Покаяние - Элоиса Диас

Паула.

Он перетаптывался в одних носках, пытаясь угадать, что у нее на уме. Хочешь не хочешь, а признаваться придется.

– Я ударил Галанте.

Паула подняла на него взгляд.

– Он заслужил, – упрямо отчеканил Хоакин. Словно никаких объяснений не требовалось. Словно оба играли в фильме, в котором так разговаривают все. Тоже мне Мальтийский сокол. Хоакин подошел к холодильнику, распахнул дверцу, увидел тарелку с миланесас – на его счастье, они в доме водились почти всегда, – взял одну отбивную и выдвинул себе стул.

– Посидишь со мной, а?

Паула согласилась.

Пока Хоакин жевал, они молчали.

Наконец она сказала:

– Только не говори, что ты ударил Галанте и ушел. Надеюсь, ты бил не по лицу. Хоакин, только скажи, что ты бил не по лицу!

Он только потупился.

– Бог ты мой, Хоакин! Мы же крестные его ребенка!

– По-твоему, я не в курсе? – прошипел он и тут же добавил: – Прости. Пожалуйста. Ты права.

Паула, довольная переменой в его тоне, спросила:

– Так… что же произошло?

В то утро Паула еще не успела уложить Соролью спать в их постели, как Хоакин уже объявил:

– Сегодня выйду пораньше. Хочу поговорить с Галанте, как только он приедет в участок.

– Какая ужасная новость, сочувствую, – сказал его бывший напарник, поклевывая носом над чашкой кофе, и неожиданно добавил: – Не думал обратиться с ходатайством о доставке в суд для пересмотра меры пресечения?

– В суд?

– Ну да. Ты же вроде юрист.

– За пять лет диктатуры, – Альсада понизил голос, поскольку в участке уже начал собираться народ, – ты хоть раз слышал, чтобы кому-то смягчили меру пресечения?

Галанте выдержал паузу.

– Что ж. Дай мне знать, если я могу чем-то помочь. Потому что у меня такое ощущение, будто ты чего-то недоговариваешь.

Час пробил. Бывшие напарники оказались по разные стороны баррикад. Ради того чтобы выжить во время диктатуры, Хоакин предпочел спрятать голову в пресловутый песок; Галанте же избрал иной путь – стал водить дружбу с военными и в итоге дослужился до руководящей должности. Но остался лучшим другом – так почему нельзя ему довериться? Хоакин глубоко вздохнул – и сказал все, что хотел.

Орасио невозмутимо его выслушал.

– Ты же знаешь, я ради тебя на все готов, – произнес он и повторил: – На все, но…

– Но не на это, – закончил за Галанте Хоакин.

Когда впоследствии он прокручивал в голове их разговор, то всякий раз ругал себя за то, что позволил другу так легко сойти с крючка. За то, что поднес ему нужные слова на блюдечке с голубой каемочкой.

– Но не на это, – эхом отозвался Галанте с ударением на каждом слове. – Ты вообще понимаешь, чем мне это грозит? Да и тебе, если решишь идти до конца? С чего ты взял, что тебя самого вот так не увезут? И Паулу? Неужели тебе и впрямь хватает наивности думать, что с тобой станут считаться лишь потому, что ты из полиции? Нет у тебя никакой неприкосновенности, Хоакин! – Сперва Галанте говорил сбивчиво, но вскоре поймал ритм, соответствовавший сути его доводов. – И даже если – даже если – а это еще, позволь заметить, под очень большим вопросом – ты выберешься оттуда живым, твоей карьере придет конец, Сеньор Самый Юный Инспектор в истории Федеральной полиции! Придется распрощаться с мечтами стать комиссаром, или до кого ты там думал дослужиться. Неужели ты полагаешь, что обойдется без последствий? В лучшем случае тебя оставят в штате, – хотя и это маловероятно, ты что, не знаешь нашего комиссара Вукича? – но завалят бумажной работой. Так и останешься сидеть за столом по восемь часов в день до самой пенсии. И это в лучшем случае!

Хоакин замолчал, будто обдумывая слова Галанте, хотя решение уже принял.

– Он мой брат, Орасио.

– Подумай хорошенько, Хоако. Не совершай ту же ошибку, что и он.

Хоакин вздрогнул:

– Что ты сказал?..

– Да, Хоакин. Ты совершенно верно меня понял. Я ведь все знаю. И ты знаешь. Да и он, черт возьми, все знает. Нечего было вести себя как boludo. Вот и получил по заслугам.

Тут-то терпение Хоакина и лопнуло.

– Что, прямо в участке?

Хоакин кивнул.

– Но тебя никто не видел.

Он уставился на свою ладонь.

– О, Хоакин… – Продолжать было ни к чему. Теперь его по меньшей – меньшей! – мере отстранят от работы. Скорее всего, уволят. Нападение на старшего по званию? На территории участка? При множестве свидетелей? Да он просто не оставил Вукичу выбора.

– Пожалуй, – ответил он, а потом, чтобы сменить тему, задал вопрос, который, должно быть, только-только пришел ему в голову: – Ты с отцом поговорила?

Прежде супруги Альсада уже коротко обсуждали, стоит ли вообще к нему обращаться. Все-таки Хорхе Родольфо не ходил у сеньора Арангурена в любимчиках, и это еще мягко сказано. «Если бы воздух, которым мы дышим, был платным и нам бы приходилось трудиться, чтобы его раздобыть, многих людей в этом мире не существовало бы, – заметил он, когда Хоакин представил ему брата. (Тонко.) – В том числе и твоего, прости господи, деверя, Паула». Дав понять, что в его доме младший Альсада – персона нон грата.

– Но сейчас-то обстоятельства изменились, правда? – попыталась она себя успокоить, набирая номер.

Отец еще не успел уйти на свою ежеутреннюю энергичную прогулку. «Попробуй как-нибудь. И дух укрепляет, и тело!» – посоветовал он как-то Хоакину, чересчур сильно ткнув его локтем в намечающееся брюшко. Паула в ответ только закатила глаза. Теперь же, едва она, запинаясь, изложила свою просьбу, отец ответил:

– Я ведь уже его спасал, помнишь?

Еще бы не помнить: в тот раз Хорхе схватили во время рейда на новую конспиративную квартиру, куда он привез поддельные паспорта для партизан, пожелавших вернуться из изгнания и примкнуть к контрнаступлению.

– Я его тогда предупредил – и супруга твоего тоже. Они знали, что дважды такое не получится. Видно, мало его тогда напугали, не то жил бы себе дальше.

Хоакин понимал, тесть хочет им добра и несет всю эту чушь из лучших побуждений: пытается защитить Паулу, отгородить ее от всей этой истории. И все же ее, должно быть, ранили слова отца. От этого и Хоакину стало больно. Он представил, как Паула откладывает трубку на кухонную стойку, чтобы расстояние хоть немного приглушило отцовский голос. Представил, как она с горечью повторит слова отца: «Когда ты наконец поймешь, что нельзя спасти того, кто не желает спастись?»

– Ты же знаешь, какой он… – сказала Паула. Прокашлялась, сдерживая слезы. – Что теперь будем делать?

– Querida, я уж думал, ты и не спросишь. – Хоакин рад был закончить этот разговор