Итоги № 50 (2012) - Итоги Итоги

— С Иванишвили вы давно знакомы?

— Года с 94-го. Мы тогда привозили в Москву «Кавказский меловой круг», «Макбет»... После окончания гастролей Бидзина позвал меня с артистами на дачу. Сказать, что мы стали близкими друзьями, не могу. Да, лет восемь назад он профинансировал ремонт Театра Руставели. Но Иванишвили очень многим помогал в Грузии и никогда не афишировал этого, наоборот — просил, чтобы его не называли. Это выглядело немного наивно, в республике знали, сколько делает Бидзина, тем не менее вслух имя не произносилось. Когда в октябре проводились парламентские выборы, я прилетел в Тбилиси, чтобы проголосовать, посмотреть, как все идет. Бидзина опять пригласил меня к себе. Как я понял, ему захотелось выговориться, излить душу перед человеком из другого мира. Все-таки вокруг него бизнесмены, политики, а я вращаюсь в иных сферах. Хотя режиссерам тоже нельзя слишком доверять, мы можем сразу все разболтать... Бидзина подробно рассказал мне о причинах, заставивших включиться в борьбу за власть. В этом большую роль сыграли его сыновья, убедившие отца, что надо вмешаться, спасать Грузию...

— Предложение вернуться в Театр Руставели он вам сделал?

— Бидзина спросил, готов ли я к такому шагу. В тот момент я не представлял себе ситуацию в театре и не дал четкого ответа, но стал вникать и решил попробовать. Написал об этом в Facebook, спьяну позволил лишнее в адрес управляющего театром, пришлось потом даже извиняться. Все спектакли, которые я ставил, формально сохранились в репертуаре, но игрались редко, нерегулярно. Помещение сдавалось в аренду, тут проходили съемки каких-то телешоу, репетировались мюзиклы, даже оперы, где главная роль отводилась фаворитке Саакашвили, эстрадной певице... Люди решили делать деньги.

— На вашей памяти, Роберт Робертович, бывало, чтобы зал театра пустовал?

— Нет, даже в самые тяжелые времена. Неправда, что музы молчат, когда говорят пушки. В начале девяностых проспект Руставели лежал в руинах, здание театра почти не отапливалось, зрители сидели в шубах, электричество часто отключалось. Помню, показывали «Доброго человека из Сезуана», и минут за пятнадцать до конца погас свет. Наш директор связался с коммунальщиками, ему ответили, что авария надолго, он поднялся на сцену и объявил: мол, надо расходиться, извините. Но у части публики оказались мощные фонарики, тогда в Тбилиси повсюду была темень, люди подошли к рампе и стали подсвечивать. Так и доиграли спектакль. В финале плакали все — и актеры, и зрители. Разное случалось за пятьдесят лет в театре...

— А нынешнее ваше возвращение не отдает реваншизмом?

— Да, со стороны может выглядеть именно так, хотя я не собираюсь никому мстить или сводить счеты. Психологически ситуация не слишком комфортна, поскольку в глазах людей теперь уже я ставленник новой власти. Но я-то знаю: это неправда. Мой дедушка был известным большевиком и давал рекомендацию Иосифу Сталину для вступления в партию. Революционный дух сидит во мне, передался с генами. Если Иванишвили и его команда начнут отходить от провозглашенного курса, молчать не стану. Речь ведь о будущем страны, о нравственности и порядочности. Такими вещами не шутят.

— Вам предлагали вступить в предвыборный блок Иванишвили?

— Звали, но я отказывался. На митинги приходил, в поддержку говорил, но от непосредственной политической работы я все-таки далек. Каждому свое.

— Когда Калягин узнал, что вы согласились вернуться в Театр Шота Руставели?

— После премьеры «Местечка» я собрался в Грузию, и Сан Саныч сказал: «Если на выборах победит Иванишвили и позовет обратно в худруки, не отказывайся. Но и от нас не уходи...» Мне и самому неловко оставлять «Et Сetera»: люди протянули руку помощи в трудную минуту.

— В Москве вы чувствовали себя дискомфортно?

— Ну почему? У меня много друзей, знакомых. Хотя, если честно, в последние месяцы почти не выходил из здания театра. В «Et Сetera» есть служебная квартира, в ней проводил все время. У меня даже нет теплого пальто. В магазине «Богатырь» продают такие чудовищные вещи, что не решился купить их. Сейчас наконец-то сшил в Тбилиси пальто на заказ, могу пройтись по улице, а в Москве прошлую зиму просидел в четырех стенах. Называл себя затворником. Актеры смеялись, говорили: «Хоть кислородом подыши». Я отвечал: «А где он тут у вас?»

— Наверное, и без грузинского вина страдали?

