Интимные тайны Советского Союза - Эдуард Макаревич

Это было неподалеку от Ружина. А около Сквири в овраге мы наткнулись на место казни, где мучили захваченных в плен красноармейцев. Приходилось вам бывать в мясных лавках?…»[37].

Думаю, что из «Науки ненависти» выросла потом хрестоматийная шолоховская «Судьба человека», оплавленного жизнью, обожженного ненавистью, но не ожесточившегося. Но это было уже послевоенное состояние. А тогда, в 1942-м…

Поэт Иосиф Уткин:

Чтоб честным людям не терзаться,Чтоб небо стало голубейНад родиной твоей, – мерзавцаНастигни и убей!…Вдова в ночи бессонной тужит,Ребенок на руках у ней.Кто их лишил отца и мужа?Фашист. И ты его убей!…За черный ужас сел сожженных,За стаи мертвых голубей,За то, что плачут наши жены,Отцы и матери, – убей!

А вот поэт, военный корреспондент Константин Симонов, в том же 1942 году:

Если дорог тебе твой дом,Где ты русским выкормлен был,…Если мать тебе дорога……Если ты отца не забыл……Если ты не хочешь отдатьТу, с которой вдвоем ходилТу, что долго поцеловатьТы не смел, – так ее любил, —Чтоб фашисты ее живьемВзяли силой, зажав в углу,И распяли ее втроем,Обнаженную на полу;Чтоб достался трем этим псамВ стонах, в ненависти, в кровиВсе, что свято берег ты самВсею силой мужской любви…

Если ты фашисту с ружьемНе желаешь навек отдатьВсе, что Родиной мы зовем……Так убей же хоть одного!Так убей же его скорей!Сколько раз увидишь его,Столько раз его и убей!

Но громче всех наука ненависти звучала у Ильи Эренбурга. Поразительная работоспособность: три-четыре памфлета, или очерка, репортажа, фельетона в неделю, в которых определяющей оставалась интонация ненависти в течение почти всех четырех лет войны. У него это хорошо получалось прежде всего потому, что он лично возненавидел фашизм, узнав его еще в Испании и Франции, где он представлял в конце 30-х годов газету «Известия». Потом он уже увидел дела немецких фашистов на земле СССР, и он не проводил никакой черты между подразделениями СС и вермахтом. У всех были руки в большой крови, и далеко не солдатской. Фашизм был ненавистен ему и как еврею, переживавшему трагедию еврейского народа, который гитлеровцы уничтожали по плану, изуверски, с немецкой основательностью и педантичностью. Публицистический дар и литературный темперамент обратили личную ненависть в такие тексты, которые действительно возбуждали ненависть у читавших их. Публикации Эренбурга пристально отслеживал и поощрял Сталин, который прекрасно понимал, какой дух нужно вселить в армию, чтобы армия ломала немца. И поэтому жесточайший по отношению к армии сталинский приказ № 227 «Ни шагу назад» в июле 1942 года доходил до сознания солдат и командиров вместе с текстами Эренбурга, Шолохова, стихами Уткина и особенно Симонова.

Но никак не Николая Асеева, который написал «Насилье родит насилье». Этот стих у него сложился, когда он увидел в одной подмосковной деревне, освобожденной от немцев, как мальчишки катались с горы на трупах немецких солдат вместо санок. Это его страшно поразило. И он написал:

Насилье родит насилье,И ложь умножает ложь.Когда вас берут за горло —Естественно взяться за нож.Но нож называть святынейИ, вглядываясь в лезвие,Начать находить отнынеЛишь в нем отраженье свое, —Нет, этого я не сумеюИ этого я не смогу:От ярости онемею,Но яростью не солгу!У всех увлеченных боемНадежда живет в любом:Мы руки от крови отмоемИ грязь с лица отскребем…

Да, «руки от крови отмоем и грязь с лица отскребем», но не сейчас, не в декабре 41-го, когда еле одолели немца под Москвой. Поэтому и жесток был к Асееву начальник Главного политуправления Красной Армии Александр Щербаков, определив это стихотворение как «политически вредное», уж никак не лелеющее ненависть. Ту ненависть, что сплачивает, задает энергетику войны, бросает на амбразуры и рождает героев. А такие рефлексирующие интеллигенты, как Асеев, пусть пока посторонятся, другие поэты и публицисты нужны войне.

Но вернемся к ненависти. Армия выстояла в 1942-м и 1943-м. А Эренбург и дальше продолжал свое дело взращивания ненависти, став заклятым врагом Геббельса и Третьего рейха. Это не преувеличение. Пропагандистская машина Третьего рейха действительно видела в нем врага, реагируя на его публикации где-то истерично, а где-то профессионально выстраивая «пиар»-защиту. Эренбург продолжал свое дело, ибо немец просто не сдавался. Он не сдавался, даже когда армия вступила на территорию Германии в январе 1945-го. Ненависть наступавших захлестнула и мирное население.

«По дороге на Берлин вьется серый пух перин» – это Александр Твардовский о тех днях. Грабежи мирных немцев, изнасилования женщин, убийства – было все.

«Они, сволочи, хорошо жили, вволю ели, имели скот, огороды, сады и напали на нас, дошли аж до моего города. И нет им пощады за это!» – тогдашнее кредо «идейных» насильников и мародеров.

Старшина Солов был из «идейных». Политотдел 18-й стрелковой дивизии ему даже посвятил целое донесение[38].

8 апреля 1945 г.

…Комсорг роты автоматчиков 424-го стрелкового полка старшина Солов, вступив в разговор с начподивом (начальником политотдела дивизии), пытался доказать, что русских и полек насиловать нельзя, а немок можно. Когда разъяснил ему начподив о неправильности его мнения, он все равно твердил свое, настраивая на это других молодых воинов.

Впоследствии он был разобран на бюро ВЛКСМ, которое приняло решение отстранить его от должности комсорга роты и просить командование послать т. Солова в стрелковую роту.

Будучи уже в стрелковой роте в должности помкомвзвода, т. Солов дрался примерно. Несколько раз подымал в атаку бойцов, а когда выбыл командир взвода из строя, он принял на себя командование взводом, который первым вошел в дер. Брюкк. Только после окончания боя, будучи ранен, т. Солов ушел с поля боя. Командование представило его к ордену Красная звезда.

Солов – типичный случай «идейных» насильников. А «безыдейные» беспредельничали после изрядной выпивки. При этом неважно, кто был этот беспредельщик – сержант, лейтенант или майор – водка равняла всех в отношении женщин. О них тоже было сказано слово. Из вороха многочисленных архивных свидетельств выбираю выступление начальника Политуправления 2-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта Окорокова на совещании работников отдела агитации и пропаганды фронта и Главного политуправления Красной Армии о морально-политическом состоянии советских войск на территории противника (протокол совещания, 6 февраля 1945 г.)[39]:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});