Три высоты - Георгий Береговой

Так оно на самом деле все и было. Лядский в тот раз летал на боевое задание ведущим группы. Задание группа выполнила, штурмовики вернулись на аэродром все до одного. Но когда сели, в задней кабине самолета Лядского воздушного стрелка не оказалось. Как садился Марушкин в самолет, - видели многие, а как и куда исчез - не видел никто.

Лядского расспрашивали не только товарищи: да и как иначе - ЧП в полку! Но тот в ответ лишь расстроенно твердил: "И сам ничего не пойму, загадка!" Расспрашивали и летчиков, участвовавших в том злополучном вылете. Те в свою очередь тоже растерянно пожимали плечами.

- А может быть, Марушкин того... сам выпрыгнул с парашютом над территорией противника?.. - неуверенно высказал кто-то догадку.

Но Лядский возмутился. Он и слушать не желал ничего подобного.

- За Марушкина ручаюсь, как за самого себя! - горячился он. - Сколько раз с ним в передряги попадал! Не такой человек Марушкин, чтобы за его спиной о нем такое говорить...

- Так не видать же нигде твоего Марушкина ни со спины, ни с лица! Что же он, в воздухе, что ли, растворился? - попытался было объяснить свою позицию скептик.

- Нет, нет и нет! - твердо стоял на своем Лядский. - Не мог Марушкин такого фортеля выкинуть! А куда он исчез - не знаю.

Таинственные обстоятельства исчезновения воздушного стрелка разъяснились только через полгода. Лядский, кстати сказать, оказался в своей неколебимой уверенности по поводу Марушкина совершенно прав.

Забегая вперед, скажу, что Марушкин в конце концов отыскался.

В марте сорок четвертого, когда полк в очередной раз перебазировался с одного аэродрома на другой, мимо одной из деревень Винницкой области проходила наземная воинская часть. Из колонны вдруг выбежал солдат и стремглав бросился к нашим машинам. Когда он остановился, сдернул с головы шапку и не в силах отдышаться бессмысленно улыбался да разводил в стороны руками - вот, мол, я, ваш воздушный стрелок! - все узнали наконец в солдате пропавшего Марушкина.

Начальник штаба тотчас договорился с командиром проходящей воинской части, и не скрывающий своей откровенной радости Марушкин вновь оказался в родном полку. Тут же он на радостях чистосердечно и повинился в своем давнем "грехе". Оказалось, что стрелок по небрежности или недосмотру не пристегнул в тот раз как следует привязные ремни. А Лядский при очередной атаке столь круто перевел машину в пике, что воздушного стрелка попросту выбросило из самолета. При приземлении Марушкин сломал ногу. Попал на оккупированную территорию. Потом немцев выбили наши части и после лечения в госпитале Марушкина направили уже не в авиацию, а в пехоту...

Так вполне буднично и прозаично разъяснилась загадка, которая так долго мучила и за которую все это время чувствовал свою косвенную ответственность капитан Лядский.

- А что я говорил! - торжествующе изрек Лядский, когда все окончательно прояснилось. - А вы намекали, дескать, сам выпрыгнул! Не мог мой Марушкин пойти на такую пакость. Ремни его, растяпу, подвели!

Высказавшись и победно оглядев окружающих, Лядский окончательно успокоился и никогда больше к этой истории не возвращался.

После разгрома немцев на Курской дуге воевать стало как-то веселее. А в разговорах летчиков, когда мы собирались на ужин в столовой, все чаще и чаще возникала тема победы. Когда и каким будет окончательный разгром гитлеровского третьего рейха, как сложится наша послевоенная жизнь? И хотя до капитуляции фашизма было еще далеко, но в том, что дело идет именно к тому, никто из нас не сомневался, Собственно, в победе никто из нас не сомневался даже в самые худшие, самые тяжелые времена. И все же разгром немцев на Курской дуге привнес в наш повседневный быт какую-то дополнительную струю бодрости и энергии. Мы, я имею в виду тех летчиков, которым не довелось участвовать в разгроме немцев под Москвой и Сталинградом, увидели этот разгром сами.

А посмотреть было на что. Чего стоило одно только кладбище вражеской техники под Прохоровкой, где разыгралось беспрецедентное по своим масштабам танковое сражение! Сотни гектаров выжженной, перепаханной взрывами снарядов и бомб земли были буквально нашпигованы железом. Хваленые "тигры" и "фердинанды" безжизненно застыли с продырявленной броней, сорванными башнями, распластанными гусеницами; гигантское месиво искореженного, закопченного металлолома - вот все, что осталось от ударной фашистской танковой армии. В обиход гитлеровские пропагандисты стали вводить тогда словосочетания вроде "выпрямление линии фронта" или "организация эластичной обороны", с помощью которых немецкое командование пыталось замаскировать провалы своей стратегии.

Не знаю, удавалось ли им втереть очки собственным солдатам и офицерам, но мы с каждым днем все отчетливее сознавали, что вторжение оккупантов выдохлось. Что теперь у немцев только одна дорога - на запад. Нет, никто из нас не тешил себя вздорной иллюзией, будто все трудное позади и отныне война пойдет под победные марши. Дешевый оптимизм по тем временам не пользовался успехом. Просто мы поняли: хотя враг все еще был силен, но мы стали крепче его! Мы теперь хорошо знали не только возможности собственных машин, но и то, на что способны немецкие, знали их тактику. Игра, можно сказать, теперь шла в открытую.

Боевую работу летчика, понятно, нельзя свести к понятию ремесленничества, когда результат заранее предопределен уровнем одних навыков. Всякое ремесло, будь то столярное дело или, скажем, труд чертежника, обычно осуществляется в определенных, наперед продуманных условиях, приготовленных как раз для такой работы - все всегда на своем месте, все под руками. О фронтовом небе такого не скажешь. Чего-чего, а постоянства там не найти. Любая случайность, любая непредусмотренная мелочь стремительно меняют ситуацию. И если ремесло не предполагает в себе необходимости непрерывного выбора, а всегда придерживается какой-либо схемы, лежит в определенном русле, то типовой технологии воздушного боя - к счастью или к сожалению? - не существует.

Однажды четверка наших "илов", спалив автоколонну, возвращалась к себе на базу. Шли под прикрытием четверки истребителей, шли весело, и кто-то, кажется Солтан Биджиев, все время пытался запеть, но мешал Пряженников.

- Солтан! А Солтан! - басил в наушниках его голос.- Почему ты долбал по колонне только из стволов? А "капустку" куда? На ужин себе решил оставить?

"Капустной" Пряженников называл ПТАБы - противотанковые авиационные бомбы. Когда, охотясь за танками, мы сбрасывали эти пятифунтовые штуковины, взрывы от них напоминали сверху кочаны капусты.

- Пустой ты человек, Саша! - добродушно огрызался Биджиев. - "Капустку" не для себя - для "тигров" надо беречь. Сам знаешь, они вегетарианского не любят. А грузовик я и из ствола очень даже хорошо сковырну. Спроси у Кумскова, он небось уж и итоги подбил.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});