Абсолютный враг - Андрей Ливадный

— Ты любопытный?

Вадим усмехнулся.

— Да. Но кроме собственного желания есть еще обязанность.

— Ты противоречишь себе.

— Почему?

— Сказал, что не машина. И тут же говоришь о своих базовых программах.

— Это не программы. У людей есть обязанности друг перед другом. Я, например, должен защитить других людей от враждебных действий механоформ. А для этого мне необходимо их понять, изучить.

— Но ты ведь можешь и не делать этого? — предположил спейсбалл.

— Могу. Потому и не называю свое поведение запрограммированным.

— Свобода? Я правильно понял?

— Да, малыш. Свобода выбора… — Рощин встал, сделал несколько шагов, разминая ноги.

Спейсбалл резко спикировал и остановился, покачиваясь в воздухе на уровне его лица.

— Ты уходишь? А я остаюсь? Одинокий? Грустный? Почему ты назвал меня маленьким?

— А ты большой?

— Мне не нравится мыслеобраз. Называй меня по-другому.

— Хочешь придумать себе имя?

— Да. Хочу. Только не знаю, какие они бывают? Я быстрый. Умный.

— Это не имена. Давай подумаем. Я слышал про одного спейсбалла, которого звали Гиг [33].

— Нет. Мне нужно… свое имя!

— Придумай. Сам.

— Лучше ты.

Рощин задумался, вскользь отметив ирреальность ситуации. Человек и спейсбалл, вдали от своих цивилизаций, среди враждебного окружения мирно беседуют о пустяках, находясь в мрачной пещере, в недрах холма, скрывающего свидетельства трагедии миллионнолетней давности. Самое время придумывать имена….

— Я буду звать тебя… Лайф, — неожиданно согласился Вадим.

Глава 5

Обитаемая Галактика

В бархатисто-зеленый склон удавкой врезалась петля серпантина горной дороги.

Чуть выше — облака. Немного дальше и ниже — выветренные, серые отроги скал.

По дороге медленно двигались два флайкара.

В одном охрана из боевых сервов производства корпорации «Инфосистемз». Во втором два человека. Первый, выходец с Кьюига, судя по облику, выправке, манере держать себя — военный. Его собеседник, житель окраинных миров, уже немолодой, умудренный нелегким жизненным опытом, но еще не утративший живого блеска в холодном взгляде серых глаз.

Их разговор протекал неровно, то обостряясь, то входя в плавное русло взвешенных, обдуманных фраз.

— Итак, Найджел, вы утверждаете, что агрессия со стороны механоформ неотвратима?

— Безусловно. — В голосе мнемоника прозвучали металлические нотки. — Я знаю, что такое кибернетические системы.

— Да, но речь идет о машинах неизвестной нам цивилизации. Вы не можете предсказать линию их поведения, — высказал недоверие собеседник.

— Ошибаетесь, адмирал. — Гревс посмотрел на горный пейзаж, словно запоминая его, фотографически впечатывая в память. — На самом деле не важно, сколько миллионов лет назад они созданы. Не важны и особенности эволюционного пути разработавших их существ. Исключительное значение имеет лишь один фактор: чуждые механоформы находятся в режиме автономного самоподдержания. Всё остальное, в том числе и первоначальные цели их существования, стерло беспощадное время. Надеюсь, я достаточно ясно излагаю свои мысли?

Адмирал Штейхель покосился на собеседника, встретив отнюдь не добродушную усмешку.

— Я понимаю. У вас ко мне масса вопросов и претензий, не касающихся темы встречи. Вы мыслите узко, адмирал, постоянно отвлекаетесь от сути проблемы, пытаетесь ущипнуть себя, чтобы очнуться. Абстрагируйтесь. Примите факты такими, каковы они есть. Сразу станет легче, и мы начнем понимать друг друга. Ведь вы согласились на встречу, и это означает, что флот отчаянно нуждается в помощи. Я готов ее предложить. Что до личностей — наплевать и забыть. Речь идет о глобальной угрозе, разве это непонятно?

— С каких пор вы стали проявлять заботу о человечестве? Или я неверно идентифицировал вас?

Гревс поморщился.

— Хорошо. Если наше взаимопонимание невозможно без экскурсов в прошлое, я готов перейти на личности. Хотя не вижу, чем это поможет делу.

— Степень доверия определяет многое. По нашим сведениям, вы мертвы. Вот уже пятьдесят лет.

