ЗЕРКАЛЬЩИК - Филипп Ванденберг

— Ты ненавидишь Мориенуса? — спросила Симонетта.

— Я не ненавижу, — ответил Мельцер, — я просто не выношу его. Он лживый, скользкий как угорь и, кроме того, пытается извлечь выгоду из любой ситуации.

Обо всем остальном, что происходило у него в голове, зеркальщик предпочел умолчать.

На лестнице, ведущей в парк, показался глашатай и объявил о начале представления. Под глухой рокот барабанов появились странствующие сокольничьи, держа на руках своих гордых птиц. Сокольничьи были в длинных белых одеждах и в одной перчатке из толстой кожи, на которой сидел сокол. Поскольку у всех сокольничьих на голове были платки и были одинаковые — похожие на серп — бороды, они казались братьями.

На площадке перед лестницей гости в роскошных нарядах и масках образовали круг. Внутри круга оказались сокольничьи со своими птицами. Словно по команде, первый сокольничий снял покрывало со своего сокола и сбросил его с руки.

Огромный сокол сильно взмахнул длинными крыльями и взмыл в воздух. Взлетев достаточно высоко, гордая птица сделала большой круг, а сокольничий стал в центр круга. У него было вабило,[2] и он стал размахивать им над головой.

Кружащее и развевающееся вабило раздразнило сокола. Было хорошо видно, как его скольжение по воздуху сменилось неровными взмахами крыльев. Внезапно, словно король небес выбрал подходящий момент, сокол стрелой упал вниз, подобно копью, впивающемуся в землю после полета.

Симонетта, стоявшая вместе с зеркальщиком в первом ряду, громко закричала:

— Джакопо!

Тот, увидев надвигающуюся опасность, поднес к лицу правую руку. Но было слишком поздно. Сокол рухнул на свою жертву подобно пыхтящему, свирепствующему чудовищу и стал безо всякой пощады бить несчастного. Кровь брызнула во все стороны. В воздухе мелькали перья. Зрители с криками бросились врассыпную.

Битва с соколом и громкие вопли привели остальных соколов в волнение. Они стали прыгать и так сильно били крыльями, что сокольничим с трудом удалось их успокоить.

— Джакопо! — снова крикнула Симонетта, пытаясь броситься на помощь брату, но Мельцер удержал ее. Он знал, что кровожадного сокола ничто не сможет остановить. Даже сокольничий приближался к своей птице с большой осторожностью и не мешал ей.

И Симонетта с зеркальщиком вынуждены были беспомощно наблюдать за тем, как сокол рвал Джакопо сонную артерию.

— Джакопо! — кричала Симонетта. — Джакопо! — И спрятала лицо на груди у Мельцера.

— Это все эта чертова шляпа с пером! — пробормотал зеркальщик. — Это было не случайно.

Симонетта всхлипнула. Когда она взглянула на Мельцера, по лицу ее текли слезы.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Это была моя шляпа, — пояснил он. — Кто-то дал мне ее вчера вечером. На месте Джакопо должен быть я. И некоторым образом пророчество звездочета свершилось.

Тут Симонетта потеряла сознание, и ее тело бесшумно опустилось на каменный пол.

Глава V

Темная сторона жизни

Эдита радовалась бегству из Константинополя, но теперь, на борту старого перегруженного корабля, носившего имя «Посейдон», она поняла, что ее будущее туманно. Предоставленная самой себе, безгласная — какая жизнь могла ожидать ее? Девушка вспомнила заботу, которой окружал ее отец, о том, что они, вероятно, никогда больше не увидятся, и задумалась. Однако обида из-за того, что он хотел продать ее противному византийцу, никак не угасала. Предоставленная себе и своим мыслям, Эдита провела первый день на корабле, глядя на море, в уголке на верхней палубе.

От толстого медика Крестьена Мейтенса не укрылись сомнения Эдиты, и он использовал любую возможность, чтобы подлизаться к расстроенной девушке, предложить ей свою помощь, осыпать комплиментами, рассказать, как она прекрасна и тому подобное.

Миновав Мраморное море, «Посейдон» взял курс на Дарданеллы. Капитан, молодой грубый, неотесанный человек с внешностью пирата и языком проповедника загнал пассажиров на нижнюю палубу, чтобы, как он сказал, у турок не было причин для нападения на корабль.

В проливе Дарданеллы Европа и Азия настолько близко подходили друг к другу, что от пиратов не могла укрыться даже повозка, запряженная ослом. И конечно же, низкая посадка судна не осталась незамеченной турками по обе стороны моря.

