Вот пуля пролетела - Василий Павлович Щепетнёв

Он, действительно, обратил внимание на то, что читатель хочет полемики, хочет схватки, хочет распрей и скандалов. Но не он один. Были критики не менее ловкие, но более образованные — тот же Сенковский, к примеру, был известным ученым, профессором, в то время как Белинского отчислили из университета «по ограниченности способностей». В тридцатые годы Белинский только входит в силу. Работает в «Телескопе» Надеждина, и работает очевидно хорошо, во всяком случае Пушкин поручает своему другу Нащекину узнать, не согласится ли Белинский перейти в «Современник». Нащекин ответил Пушкину: «Белинский получал от Надеждина, чей журнал уже запрещен, три тысячи. „Наблюдатель“ предлагал ему пять. Теперь, коли хочешь, он к твоим услугам, я его не видел, но его друзья, в том числе и Щепкин, говорят, что он будет очень счастлив, если придется ему на тебя работать. Ты мне отпиши, и я его к тебе пришлю». Но Пушкину уже было не до Белинского. К тому же вряд ли «Современник» мог перебить цену в пять тысяч рублей, предлагаемых Белинскому «Московским Наблюдателем». Впрочем, предлагаемым ли? История обыкновенно изображает Белинского живущим в отчаянной нищете, в каморке рядом с прачечной, в мыльных испарениях и грохоте от расположенной рядом же мастерской. С тремя тысячами дохода такая жизнь решительно невозможна. Как тогда жили люди? Сохранились подсчет известного экономиста той поры Павла Ивановича Небольсина, в которых он показывал, что на тысячу двести рублей в год холостому человеку можно жить очень и очень комфортно (регулярно посещая театр, покупая книги, пользуясь извозчиками и проч). А общий расход живущего скромно титулярного советника (вспомним Акакия Акакиевича) экономист оценивал в триста двадцать рублей. Следовательно, на три тысячи годовых холостой человек может жить уже роскошно. Но Белинский роскошно явно не жил. К тому же по закрытии журнала Надеждина в тысяча восемьсот тридцать шестом году Белинского к себе никто не звал и не брал, не брал и «Московский Наблюдатель», и он более года жил на вспомоществования и займы друзей и знакомых. Когда же в тридцать восьмом году его взяли, наконец, в сменивший собственника «Московский Наблюдатель», жалование его составляла тысяча рублей в год. Тысяча, но никак не пять. Возможно, три и пять тысяч Белинский назвал Нащекину, чтобы поднять себе цену? Сарра Фёдоровна Толстая — одна из одиннадцати умерших детей Толстого-Американца, известного бретёра, шулера и авантюриста. Большинство детей умерли во младенчестве, и лишь Сарра дожила до юности. В тридцать шестом году у нее обнаружились признаки болезни, лечили ее, как водится, за границей, но — не помогло, и спустя два года, в тридцать восьмом, она умерла от «скоротечной чахотки». Современники описывают ее как талантливую поэтессу и композитора. Смерть детей Толстого-Американца объясняли мистически — по числу убитых Федором Ивановичем противников на дуэлях. Я же думаю, что причина банальнее. Сифилис. Во время пребывания в Америке ли, или где-то еще он мог заразиться сифилисом, и, лечась препаратами того времени, не исцелился полностью, а перевел болезнь в скрытую форму, которая проявлялась у большинства детей ранним врожденным сифилисом, а у Сарры — поздним врожденным (ювенильным). Сифилисом в те времена болели широко. Известно наверное, что и Белинский в тридцать седьмом году лечился от сифилиса, что венерическими болезнями переболел Пушкин (в те годы сифилис и гонорею считали одной болезнью), что и Языков скончался вследствие прогрессивного паралича, и т. д. и т. п. Просто куда приличнее было писать, что такой-то умер из-за чахотки, а не сифилиса — вот и писали. Как пример, приведу отрывок из книги Николая Васильевича Водовозова «Белинский», написанной и изданной в советское время: «Непрерывные лишения и заботы надломили и без того слабое здоровье Виссариона Григорьевича. Он тяжело заболел. Врачи потребовали немедленной поездки на Кавказ для лечения. Пришлось бросить все дела, занять еще небольшую сумму денег и срочно выехать из Москвы. В июне он уже был в Пятигорске. Лечение водами оказало на него благотворное действие». А вот что писал сам Белинский своему товарищу Михаилу Бакунину (в будущем — одному из вождей анархизма): «Кавказ меня не излечил, но много поправил. Живой и здоровый цвет лица, чистый язык (чего уже не было лет пять) и сильный аппетит (чего тоже уж года два не было, потому что я едою не удовлетворял аппетит, а избавлялся от изнеможения) — вот результат моего лечения. Сверх того, я уже уверен, что во мне нет ни остатков сифилиса, ни меркурия, а это не шутка». Но двое из троих детей Белинского умерли во младенчестве…Автор считает необходимым заметить, что он, врач высшей категории, сорок два года работал дерматовенерологом в областных учреждениях, и потому о сифилисе знает не понаслышке.

Глава 9

Утро делового человека

— Вся Москва ломает голову: как вам это удалось? — Надеждин смотрел внимательно, словно ожидал, что я на его глазах выкину какой-нибудь кунштюк — достану из шляпы кролика или, напротив, спрячу в шляпу серебряную чернильницу, украшавшую стол Николая Ивановича.

— Э, пустяки, — отмахнулся я. — Разгадка проста. Отбросьте невозможное, и тогда то, что останется, и будет истиной, как бы маловероятной она не казалась.

— Вот как? Признаться, я жалею, что не был на том вечере. Хотя… Говорят, у присутствующих пропали большие деньги, до пятидесяти тысяч, это мне не по средствам.

— Во-первых, деньги не пропали, а переменили владельца. Во-вторых, не пятьдесят тысяч, а только три. Из них одна — моя. Так что господа Наблюдатели если и потратились, то в пределах обыкновенного карточного проигрыша. И, в-третьих, эти деньги от имени московских литераторов были сегодня пожертвованы в пользу Московского Воспитательного Императорского Дома. Но я, сударь, решился побеспокоить вас совсем по другой причине.

— Другой? Какой же?

— Вы — издатель и владелец «Телескопа» и «Молвы», не так ли?

— Это не секрет, — ответил Надеждин.

— Уступите их мне.

— Что значит — уступите?

— Продайте.

— Однако… — такого кунштюка Надеждин от меня не ожидал.

— Я даю хорошую цену.

— Какую же? — хотел Николай Иванович удержаться от вопроса, хотел — но не сумел. Денежные дела Надеждина были в состоянии если не плачевном, то грустном несомненно. Издательская деятельность прибыли не приносила, подписчиков было слишком мало, чтобы окупить расходы. Четыреста восемьдесят подписчиков, плюс около сотни экземпляров расходилось в розницу. Надеждин хотел ликвидировать издания. Вот завершит подписной год, и ликвидирует.

А тут — я. С деньгами.

— Пятьдесят тысяч рублей. Цена без торга: ваше время дорого, моё тоже.

— Это неожиданно… Я должен подумать, знаете ли.

— Полноте, Николай Иванович. Уверен, более того — знаю, что вы много