Уго Чавес. Одинокий революционер - Константин Сапожников

Обычной процедурой в случае ареста в приграничной зоне «подозрительных лиц» была их отправка в штаб для дальнейшего следствия. На этот раз колумбиец поступил иначе. Он пригласил Чавеса в местный ресторанчик, угостил его обедом, а потом проводил до границы. Машина и всё имущество были Чавесу возвращены, кроме гранат.

«Не забудь прислать мне свою книгу о Майсанте!» — крикнул на прощание колумбиец.

Почтительное отношение президента Чавеса к прадеду, как и следовало ожидать, побудило историков «от оппозиции» высказать свою, в корне противоположную точку зрения на Майсанту и с фактами в руках утверждать, что президент и тут «не прав». С разгромными тезисами выступил в печати академик Олдман Ботельо, автор книги «Документированная история легендарного Педро Переса Дельгадо, Майсанты», выпущенной в 1995 году.

По мнению историка, реальная личность «бандита» не слишком совпадает с тем идеальным портретом, который создал Хосе Леон Тапиа и пропагандировал Чавес. Майсанта, служивший в армии диктатора Гомеса, дважды предал его. После первого предательства Гомес, несмотря на все враждебные набеги «последнего мужчины на коне», простил его и, более того, определил на государственную службу. Но второй раз «партизанщину» Майсанты оставлять безнаказанной было нельзя: он участвовал во вторжении генералов-авантюристов с территории недружественной Колумбии.

Перес Дельгадо, находясь под арестом, прибег к испытанному средству — написал Гомесу хвалебно-покаянно-просительное письмо: «Я повторяю клятву в том, что являюсь Вашим верным другом и готов доказать это. Надеюсь, что Вы с Вашим всепрощением и чувством справедливости окажете мне честь, я выйду на свободу и смогу служить Вам самоотверженно и верно. В этом я Вам клялся и в этом снова клянусь».[23] Гомес уже знал, чего стоят лесть и клятвенные заверения Майсанты, приказал заключить его в казематы крепости Пуэрто-Кабельо. Педро Перес Дельгадо умер в 1924 году, и есть серьёзные подозрения, что он был отравлен.

Чавес несколько раз пытался установить место захоронения Майсанты. Последнюю попытку он предпринял, став президентом. Были подняты архивные дела, связанные с тюрьмой Пуэрто-Кабельо, привлечены к делу краеведы, просмотрены регистрационные книги городских кладбищ. Никакого намёка, никакого следа могилы выявить не удалось. Вполне вероятно, что по приказу Гомеса, который умел мстить даже мёртвым, тело Майсанты просто бросили в море на съедение рыбам.

В ноябре 1976 года в соответствии с батальонным графиком Уго был направлен на границу с Колумбией. Его взвод патрулировал в районах Кутуфи, Эль-Нула и Лa-Виктория, куда периодически просачивались отряды Армии национального освобождения (ELN) Колумбии. Чавес впервые столкнулся с жестокой обыденностью подобных вторжений. Ему пришлось опрашивать жителей венесуэльской деревушки Ла-Чирикоа в глухой сельве Сан-Камило. В деревушку вошли партизаны и завладели нехитрым товаром из лавчонки. Владелец пытался оказать сопротивление, раздались выстрелы, были убитые и раненые.

Составляя отчёт, Чавес написал, что грабителями были партизаны. Но уверен в этом не был. Разве партизаны могут быть заурядными грабителями и убийцами? После бумажных формальностей Чавес и его патруль отправились на катере вниз по реке Сараре искать партизан, но те как в воду канули. Единственные колумбийцы, которых они встретили, были рубщиками леса: испуганные взгляды, истощённые тела, рваная одежда. На все вопросы отвечали «не знаем», «не видели», «не слышали».

Новые впечатления, новые попытки осмысления жизни. Вспоминая о службе на границе, Чавес всегда подчеркивает, что она не прошла для него напрасно: «Партизанская война, армия, нищенский народ, мёртвый ребенок. И, в итоге, ты, выходец из низов и когда-то тоже очень бедный мальчишка, начинаешь обдумывать всё увиденное, и если ты имеешь какое-то понимание исторического венесуэльского процесса, то эти размышления уже не остановить… И тогда я начал снова читать [книги] о Че, Мао, искать материалы в библиотеках, пытаться узнать причины этих процессов».

Неудивительно, что полученные знания требовали какого-то воплощения, росло желание поделиться ими. Так молодой офицер оказался на городском радио Баринаса, где начал вести еженедельную программу, а в местной газете «Эспасио» («El Espacio») получил колонку, которой дал претенциозное название «Патриотическо-культурная проекция Седеньо 12». Статьи Чавеса того периода отличались высокопарностью и многословностью, избытком пышных эпитетов. Но патриотизм и боливарианская пассионарность неизменно пробивались через недостатки стиля и лексические излишества.

По его инициативе в воинской части при поддержке местного университета было создано аграрно-животноводческое хозяйство. Солдаты в свободное время выращивали овощи и разводили кроликов, что позволило значительно улучшить рацион питания. На пустырях в окрестностях батальона были разбиты спортивные площадки, на которых вместе с военнослужащими охотно тренировалась городская молодёжь.

Офицеры «старой закалки» относились к нетрадиционному поведению младшего офицера если не презрительно, то с иронией: они слишком много мнят о себе, эти новые лейтенанты-боливарианцы, licenciados[24] чересчур учёные, «почти адвокаты»! На насмешки Уго, защищая свою честь, реагировал остро, невзирая на чины и звания, и в итоге наказывался «за неподобающую форму ответа непосредственному начальнику».

Влетало ему и за дело. Так, однажды он без разрешения командира батальона ушёл играть за городскую бейсбольную команду. В тот вечер Чавес был в ударе, в радиорепортаже со стадиона постоянно звучало его имя. Солдаты в казарме шумно приветствовали успехи своего лейтенанта и, конечно, привлекли внимание капитана. Он выяснил, в чём дело, и после возвращения Чавеса с игры наказал его суточным арестом.

Перес Аркай считает, что чаще всего конфликты Чавеса с начальниками вызывались его непокорным характером, стремлением оспорить «неправильные», с его точки зрения, приказы. Постепенно нарастал внутренний протест против попыток «затолкать» его неоправданными наказаниями в рутину армейской жизни, вытравить из него тот дух боливарианского свободолюбия, который был усвоен в стенах академии.

Сам Чавес так вспоминал о первом периоде своей армейской службы: «Я сталкивался, и очень жёстко, с прямыми начальниками, когда видел случаи коррупции, причём не только в использовании небольших ресурсов батальона, но — моральную коррупцию вооружённых сил, служить в которых я готовился серьёзно, верой и правдой. По меньшей мере, с нашей правдой, в которую мы, боливарианцы, верим, возможно, потому, что наш выпуск получил имя Симона Боливара».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});