Незадолго до заката солнца с юга приблизился турецкий парусник. Он взял курс прямо на «Посейдон» и, подойдя на расстояние мили, дал предупредительный выстрел. Пассажиры на нижней палубе начали громко молиться. Капитан выругался и пустил по кругу корзину, в которую каждый должен был положить пятую часть своих денег. Он сказал, что только так можно избежать разграбления. Вскоре к судну приблизилась лодка с тяжеловооруженными мусульманами. Приветливо улыбаясь, они забрали корзину с выкупом и исчезли во тьме.

На следующий день солнце палило словно огненный шар, и большинство пассажиров предпочли остаться на нижней палубе. Корабль как раз миновал остров Лемнос, когда ветер совсем стих. «Посейдон» замедлил ход и наконец остановился.

Три дня парус беспомощно свисал с грот-мачты. Пассажиры были раздражены, поскольку питьевая вода подходила к концу. В день каждый получал всего по кружке, а те, кто пытался утолить жажду при помощи морской воды, страдали от поноса и рвоты.

Предоставленная сама себе и своей судьбе, лежа в полудреме на нижней палубе, Эдита обнаружила одну вещь, которая совершенно сбила ее с толку: толстый медик и мать Али тайком переглядывались. Мейтенс, который до недавнего времени преследовал дочь зеркальщика с назойливой вежливостью, внезапно полностью переключился на матушку Pea; по крайней мере он совершенно перестал обращать внимание на Эдиту.

Pea была женщиной с терпкой красотой: у нее были темно-карие глаза и черные волосы. Взгляды и двусмысленная внимательность, которой одаривал ее медик, казалось, нисколько не были ей неприятны. Напротив, Pea, которая из-за жары, царившей внутри корабля, была одета более чем легко и выставляла напоказ свою большую грудь, словно портовая шлюха, сначала отвечала на взгляды Мейтенса с застенчивой улыбкой, а потом — с вызывающей откровенностью.

Казалось, дочери Pea не замечали этого обоюдного заигрывания. Зато Эдита знала о льстивых преследованиях медика по собственному опыту, поэтому наблюдала за игрой с недоверием и некоторой долей ревности. Разве не она была недавно целью Мейтенса? Почему же он вдруг предпочел женщину постарше?

На четвертый день наконец поднялся ветер и наполнил парус корабля. Пассажиры снова поднялись на палубу в поисках прохладного попутного ветра. Эдита завистливо наблюдала за медиком и Pea. И хотя Pea заботилась о ней с той же самоотверженностью, что и о своих дочерях, теперь Эдита считала мать Али предательницей, несмотря на то что между Pea и ее поклонником дело не пошло дальше взаимных ласк, которые в суматохе, царившей на палубе, даже остались незамеченными.

Но Эдита чувствовала себя в какой-то степени обманутой. Она избегала Мейтенса, избегала Pea, проводила большую часть времени на корме, где настроение было не настолько тяжелым, как на нижней палубе. Причиной этого были полдюжины бочонков вина, которые, очевидно, принадлежали кому-то из пассажиров и которые по причине нехватки пресной воды некоторые венецианские купцы использовали для утоления жажды.

Среди венецианцев был один изысканно одетый человек с перепуганной женой, богатый судовладелец, говоривший на итальянском языке с ужасным акцентом, но с огромным усердием. Как узнала Эдита, его звали Даниель Доербек. Его жена носила имя Ингунда, и именно Ингунда долго рассматривала молчаливую девушку, а потом подошла к ней с кружкой:

— Вот, выпей, это вино, не самое изысканное, но это все же лучше, чем пустая кружка.

Язык у Эдиты присох к гортани, поэтому девушка жадно схватила кружку и выпила все одним глотком.

— Ты сама на корабле? — спросила женщина, отвернувшись от мужа.

Когда Эдита покачала головой, Ингунда показалась слегка неуверенной, поскольку не знала, что означало качание головой — то ли девушка ответила, то ли не поняла ее языка.

— Ты немая? — с упреком сказала жена судовладельца. Эдита кивнула.

— Ты немая, но понимаешь меня? Откуда ты, раз понимаешь мой язык?

Эдита показала пальцем на себя, затем несколько раз на север.

— Из Германии?

Девушка улыбнулась и кивнула.

— А что привело тебя на этот корабль?

Эдита как могла, на пальцах, описала бегство, дав понять, что оставила кого-то в Константинополе.

— А какова твоя цель? Куда ты собираешься?

Эдита опустила глаза. Потом пожала плечами, отвечая, что не знает.

— В Венецию? — спросила Ингунда.

Эдита кивнула. Главное, прочь из Константинополя! Жена судовладельца взяла у Эдиты пустую кружку и исчезла.