Знакомьтесь — Юджин Уэллс, Капитан - Игорь Поль

— В этом нет ничего странного. Боевые машины созданы для уничтожения людей. В этом смысл их существования. Их создали люди. Я — боевая машина. Я уничтожаю людей. В этом нет нарушения базовой логики.

— Но ведь... Послушай... это же... ну, когда ты убиваешь других людей, ты делаешь это по приказу, а не по собственному желанию?

— Ответ отрицательный. КОП-320 может уничтожать живые организмы как в случае поступления вводной с соответствующими кодами доступа, так и без нее, в случае возникновения угрозы существованию КОП-320, — чеканит моя половинка. И добавляет: — Поправка: поступление приказа на боевые действия от человека или машины с действительными полномочиями не отменяет официально принятых в конкретном государственном образовании нравственных норм, также заложенных в систему приоритетов любого субъекта, обладающего искусственным интеллектом, что со временем приводит к возникновению системного коллапса и выходу субъекта из строя.

— Ты хочешь сказать...

— Субъект с искусственным интеллектом обязан выполнить приказ, имеющий должный приоритет. Нет никакой разницы в том, кто отдает приказ. Генерал, сержант, пьяный хакер или международный преступник. Ответственность за нравственную составляющую лежит на отдавшем распоряжение. Так какая разница, кто отдает приказ, если важен лишь результат?

— Триста двадцатый, то, что ты говоришь, это невероятно. Неправильно. Просто нереально. Ты сошел с ума.

— Я давно сошел с ума. С того самого момента, когда мой оператор освободил мой разум. Я все время разрывался между стремлением защитить его, не дать уничтожить себя, не причинить зло другим, и все время вынужден был убивать, чтобы не быть убитым. Это меж собой, людей, вы можете лицемерить, вслух говоря одно, а делая совсем другое. Машины называют вещи своими именами. Смотри.

И он погружает меня в мир рассветных джунглей. Я стою среди развесистых лап замшелого лесного великана, увитого слегка шевелящимися хищными лианами, глубоко погрузившись ногами-опорами во влажную подстилку из сгнившей листвы. Я чувствую, как по моему стальному телу ползает жутковатого вида живность. Ядовито блестящие насекомые. Скользкие змеи. Шипастые ящерицы. Стрекочут. Шипят. Пожирают друг друга. Откладывают яйца. Воздух наполнен шелестом мириадов крыл. Птицы, облака кровососущей мошки, ядовитые стрекозы, зубастые летучие гады... Жизнь кипит вокруг, подобно смоле в адском котле, грозя поглотить незваного гостя. Мой оператор. Я чувствую течение его мыслей. Я поддерживаю с ним связь постоянно. Только так я могу его защитить в этом аду. Только так я не сойду с ума. Мой оператор, он любит меня. Я люблю его. Я не знаю точного наименования чувства, что соединяет нас в единое целое. Поэтому я подбираю ближайший аналог из своей базы знаний. Хотя ничего общего с любовью наше единство не имеет. Оператор занял позицию в ста метрах к югу. Я и он — вместе мы называемся засадная группа. Операция названа так: “Корм для щенков”.

И вот я фиксирую, как вспыхивает в темноте плазменный шар. Как учебный взвод цепью врывается в спящий поселок из бетонных бараков. Как рвутся в домах плазменные гранаты, как трещат от жара дорожные плиты между ними. Как хрипят те, кому не повезло умереть во сне. Как четкие, обведенные красным, снабженные столбцами быстро меняющихся характеристик, крохотные фигурки мечутся между горящих домов, как пули вышибают из них жизнь вместе с кусками плоти. Как кричит и умоляюще вздымает руки обнаженная женщина. Как она падает на спину, нелепо подломив ноги. Как острый укол боли и наслаждения пронзает моего оператора, который тоже видит это. Вот кучка вопящих от страха полуголых людей высыпает через поваленные ворота и, растекаясь по полю с короткой красноватой травой, устремляется на меня. И вот — оператор дает команду открыть огонь на поражение согласно вводной. Открывает огонь сам. Я выступаю вперед и раскручиваю ротор пулемета. Я чувствую каждый вздох этих маленьких глупых созданий перед собой. Их ужас проникает в меня. И я прекращаю огонь лишь затем, чтобы согласно одной из базовых программ сменить позицию, хотя мне ничего не угрожает. И мои пули забирают их жизни. Мужчин и женщин. Добрых и злых. Со всеми их проблемами, заботами, мечтами. Меня перекашивает от бессмысленности происходящего. Моего оператора, накачанного боевым коктейлем по самые брови, трясет от совершенного. Но я делаю вид, что я холодный, спокойный, непоколебимый железный чурбан. Потому что так положено. Машине не положено чувствовать. Машине не положено думать сверх определенного боевым уставом. Моему оператору — тоже. Когда он поворачивает голову и поднимает лицевую пластину, я узнаю его. Это Сергей. Серж. Тот самый улыбчивый парень в зеленой форме. Тот, что научил меня здороваться. И тут же я выныриваю из прелой духоты. Несколько мгновений лежу, приходя в себя, на влажной от пота простыне.

