Мертвецы сходят на берег - Берхард Борге

— Нет, я не вижу тут ничего плохого, — отвечал Йерн, натягивая брюки. — На твоем месте я поступил бы также. А на своем месте я скажу тебе вот что: я тоже хочу знать, что он от тебя прячет.

Что мне оставалось? Да и впрямь было любопытно взглянуть на этот таинственный чердак. Я накинул халат и мы двинулись к дому.

— Может, Арне и Моника тоже пойдут с нами? — сказала Эбба. — Намечается настоящая экспедиция.

Но Арне и Моника изволили куда-то удалиться. Мне стало совсем не по себе. Теперь я был рад, что можно отправиться вместе со всеми и не терзаться тут от неизвестности. Мы оделись, оставили им записку и двинулись в путь.

Эбба шла со мной рядом, а остальные немного позади.

— По-моему, она смертельно боится мужа, — тихо сказала мне Эбба. Помнишь, у Агаты Кристи, кажется, «Коттедж Соловей»… Там одна женщина вышла замуж за человека, про которого никто ничего не знал. И вот ее начинают мучить разные подозрения. Смутные подозрения, что с ним что-то неладно. И вдруг она обнаружила в ящике старые газетные вырезки. Оказалось, он был убийцей. Некоторые преступники действительно хранят подобные напоминания…

— Бог с тобой, что ты говоришь! — воскликнул я. — Мне и самому этот тип неприятен, но до такого я бы все-таки не додумался!

И тут мне припомнился мой страшный сон, сегодняшний ночной кошмар: конский труп с оскаленными зубами, золотой медальон на Монике, и Пале с блестящим, как металл лицом. Эти картины с необычайной четкостью вставали перед моими глазами.

— О чем задумался, Пауль? Что-то вспомнил?

— Да, я сегодня видел очень неприятный сон, и там присутствовал Пале… Может, ты объяснишь, что бы это значило? Ты ведь занималась Фрейдом.

— Давай, попробуем. Расскажи подробно. Я рассказал. Разумеется, не во всех деталях, но обстоятельно.

— Обычно бывает довольно трудно истолковывать сны, — заметила она для начала, — если не знаешь преамбулы, так называемого анамнеза пациента. Но в данном случае все, на редкость, просто. Этот сон насыщен элементарными символами. Возьми себя в руки и слушай спокойно. Золотой медальон — символ женской сексуальности. Он представляет Монику как объект сексуального влечения. Во сне ты открываешь медальон и видишь там вздыбленного коня, жеребца — правильно?

— Не знаю, жеребца или кобылу — я не заметил.

— Уверяю тебя, это был жеребец, — ее слова звучали деловито и категорично, не хватало только белого халата и очков в роговой оправе, впрочем, я и так почувствовал себя будто под микроскопом. — Итак, это символ мужской сексуальности, в данном случае он символизирует Арне; собственно, в медальоне она и носит его портрет…

— Но я не знал! Откуда мне знать? — запротестовал я, но было уже слишком поздно.

— Твое подсознание это знает! Иными словами, ты увидел, что Арне возлюбленный Моники, как оно и есть на самом деле. Но твой сон показывает, что ты сам в нее влюблен: открывая медальон, ты надеешься увидеть там СВОЙ портрет, правда? Ты хочешь, чтобы она стала твоей. Ты хочешь избавиться от соперника — и вот ты видишь этого жеребца мертвым. Символ все тот же, значит, на самом деле ты увидел труп Арне. Твой сон означает желание смерти.

— Нет, с тобой просто сойдешь с ума! И потом, непонятно: причем же тут Пале?

— Появление Пале тоже очень оправдано. Здесь почти точный повтор вчерашнего эпизода в конюшне, верно? Этот Пале ассоциируется у тебя с испугом лошади, поэтому он воплощает страх. Он и сам тебе неприятен, и вы все говорите, что в нем есть нечто таинственное, мефистофельское. Когда во сне делаешь что-нибудь запретное, про что ты сам знаешь, что это нехорошо, обязательно становится страшно. Обычно, возникает какая-то фигура, которой боишься. Персонифицированный страх. Вспомни: когда ты был мальчиком — как что-нибудь натворишь, обязательно в твоем сознании возникает злой «бука» или какое-то страшилище, которое тебя схватит и утащит…

— Да ничего подобного! У меня были разумные, добрые родители, и я в детстве ничего не боялся! И никто меня не пугал, и вообще не наказывал! И давай прекратим. Ты тут такого наговорила — волосы дыбом! Обвиняешь меня во всех смертных грехах, во всех пороках… Противно, ей-Богу!

Эбба расхохоталась:

— Пауль, милый, не драматизируй! Каждый нормальный человек во сне нарушает этические запреты, мы все — дикие звери, когда спим. Иначе мы сошли бы сума! Сон — это естественный выброс, вентиляция психики, только и всего. Чем дурнее сон, тем цивилизованнее и сдержаннее может быть человек, когда проснется…

Слушая ее разглагольствования, я давал себе клятву никому не рассказывать своих снов! Никогда больше! И уж во всяком случае, никаким психологам! И чем теперь это все кончится?

