Нелепо женское правленье - Лори Кинг

Прежде чем что-либо предпринять, я решила определить тяжесть нанесенных повреждений и осторожно сняла с нее кофту. Марджери совершенно не реагировала на прикосновения, как спящий ребенок. Кофта оказалась целой, лишь воротник слегка запачкан кровью, но платье надорвано в области шеи и правого рукава. Повреждена и кружевная вышивка на шее и груди. Я расстегнула ее платье — все еще никакой реакции — и обнаружила серьезные синяки и кровоподтеки. По затрудненности дыхания и положению торса можно было заключить, что ребра если не сломаны, то, по крайней мере, треснули.

Ее избили, Холмс. Бил мужчина или очень сильная женщина, владеющая кулаками, на несколько дюймов выше ростом, чем она. Правша. Били тяжелым кольцом, зажатым в кулаке правой руки. Бил знакомый — вряд ли она гуляла по улице в декабре в легком платье.

— Кто это сделал, Марджери? — спросила я. Но она меня не услышала.

Я снова застегнула ей платье, затем сняла свое пальто и завесила вторую замочную скважину. Вернувшись к Марджери, я опустилась на колени прямо перед нею, лицом к лицу.

— Марджери, — сказала я громко и повторила ее имя несколько раз. — Марджери, вы должны мне ответить. Вас следует доставить к врачу. Вы можете идти самостоятельно, но если вы не ответите, я отнесу вас в постель. Глаза ее медленно повернулись и уставились на мое лицо. С облегчением я увидела, что оба зрачка ее одинаковые и нормального размера.

— Нет, — прошептала она.

— Марджери, вы ранены. Если не зафиксировать ребра, дыхание будет причинять ненужную боль. Если не зашить рану на лице, останется бросающийся в глаза шрам. Сейчас я открою дверь, Мари поможет вам добраться до постели, а Вероника позаботится о том, чтобы оповестить всех об отмене службы.

— Нет, — сказала она снова, более громко, но откуда-то издалека, как будто пребывая в гипнотическом трансе. Я смотрела ей в глаза и размышляла. Если нет внутренних повреждений, то раны ее опасности для жизни не представляют. Насколько я могу судить, исходя из собственного горького опыта и основываясь на опыте работы в госпитале во время войны. Ниже грудной клетки следов ударов не оказалось, отсутствие внешних повреждений черепа соответствовало ее ясному взгляду. Ее оцепенелость, гипнотическое состояние — или как вы его еще назовете — блокировало боль и объясняло желание остаться одной. Я кивнула.

— Я только скажу Веронике, что нужно отменить службу. Доктор может немного подождать.

— Никаких докторов. Никакой Вероники.

— Вы не хотите отменить службу? Но, Марджери, в таком состоянии…

— Уйдите, Мэри. И заберите их с собой.

Что я могла ответить? Разве имела право настаивать? Она взрослая женщина в здравом уме, непосредственной опасности для жизни ее состояние не представляет. Более того, в глазах ее читалась решимость, которой мне нечего было противопоставить.

Голоса Мари и Вероники тем временем продвигались от той двери, у которой я их оставила, по моему маршруту, через спальню и гардеробную Марджери. Ключ Мари безуспешно поклацал в замке. Еще раз окинув взглядом Марджери, я покинула ее, вышла в коридор. В этой двери вместо замка была смонтирована лишь внутренняя щеколда. Выйдя, я окликнула Мари и Веронику, сказала им, что ранения Марджери не опасны, что она не хочет, чтобы ей мешали. Мари тут же рванулась мимо меня к двери. Я задержала француженку и повторила пожелание ее хозяйки.

Усадив обеих в соседней приемной, я предложила им что-нибудь выпить. В полвосьмого я спросила у Вероники, сможет ли кто-либо провести службу вместо Марджери. Я не поясняла, что Марджери вряд ли сможет подняться на сцену без посторонней помощи, что ей тяжело издать самый слабый звук, трудно даже шепотом разговаривать.

— Айви замещала Марджери в декабре, но без проповеди, только гимны и чтения.

Этот вариант отпадал, так как Айви пребывала вне сферы досягаемости гимнов смертных. Л еще?

— Рэчел Маллори.

Я послала Веронику искать Рэчел, а сама придавила тяжелым взглядом Мари, которая вполголоса бормотала всяческие проклятия в мой адрес.

Часы в холле пробили три четверти восьмого.

