Во все тяжкие… - Анатолий Тоболяк

Я передернул плечами, как от озноба. Я представил двух гневных женщин, пожилую и молодую, мать и дочку, неотличимо похожих друг па друга. Собственно говоря, выступали две Раисы — былая Раечка в образе Зинаиды и нынешняя Раиса Юрьевна. Прошлое и настоящее объединились в слаженный дуэт.

— А зятек твой тоже там? — сочувственно спросил я.

— Вот в том-то и дело, что нет! А он бы Зинаиду утихомирил, я знаю. Он на моей стороне, безоговорочно. И Раиса перед ним стелется. При нем она не посмела бы… — Автономов приложил ладонь к щеке и вдруг дико захохотал: — Знаешь, чем она мне вмазала? В жизнь не догадаешься. Сковородкой! Хорошо хоть не горячей. А? Какова баба?

— Ну уж это она тово… это уже некультурно, — рассудительно произнес Семеныч.

— Хотят сорвать нашу сделку, Семеныч! Главным образом дочь бесится. Ей машину жаль терять. Она на нее рассчитывала, понимаешь? Раиса, конечно, тоже рвет и мечет, но главным образом насчет Милены, — сообщил он мне. — Ну, ладно, пошли! — отшвырнул он окурок.

— Документы взял? — уточнил я.

— Взял. Господь милостив, не успела она пошарить в пиджаке. А то, считай, лишился бы всех гражданских прав.

— Да-а, сурьезно тебе, Автономыч, повезло, — рассудил мудрый Семеныч. — Только все равно не пойму, зачем ты разводишься на старости лет?

— Какая старость! Чего буровишь! — сразу вскипел Автономов.

— Глупость это неумная, я так скажу, — закончил тот свою мысль.

— Давай не будем об этом, Семеныч, — кротко попросил Автономов.

Они задержались около гаражей, которые длинными двойными рядами стояли во дворе: осторожный Семеныч пожелал еще раз осмотреть «тойоту». Мне не доводилось в своей жизни садиться за руль, больше того, я не понимаю, больше того, презираю оголтелые страсти машиновладельцев, — я скучал и покуривал в стороне, поглядывая на плывущие в океанскую сторону загадочные облака. В милом детстве легко удавалось возлечь на любое облако и парить на нем, а сейчас не позволяло сильное земное притяжение, кладбищенское, может быть. Зато, глядя ввысь, вспомнил своих дочерей — взрослую тридцатитрехлетнюю замужнюю женщину и двадцатидвухлетнюю студентку Московского института стали и сплавов, и свербяще захотелось увидеть их после долгой разлуки.

ДАЛЬШЕ — ХОЖДЕНИЕ ПО ИНСТАНЦИЯМ. ОФОРМЛЕНИЕ БУМАГ. ГАИ. НОТАРИАЛЬНАЯ КОНТОРА. ЮРИДИЧЕСКАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ. СБЕРБАНК. Семеныч, который оказался тертым мужичком, знатоком кабинетной иерархии и бумажной рутины, после обеда удалился, по его словам, «на покой», а мы с Автономовым были неразлучны. В шесть пятнадцать вечера к нам присоединилась Милена.

Милена, напомню, Самсоновна Никитина, начальник отдела воспроизводства лососевых областного управления Рыбвода (бывшая должность Автономова). Очень нарядная женщина в кремовом костюме, белейшей блузке, замшевых туфельках, она одарила нас улыбкой еще издалека. Автономов больно ткнул меня локтем в бок:

— Какая, а? Это тебе не набоковская нимфеточка, — брякнул он. — Хороша, а?

— Что ж… смотрится, — отвечал я, хотя была Милена, на мой вкус, грузновата и полновата для своих лет.

Она приблизилась. Автономов обжег ее взглядом и, выдернув руку из-за спины, поднес ей три крупные красные розы, купленные у торговки-кореянки по абсурдно высокой цене.

— Ой, спасибо! — вспыхнула Милена, став на миг четвертой розой.

— Заслуживает поцелуя, — сказал я и по-стариковски кашлянул: — Кхе-кхе!

— Ой, действительно! — И Милеиа чмокнула Автономова в щеку.

От удовольствия он тоже зарделся — как пятая роза. И тут же возбужденно заговорил:

— В «Каскад», в «Каскад»! Немедленно в «Каскад»! Мы зверски проголодались, Милочка. Мы с Анатолием кучу дел переделали. Правда, Анатоль?

— Правда, — привычно поддакнул я Автономову.

— А в «Каскаде» сосиски подают. Там кукса горячая. В «Каскад», в «Каскад»! — подхватил он Милену под руку.

Это самое оживленное и людное место нашего Тойохаро. Ресторан «Мицубиси». Ресторан «Мим». Ресторан «Океан». Художественный музей. Областная библиотека. Кассы Аэрофлота. Магазины, ряды ларьков. Наконец, кафе «Каскад». Добро пожаловать в Тойохаро! Объездив в молодости страну, я опять и опять думаю, почему вернулся на этот остров, почему прочно, как клешнястый краб, уцепился за эту землю, где летом сырая непогодь, зимой метели и штормы, где качает твердь и море. А ведь мог бы я… Но Автономов не дал мне додумать — он угощал. Он, как заправский официант, переставлял с подноса на столик посудинки с огнедышащей куксой, блюдо с горячими сосисками и подогретыми булочками и непременные рюмки коньяку. Милена тотчас отодвинула свою рюмку:

— Нет, я не буду. Ни-ни. Вчера родители заметили, что я… — она засмеялась, показав крупные белые зубы. — Закажи мне, пожалуйста, соку. — И Автономов незамедлительно исполнил ее желание.