Эбба, разумеется, читала мои мысли:

— Пауль, не надо себя винить. Во-первых, я никому не скажу, о чем мы с тобой говорили. Это первая заповедь медика и психолога, чтобы ты знал. А во-вторых, если б ты не доверился мне, то я не сказала бы тебе одну важную вещь: ты нравишься Монике.

— Насколько я знаю, она относится ко мне по-дружески… а ты думаешь?

— Я не думаю, а знаю. И тут не надо быть психологом. Мое женское чутье лучше обычного психоанализа. Она весьма и весьма к тебе неравнодушна, можешь мне поверить.

— И что же мне делать, Эбба? Ведь Арне мой друг…

— И даже если во сне ты готов его убить, то на самом деле ты не хотел бы лишиться его дружбы? Все правильно. Да, я думаю, Арне не слишком бы это понравилось. Он даже не понимает, насколько он сам бестолков с женщинами! Не в обиду ему будет сказано: он, как и многие быстро разбогатевшие люди, уверен, что деньги дадут ему все! Вся его энергия направлена на прибыль и на собственный престиж. Он обаятелен, но… Короче, с Моникой он промахнулся, это я тебе точно говорю. Ей нужен душевный контакт и поддержка, чего он ей дать не может, понимаешь? Она с ним порвет, я уверена. Так что тебе надо только чуть-чуть подождать. Терпение, Пауль, терпение. Нет, точно, когда-нибудь я стану старой сводней!

За разговорами я не заметил, как мы отмахали весь путь и теперь входили в знакомую аллею под сводами высоких мощных деревьев. Солнце пробивалось сквозь крышу из плотных листьев, воздух светился и переливался, мы шли словно по дну зеленого аквариума. Две желтые крупные бабочки мелькали перед моими глазами, все было тихо, природу объял сладкий полуденный сон.

Мы с Эббой замедлили шаг, и остальные догнали нас. Карстен сказал:

— Вот здесь в прошлый раз наша лошадь перепугалась и встала!

— Значит, там твой дом?

Танкред обращался к Лиззи, но она не ответила.

— Господи! Опять этот тип! — прошептала Лиззи, встревоженно глядя вперед.

На крыльце мы увидели мужскую фигуру. Видимо, гость постучал в дверь и теперь ждал, поглядывая на окна. Возможно, если бы не реакция Лиззи, я не сразу узнал бы Рейна, но человек на крыльце обернулся в нашу сторону, и я, как в бинокль, увидел его смазанные, мертвые глаза…

— Ну что ему нужно? — чуть слышно выдохнула Лиззи. — Мужа нет дома. Пусть он уйдет!

— Но я бы хотел с ним поговорить! — сухо сказал Танкред и прибавил шагу. Пойдемте скорей! Ах, ты, черт!

К большой досаде Танкреда и к моей собственной радости, Рейн не стремился общаться с нами. Он сразу же повернулся и быстро пошел в противоположную сторону, когда мы подошли к крыльцу, он уже скрылся за углом.

— Этот господин держится подозрительно, — заметила Эбба, — отчего это он удирает от людей? Ой, смотрите, кто там?

В кустах у дороги мелькнула тень: какой-то зверь выскочил на дорогу и стремглав пересек ее.

— Кто это такой шустрый? Неужели собака? — спросил я.

— Какая собака — кошка? Большая кошка! Вон! Вон она! И Карстен взмахнул рукой. Действительно, чуть подальше дорогу еще раз пересекла большая черная кошка и помчалась вслед Рейну. Надо признать, она была очень большая и очень пушистая, и я невольно вспомнил слова Арне, когда он описывал свою неожиданную гостью в желтой комнате: «чудовищный зверь, огромный и косматый, как медведь».

— Слушайте, — сказал я, — а это не тот ли котище, который является в «пиратском гнезде»? Такая зверюга вполне могла справиться с маленьким псом. Помнишь, Карстен, какие на нем были раны?

Карстен молча кивнул, а Танкред глубокомысленно заметил:

— Вполне возможно. Во всяком случае, роскошный экземпляр, и вполне совпадает с описаниями очевидцев. В драме, которую мы наблюдаем, без черной кошки никак не обойтись.

— Она явно побежала за Рейном, наверно, это его кошка?

— И это вполне вероятно. Почему бы и нет? Лиззи, а когда он являлся к вам прежде, он тоже был с кошкой?

— Не знаю, я не видела… Разве кошек водят с собой? Это же не собака… Не знаю.

Она открыла дверь, и мы вошли в дом. Лиззи провела нас в гостиную и сказала:

— Подождите секундочку, я принесу лампу, а то там, наверху, наверное, темно.