— Не могу пить один, обязательно нужны собутыльники и слушатели. Когда выпью, должен говорить долго, а это не каждый выносит. Особенно в Москве, где все торопятся, опаздывают. Поэтому в России перешел на водку, которую не употреблял четверть века. За время, что провел в «Et Сetera», выпил ее немало.

— Спрашивать, ходили ли по московским театрам, бесполезно? Куда вы без пальто?

— Пару раз выбирался. Посмотрел «Лира» Константина Богомолова, «Маленькие трагедии» у его тезки Райкина... Это, пожалуй, все. Даже к Александру Филиппенко, моему большому другу, на чтецкий вечер не пошел. Я уже говорил, что последняя постановка по пьесе Тарика Нуи далась тяжело, почти четыре месяца репетировали.

— При этом вы хотите усидеть даже не на двух стульях, а на трех. Кроме «Et Сetera» и Театра Шота Руставели обзавелись еще одной сценической площадкой в Тбилиси, которую для вас строит Иванишвили.

— Думаю, все-таки придется уйти из главных режиссеров «Et Сetera». По-прежнему буду ставить там премьеры, одну в сезон — с удовольствием, но работать на постоянной основе вряд ли получится. Приглашенный главный дирижер в больших оркестрах — обычная практика: приехал, порепетировал, сыграл концерт и дальше отправился. А главреж обязан следить за состоянием спектаклей, что-то подновлять, поправлять, вводить исполнителей. На расстоянии этого не сделать. Что касается новой площадки, идея ее создания возникла после моего ухода из Театра Руставели и до предложения Калягина. Сейчас я это не потяну, отдам молодым. Бидзина выкупил старое здание фабрики «Зингер», стоявшее полуразрушенным и разграбленным. В нем завершается ремонт, будут выставочный зал и театральная студия на двести мест. Хочу назвать ее «Рубикон». И скрытый смысл есть, и отголосок моего имени. Премьеру в январе поставлю сам — «Мастер-класс» по пьесе о Марии Каллас, а дальше пусть молодежь учится, экспериментирует. Мне же надо определяться, с чем начинать в Театре Руставели. Может, это будет «Комедия ошибок» Шекспира, может, что-то другое. Важно сделать правильный выбор.

— Москва, как известно, слезам не верит. А Тбилиси?

— Он надеется. Сегодня люди рады моему возвращению, приветствуют, но стоит чуть-чуть споткнуться, не пожалеют. Значит, снова уйду. Уже сам. И плакать не буду. Это точно.

Тбилиси — Москва

Косметический ремонт / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр

Косметический ремонт

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Театр

Спектаклем «Самая большая маленькая драма» Театр Ермоловой открыл сезон

 

Открытие обновленного Театра Ермоловой одни встретили со слезами умиления, другие — с едва сдерживаемым ехидством, как, впрочем, и назначение Олега Меньшикова новым художественным руководителем. И те и другие могли в этот день воскликнуть: «Мы же говорили!..» Кто же спорит, конечно, отремонтированное фойе стильного темно-сливового цвета, зеркала, расширяющие пространство, и старые афиши в золоченых рамах на стенах, сменившие фотографии артистов, не могут не радовать глаз. Вместо убогости и запущенности — опрятность. В центре, напротив буфетной стойки, разместился киоск, где продаются сувениры (сумки, майки, значки, блокноты), выполненные в новом фирменном стиле. А на стене красуется благодарность его создателям, тоже в золоченой раме. Сразу видно, в доме появился хозяин или хозяева, которым не безразлично, где жить. Однако для скептиков, задававшихся вопросом «Как жить?», оснований не поубавилось.

У входа в парадный подъезд вас встречают портреты... уж и не знаю, как сказать, то ли отцов-основателей, то ли мастеров, оставивших заметный след в истории этого театра. Я понимаю, при теперешней страсти к родословной очень хочется среди именитых предков числить самого Всеволода Эмильевича Мейерхольда, но, право дело, он действительно ставил в этом здании, однако ни о каком Театре Ермоловой тогда еще и речи не было. Если представлять публике бывших художественных руководителей, то почему не всех? Неужели, к примеру, Леонид Варпаховский не заслужил своего места в почетной галерее? Суеверие, конечно, дело личное, но меня смутил лик Владимира Андреева среди знатных покойников. Известно же, история сама расставляет всех по своим местам. Этот экскурс в былое, возможно, был бы излишним, если бы Меньшиков не настаивал, что будет продолжать традиции ермоловцев. Хорошие спектакли в истории этого театра были, большие артисты — тоже. А вот традиций, если не считать двенадцатилетнего периода Андрея Лобанова, не было. Потому-то так хотелось услышать от нового руководства внятную художественную программу вместо присяги на верность. Тем более что решительное снятие почти всего репертуара лишь подтверждало дипломатичность (читай лукавство) нового худрука.