— Я должна помочь хозяйке одеться, — взорвалась Мари.

— Если она в восемь не выйдет, мы к ней зайдем, — заверила я горничную.

Мари яростно запротестовала, но я погасила ее пыл пояснением, что если Марджери не способна передвигаться самостоятельно, то Мари вряд ли ее сможет внести на сцену на руках.

Минуты тянулись (простите, дорогой Холмс, это нагнетание страстей да страхов, я хочу все рассказать как можно более подробно). Вез шести восемь открылась дверь, ворвались Вероника и еще одна дама — Рэчел. Они остановились в дверях, Вероника открыла было рот, чтобы меня о чем-то спросить, но тут распахнулась другая дверь. Рэчел повернула голову на звук и тихо вскрикнула. Вероника и Мари рванулись мимо меня, и все трое затараторили наперебой, обрадованные и сгорающие от любопытства. Им ответил какой-то шуткой жизнерадостный голос Марджери, которая тут же появилась в комнате, держа в руках мои шляпу и пальто.

— Вы забыли их в часовне, Мэри, — сказала она. — Снаружи холодно, они вам понадобятся.

Завершив прозаическую интермедию с предметами моего туалета, она извинилась за опоздание и исчезла в сопровождении Вероники и Рэчел. Я успела услышать ее смех.

Холмс, на ней не было ни единой отметинки! Ни царапин, ни синяков. Она ступала столь же грациозно, как и всегда, грудная клетка двигалась достаточно свободно, не мешая Марджери непринужденно смеяться. Единственной „уликой“ для меня послужили слегка влажные волосы слева.

Я осмотрела ее комнату и не нашла никакого окровавленного платья. Воротник кофты оказался влажным, и, сжав его носовым платком, я получила на белой ткани красновато-коричневый отпечаток. Из углей очага выгребла девять костяных пуговиц и несколько металлических застежек — тех, что держали поврежденное платье и шелковое белье.

Мари застала меня на коленях перед камином и чуть не вцепилась мне в волосы. Она ругала меня на все лады и замолкла, лишь когда я всыпала ей в руку раскаленные пуговицы.

Во время службы Марджери вела себя совершенно нормально: свободно перемещалась по сцене, прекрасно управляла голосом, казалась еще красноречивей и энергичней, чем обычно. И ни на минуту не сократила службу.

Я видела, как люди под гипнозом не обращают внимания на боль. Видела даже, как загипнотизированный пронес руку сквозь пламя без всяких для себя последствий. На такое, говорят, способны шаманы островов Тихого океана. Но никогда я не слышала, что гипноз способен устранить повреждения тканей тела.

Вы любите повторять, что, если встречаешься с невозможным, следует его считать маловероятным. А если приходится выбирать между двумя невозможностями? Холмс, я смотрела на лицо Марджери с расстояния не более фута. И с такого же расстояния видела ее, когда она мне принесла пальто. Ни синячка! И косметики не больше, чем обычно. Я уверена, что передо мной был не двойник. У нее на радужке правого глаза два крохотных пятнышка. Приходится допустить, что кто-то умело манипулировал моим сознанием, или же я стала свидетелем невозможного. То есть чуда.

Отправлю это письмо завтра, после того как еще раз увижу Марджери. Неужели это ее религиозный транс оставил после себя такие сокрушительные следы, как сломанные ребра и лопнувшая кожа? Неужели она сможет мне показать, как спрятать под невидимым гримом такие деформации? Если да, то рву это письмо и чувствую себя дурой. Очень жаль, что никто, кроме меня и Мари, не был свидетелем столь замечательного чуда.

Ваша Р.

P. S. Сегодня пятница, мельком видела М. Ч. Она в добром здравии и в прекрасном настроении. Холмс, возможно, вы замечали во мне ранее признаки надвигающегося безумия и просто не упоминали их из жалости?

М. Р.»

Как видно из письма, событие потрясло меня. Письмо я отправила через Майкрофта, всевидящие глаза и длинные щупальца которого разыщут брата скорее, нежели любая почтовая служба. Уже на следующий день я получила ответ в виде телеграммы, проследовавшей за мною из «Превратностей судьбы» в Храм, где я помогала Веронике с устройством библиотеки. Грязными руками я разорвала тонкий конвертик, прочитала краткое сообщение, выдала парню-разносчику монетку и сказала, что ответа не будет.

— Что там, Мэри?

Я протянула листок Веронике.