Кажется, Милена воспринимала меня как нечто неизбежное, как, скажем, родственника Автономова, причем родственника-приживальщика. Она уже не смущалась и не стеснялась. Пожалуй, я досаждал ей своим присутствием. Гримаска мелькнула на ее лице, когда я первым опорожнил свою рюмку.

— Вы закусывайте, закусывайте, — заговорила она. — Вот Костя поставил вам куксу. И сосиски тоже берите, — разрешила она, и, клянусь, что-то покровительственное прозвучало в ее тоне. «Ого!» — подумал я.

Между тем Автономов оповестил ее о главном событии — прилете жены. (А мог бы подождать, пока она насытится или сама спросит.) Милена тотчас отложила вилку. Знакомые аллергические пятна сразу проступили на ее лбу и скулах. Но сказала она беззаботным топом:

— Да? И что же? — и быстро покосилась на меня: мол, не стыдно ли слушать семейную беседу? «Ого, ого!»

— Ну что! — отвечал Автономов. — Ясно — что. Мы с Анатолем едва отбились. Правда, Анатоль?

— Чистейшая правда, Костик, — бодро подтвердил я, перекусывая стальными зубами сосиску.

— Я, понимаешь, Мила, все ей сразу выложил… да, впрочем, ей ведь все известно. Но она выбрала иезуитскую тактику…

— Константин Павлович!

— Да, Милена?

— Может быть, сейчас не надо рассказывать?

Автономов осекся:

— Да? Так думаешь? А почему? Анатоль в курсе. Он присутствовал.

— Я могу подтвердить, Милена Самсоновна, что Константин Павлович вел себя по-рыцарски.

— Вот! Слышишь, Мила? Я ни тебя, ни себя в обиду не дал. Я ей все прямо, по-мужски высказал, без всяких экивоков. Так что, Милена, главный разговор состоялся. Но она такая… Не исключено, знаешь, что может явиться в контору, чтобы поговорить с тобой. Ты готова к этому, Мила? — строго спросил Автономов. И мне послышалось стародавнее и ненавистное: «Будь готов! — Всегда готов!» — Я подавился сосиской и закашлялся.

— Пусть приходит, если ей это нужно. Но, пожалуйста, Костя…

— Все, все, молчу. Умолкаю. Анатоль, будь другом, сходи, повтори, — сдвинул он пустые рюмки. — Возьми вот деньги.

— Не надо. Свои имею, — грубо отказался Сочинитель и приживальщик. Что, съела, Милена Самсоновна?

Я задержался у стойки в небольшой очереди к бармену. Краем глаза я видел, как Автономов придвинул свой стул поближе к Милене, склонился к ней и что-то горячо зашептал.

— РАДОСТЬ МОЯ! — начал по привычке воображать я. — ТЫ ДОВОЛЬНА МНОЙ?

— НУ КОНЕЧНО, КОСТЕНЬКА! ТЫ ТАКОЙ БЕССТРАШНЫЙ! НО ЗАЧЕМ, СКАЖИ, МЫ ПОСВЯЩАЕМ ЭТОГО В НАШИ ДЕЛА?

— ОН НЕ НРАВИТСЯ ТЕБЕ?

— ВСЕ МЕНЬШЕ И МЕНЬШЕ.

— А Я?

— ВСЕ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ.

И так далее, и тому подобное — на пять примерно минут. «Ну довольно!» — подумал я и направился к этим двум голубкам. Едва я приблизился, Милена поднялась, оправляя волосы. Тотчас же поднялся и галантный Автономов.

— Ты все поняла? — строго спросил он ее. — Мгновенно звони, если что. Анатоль или я всегда будем на проводе. Номер ты помнишь.

— Хорошо. До свиданья, — благосклонно улыбнулась мне мадам Никитина.

И пока Автономов провожал ее до выхода, я стоял истуканом с двумя рюмками в руках. Он тут же возвратился и взял у меня одну рюмку.

— Ты все понял? — строго спросил он меня, как только что ее.

— Не-ет. Далеко не все.

— Туго соображаешь. Эти дни я буду жить у тебя. У Милены неудобно, там девочка. Родителям отдать ее она не может, они делают ремонт в квартире. Так что пока я буду жить у тебя. Вся оперативная связь через тебя. Если я отсутствую, ты на проводе. Теперь понял?

Я машинально выпил залпом свой коньяк. Передохнул и сказал этому деятелю:

— Теперь понял. А меня ты спросил?

— Зачем?

— А ты знаешь, сколько я буду драть с тебя за проживание? Как в четырехзвездочной гостинице, ПОНЯЛ?

Часть вторая

По прошествии дней и ночей всякое событие меняет свою личину и предстает чаще всего в подлинной своей сущности. Это общеизвестно. Только по прошествии дней и ночей высвечивается истина — разумно ты поступил или абсолютно ошибочно. И в зависимости от величины и качества события казнишь себя за умственную неполноценность или, наоборот, одобряешь свою стратегическую мудрость. В деле Автономова, как я теперь понимаю, мной допущены крупные ошибки, за которые меня следует, быть может, привлечь к уголовной ответственности. Но как и каким образом я мог обуздать его, если он, неуправляемый, уже управлял мной, а я, достаточно разумный, потерял бразды правления? Больше того, скажу: а можно ли вообще управлять событиями? Иначе говоря, в наших ли силах стать выше самого Господа Бога, который их придумывает и программирует?