— Дитрих Кроу [34], полвека назад командовавший зачисткой Окраины, поспешил с выводами. Я жив. Можете меня потрогать, отсканировать, ущипнуть — как будет угодно. Я — Найджел Гревс, тот самый государственный преступник, кто первым ввел понятие «боевой мнемоник», разработал уникальную систему обучения, которой сейчас не без успеха пользуется флот Содружества. Еще вопросы?

— Два.

— Как будет угодно. — Найджел демонстративно откинулся на спинку удобного кресла, глядя в окно.

Штейхелю, действительно, хотелось ущипнуть себя, но адмирал все же сдержался.

— Как вы узнали о механоформах чуждой расы? И почему вдруг решили выйти из тени, предлагая помощь флоту?

— Все в нашем мире объясняется простыми причинами, — ответил Гревс, по-прежнему глядя в окно. — Я прожил нелегкую жизнь. Сейчас вы вряд ли наберете и сотню тех, кто может отнести себя к первому поколению мнемоников или кибрайкеров. За моими плечами колоссальный опыт, и он подсказывает, что Человечество обречено.

— Полагаете нам не выжить в борьбе с механоформами? — В голосе адмирала проскользнули надменные, едва ли не презрительные нотки.

— Человечество обречено стать чем-то иным, — уже не скрывая раздражения, произнес Найджел. — В способности флота перемолоть десяток-другой звездных систем, со всеми их обителями я не сомневаюсь ни на секунду. Мне становится страшно, когда я думаю о победе Содружества над новым врагом.

— Откуда у вас информация по механоформам? — повторил вопрос адмирал. — Сведения сверхсекретные. Я вынужден предполагать измену.

— Да успокойтесь, Ульрих. Охота на ведьм — дурное занятие. Сожалею, но вынужден констатировать: вы смотрите на мир плоско. Никак не возьмете в толк, что мое появление — не провокация, не насмешка, а реальная рука помощи, протянутая через наслоения прошлых амбиций, вражды и обид. Что за мания — подозревать верных людей, незаслуженно оскорбляя их в мыслях. — Гревс говорил глухо, по большей части глядя в окно, но при последней фразе повернул голову. — Нет никакой измены в рядах ваших сотрудников. В пять лет я был избыточно имплантирован. Моим обучением занимался Огюст Дюбуа — злой гений Окраины, один из немногих генных инженеров Зороастры, избежавший репрессий при зачистке планеты. Десять лет я провел в стенах корпоративной спецшколы, где меня натаскивали на поиск и защиту информации, как ганианцы натаскивают пустынных маргалов на поиск дичи. В те времена еще не существовало отработанных, верных методик. Над нами экспериментировали, жестко, без скидок на возраст, воспитывая способности, о которых прошлые поколения даже не мечтали. Мы не принадлежали себе, и единственная ошибка, как правило, оборачивалась смертью. Я, как видите, выжил.

— И стали преступником, вовлекшим уже не десятки, а сотни и тысячи детей с Окраины в тенета тех самых закрытых корпоративных школ, — не удержался от реплики адмирал.

Найджел презрительно отвернулся.

— Прошло полвека. Дети, внуки кибрайкеров и мнемоников с Окраины, подготовленных в тех самых школах сейчас служат не только во флоте, они стали незаменимыми специалистами в любом уголке Обитаемой Галактики. Их статус официально закреплен, мнемоники признаны обществом, которое уже не видит в избыточной имплантации ничего дурного, потому что без участия мнемоников сейчас невозможен ни один прогрессивный проект в области космических исследований, освоения новых миров, разведки Вертикалей гиперсферы. Вы, адмирал, не жили в диких условиях той Окраины, где вырос я. Вы, вероятно, никогда не голодали. Вас не пытались убить и унизить сотнями способов. Но вы и не шагнули вперед. Благополучие и чрезмерная осторожность, регрессивный консерватизм — вот что способно сейчас погубить цивилизацию.

Адмирал насупился.

— Вы занимались работорговлей, Гревс. Имплантировали детей, обучали, воспитывали их, а затем продавали корпорациям.

— Таковы были реалии Окраины, — скупо ответил Найджел. — Правила игры, установленные задолго до моего рождения, никто не отменял. Колониальная администрация Аллора, купленная с потрохами, являлась сборищем марионеток, полностью подчиненных интересам корпораций. Новое поколение людей, действительно, формировалось в страшных корчах, и я стоял у истоков… Но после разгрома подпольной сети корпоративных школ Конфедерация в лице небольшой группы здравомыслящих людей не отменила революционных и прогрессивных достижений, без которых современный мир уже невозможно помыслить.

Штейхель недовольно покосился в окно.

Флайкары уже преодолели участок горного серпантина и въехали на небольшое плато.