наказаниях была в некоторой степени целесообразна, хотя и считал наиболее предпочтительным «труд, бдительность, одиночество и тишину», признание индивидуальности и потенциальной пользы преступника. По его мнению, публичное наказание не оправдало себя в силу своего свойства разрушать способность сочувствовать – «наместника божьей милости в нашем мире». Это были главные слова: сочувствие – или то, что мы сегодня называем эмпатией, – заложило основу нравственности, стало искрой божественного в человеческой жизни, «в нашем мире».

«Чувствительность – это страж моральной способности», – утверждал Раш. Он сравнивал чувствительность с «внезапным чувством справедливости», условным рефлексом на нравственное благо. Публичные наказания губили сочувствие: «поскольку боль и страдание, которые испытывают преступники, являются следствием закона государства, которому нельзя противиться, зрительское сочувствие не находит выхода и возвращается ни с чем в лоно, где оно пробудилось». Публичное наказание, таким образом, подорвало социальные чувства, превратив зрителей в людей черствых; они потеряли чувство «всеобщей любви» и понимание того, что у преступников есть такие же тела и души, как и их собственные[115].

Безусловно, Раш считал себя хорошим христианином. Несмотря на это, его концепция человека практически не имела ничего общего с той, которую выдвинул Мюйар в защиту пыток и традиционных телесных наказаний. Для Мюйара первородный грех объяснял неспособность людей контролировать свои страсти. Конечно, они были движущей силой жизни, однако присущую им кипучесть, даже мятежность, необходимо было сдерживать с помощью разума, давления общества, церкви, а если и это не помогало, как, например, в случае преступления, то и с помощью государства. По мнению Мюйара, источниками преступления (порока) были сильные чувства желания и страха – «желание владеть вещами, которых нет, и страх потерять те, что есть». Эти страсти душили чувства чести и справедливости, вписанные естественным правом в сердце человека. Божественное провидение дало монархам высшую власть над людскими жизнями, которую они делегировали судьям, оставив себе право миловать. Следовательно, главная цель уголовного права заключалась в том, чтобы помешать победе порока над добродетелью. Сдерживание присущих человечеству пороков – вот главный принцип теории справедливости по Мюйару[116].

В конечном итоге реформаторы полностью отказались от философских и политических положений этой теории и вместо этого начали восхвалять самосовершенствование путем образования и развитие заложенных в человеке от природы хороших качеств. К середине XVIII века некоторые философы-просветители стали относиться к бурному проявлению эмоций так же, как и невролог Антонио Дамасио, незадолго до этого предположивший, что эмоции очень важны для рационального рассуждения и осознания, а никак не противоречат им. Несмотря на то что Дамасио в интеллектуальном плане считал себя последователем Спинозы, голландского философа XVII века, в общем и целом европейские элиты стали оценивать эмоции – страсти, как они их называли, – в более положительном ключе только в XVIII веке. «Спинозизм» пользовался плохой репутацией, поскольку вел к материализму (душа – это всего лишь материя, следовательно, никакой души нет) и атеизму (Бог – это природа, следовательно, никакого Бога нет). К середине XVIII века некоторые образованные люди тем не менее признавали разновидность неявного или умеренного материализма без каких-либо теологических допущений относительно души, однако утверждали, что материя все-таки может мыслить и чувствовать. Из такой версии материализма логически вытекала эгалитарная позиция, подразумевавшая одну и ту же физическую и психическую организацию у всех людей, и, таким образом, различия между ними объяснялись скорее опытом и образованием и вовсе не были врожденными[117].

Неважно, соглашались ли они с откровенно материалистическим учением или нет – а большинство людей его не принимали, – многие представители образованной элиты стали совершенно по-другому, по сравнению с Мюйаром, смотреть на страсти. Теперь считалось, что эмоция и разум идут рука об руку. Согласно швейцарскому физиологу Шарлю Бонне, страсти были «уникальным Мотором Чувствующего Существа и разумных Существ». Страсти были полезны и могли с помощью образования быть направлены на исправление человечества, которое теперь считали способным к совершенствованию, а не порочным от природы. Согласно такому подходу, преступники делали ошибки, но поддавались перевоспитанию. Более того, страсти, обусловленные биологией, способствовали моральной чувствительности. Чувство было эмоциональной реакцией на физическое ощущение, а нравственность была воспитанием этого чувства с целью реализации его социального компонента (чувствительность). Лоренс Стерн, любимый писатель Томаса Джефферсона, вложил это новое кредо эпохи в уста Йорика, главного героя своего романа с говорящим названием «Сентиментальное путешествие»:

– Милая Чувствительность!.. вечный родник наших чувств! – Я теперь иду по следам твоим – ты и есть то «божество, что движется во мне»… я чувствую благородные радости и благородные тревоги за пределами моей личности – все это исходит от тебя, великий-великий Сенсориум мира!

Стерн видел чувствительность даже в «грубом крестьянине»[118].

Тот факт, что использование носового платка, наслаждение музыкой, чтение романа или заказ портрета связаны с отменой пыток и смягчением жестоких наказаний, может показаться кому-то большим преувеличением. Тем не менее разрешенные законом пытки не перестали применять только потому, что так решили сами судьи или потому что писатели эпохи Просвещения в один прекрасный момент им воспротивились. Пытки прекратились, потому что традиционное понимание боли и индивидуальности распалось и на смену ему мало-помалу пришла новая концепция, согласно которой люди владели своими телами, имели право на их автономность и неприкосновенность, а также признавали, что другие люди испытывают те же страсти, чувства и сострадание, что и они сами. «У мужчин и, может статься, женщин, – вернемся напоследок к доброму доктору Рашу, – вызывающих у нас неприязнь [осужденных преступников], есть души и тела, созданные из той же материи, что и у наших друзей и родственников. Если мы будем судить об их несчастьях „без эмоций или сочувствия“, то „принцип сочувствия“ как таковой совсем перестанет действовать; и… вскоре потеряет свое место в человеческом сердце»[119].

Глава 3. «Они показали выдающийся пример». Декларация прав

ДЕКЛАРАЦИЯ: Акт заявления, сообщения, изложения или объявления, сделанный открыто, прямо или официально; позитивное утверждение или заявление; утверждение, объявление или провозглашение в подчеркнутых, торжественных выражениях или юридических терминах… Провозглашение или публичное заявление, воплощенное в документе, правовом акте или законе.

Оксфордский словарь английского языка, электронное 2-е изд.

Почему права должны быть сформулированы в виде декларации? Почему страны и граждане чувствуют необходимость в таком формальном заявлении? Кампании за отмену пыток и смягчение наказания дают один ответ: формальное,

1 ... 20 21 22 23 24 25 26 27 28 ... 70
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Изобретение прав человека: история - Линн Хант бесплатно.
Похожие на Изобретение прав человека: история - Линн Хант книги

Оставить комментарий