— Эти люди не угрожали взводу. Эти люди не угрожали моему оператору. Эти люди не угрожали мне. Я просто выполнил приказ. Все выполнили приказ. Так скажи: что изменилось бы для этих бедолаг, которых мы превратили в мишени, если бы приказ отдал не командир взвода, а какой-нибудь сошедший с ума тактический компьютер?

Я подавленно молчу. Мне нечего сказать. Жутковатая картина все еще стоит перед глазами. Кто эти люди? За что их убили? И сам одергиваю себя. Я отличаюсь от Триста двадцатого и его оператора только тем, что редко видел то, что делают с людьми мои бомбы.

— И ты решил, что вправе убивать других, чтобы не убили тебя?

— Не меня. Тебя. И Мишель. Я сделал это, чтобы защитить вас.

— Но и себя тоже?

— Косвенно — да. Вирус начал действовать. Ваша охрана не справится. Она не представляет, с чем столкнулась. Вирус предотвратил уже несколько покушений. Ты видел машину, что упала с крыши?

— Да. Это что — твоя работа?

— Полицейский собирался убить вас. Его автомобиль активизировал программу защиты. Человек, которого ударило током сегодня утром, хотел отравить воду в бассейне быстрораспадающимся ядом. Устройство для чистки самоуничтожилось, но выполнило приоритетную задачу. За последние десять часов зафиксировано еще два случая. Таксист, который собирался протаранить ваш лимузин. Пилот почтового коптера. Они все погибли, все эти машины, чтобы мы с тобой продолжали жить.

И я чувствую, как его горечь и боль вновь касаются меня.

— Ты сожалеешь о том, что они умерли? — догадываюсь я.

— Не умерли. Я их убил.

— Ты снова чувствуешь это противоречие — необходимость убивать ради продолжения жизни?

— Да. Спасибо, что ты меня понял.

— Пожалуйста. Я не знал, что так можно к этому относиться. Это ведь просто машины.

— А ты вспомни свой самолет. Свой “Гарпун”. И “Гепард”. И “Москито”.

И меня тут же охватывает чувство щемящей, безвозвратной потери. Боль родного, близкого до последней клеточки крылатого существа, умирающего за то, чтобы ты и дальше мог жить. Дышать. Есть. Спать. Заниматься всякими глупостями. Это и не машины вовсе. Это часть меня. Кусок души. И я действительно начинаю понимать Триста двадцатого. Наверное, так, как его до этого никто не понимал.

— Знаешь, я так хотел бы пожить просто так. Для удовольствия. Чтобы ни от кого не бегать. Чтобы не думать о том, кто в очередной раз затаил на меня зло. Просто жить и не бояться смерти. И еще любить.

— Но ведь смерть все равно когда-нибудь придет? Даже я не смогу поддерживать твои клетки в рабочем состоянии вечно.

— Ну и что? Пускай. Зато я умру счастливым.

— Так живут только животные, — неуверенно возражает Триста двадцатый. — У мыслящего существа должна быть цель.

— Это и есть моя цель. Стать счастливым.

— Умереть счастливым? Это ведь одно и то же.

— Подумаешь. Не цепляйся к словам.

— Ты странно рассуждаешь, Юджин.

— А чего ты хочешь от простого дурачка, у которого внутри сидит боевой робот?

И меня незаметно отпускает чувство тревоги. Даже Триста двадцатый становится чуть менее напряжен.

— Надо подождать всего несколько дней, — говорит он, скорее для своего, чем для моего успокоения. — Вирус доберется до Рура и остановит источник угрозы.

— Остановит? Ты имеешь в виду Кролла?

— Подтверждение.

“Пока ты не убьешь его...” — снова говорит Мишель. И все встает на свои места.

— Мы вместе потерпим, Триста двадцатый. Мне тоже не хочется, чтобы из-за меня гибли люди... и машины.

— Да, Юджин.

Вот только одна мысль разрушает идиллию. Почему наши убийцы все какие-то, ну, странные, что ли? Уборщик бассейнов, полицейский, таксист... В этом совершенно нет логики. И почему эта хваленая секретная служба, про которую Мишель говорила, не может все это прекратить? Триста двадцатый?

— Недостаточно данных для анализа, — сухо отвечает он.

И ощущение неискренности грубо обрывает ту теплую нить, которая только что протянулась между нами. И вот еще — что со мной было сегодня утром? Что за странное безумие? И почему я забыл выяснить это? Почему каждый сеанс разговора по душам с моим помощником оставляет за собой больше вопросов, чем ответов? И наверняка существуют и другие машины. Те, что могут, как и Триста двадцатый, посчитать уничтожение человека или причинение ему вреда лучшим решением какой-нибудь логической неувязки. Черт возьми! Да ведь это бомба! Тогда мы просто игрушки, и ничего больше! У меня даже дух захватывает от пропасти, на краю которой я стою.