В логове льва - Гарри Гаррисон

— Сие мне неведомо, — отозвался Шерман. — Ведомо лишь одно: если война придет, мы подготовились к ней на славу. Исключительно благодаря вам.

— И оно того стоило, если вы получили все разведывательные данные, в которых нуждались.

— Целиком и полностью.

— Отлично! Тогда… можно просить о единственном одолжении? Если дойдет до военных действий — дадите ли вы мне рекомендацию на пост в вашем военно-морском флоте?

— Всем сердцем…

— И я тоже! — вскричал капитан Уилсон. — Будь вы моим командиром, я почел бы за честь служить под вашим началом когда угодно, сэр!

— Весьма признателен…

Общего восторга не разделял только Фокс.

— Мне было бы жаль лишиться вас.

— Понимаю. Но я сыт по горло таинственностью и возней в потемках. Однако я позабочусь, чтобы вам оказывали всяческую посильную помощь. Надеюсь, в следующий раз, отправляясь на войну, я буду находиться на борту одного из ваших великолепных боевых кораблей. Вот на что я уповаю.

— Сообщите, как с вами снестись, — попросил Шерман. — Если повезет, мы покинем Ирландию, даже не ступив на сушу. Из-за британских рейдов в Дублине постоянно стоит корабль-другой американского военного флота. Они-то нас и доставят.

— Каблограмма в российский Департамент военного флота быстро меня отыщет. А теперь — Бог в помощь!

Ночью дождь стих, и мокрые крыши Дублина сверкали золотом в лучах восходящего солнца, когда «Аврора» миновала маяк Пиджин-Куп и вошла в устье Лиффи.

— У причала таможни стоит броненосец, — сообщил Корженевский, глядя в бинокль.

— Позвольте взглянуть, сэр, умоляю! — Уилсон явно разволновался. Взяв бинокль, он бросил на судно лишь мимолетнейший взгляд. — Да, действительно, так я и думал. Это мой корабль, «Диктатор». Вот уж доброе предзнаменование!

— Вы совершенно правы, капитан, — кивнул Шерман. — Наилучшее из предзнаменований. Президент Линкольн, когда мы расставались, настаивал, чтобы я доложился ему, как только наша миссия завершится. Полагаю, ваш командир последует приказу главнокомандующего и обеспечит меня транспортом.

Попрощавшись с графом, они сели в шлюпку; багаж погрузили на нее заранее. Помахали графу и суденышку, сослужившему такую добрую службу. По команде все матросы на его борту вытянулись во фрунт и отдали честь.

— Мне будет ее недоставать, — проронил Уилсон. — «Аврора» — великолепная скорлупка с отважным сердцем.

— И прекрасным капитаном, — поддержал Шерман. — Мы перед графом в великом долгу.

Поднявшись на борт «Диктатора», они обнаружили, что судно готовится к выходу в море.

Причину им изложил в офицерской кают-компании сам капитан Толивер.

— Конечно же, вы еще не слыхали, меня и самого уведомили только что. По пути домой «Виргиния» остановилась в Корке. Дали мне сюда телеграмму. Она выдержала бой. Очевидно, ее атаковал британский броненосец.

— И что случилось? — слова Шермана прозвучали в наступившей тишине очень громко.

— Затопили его, разумеется. Как и следовало поступить.

— Тогда это означает…

— Это означает, что президент и правительство должны решить, как быть дальше, — заявил Шерман. Капитан Толивер утвердительно кивнул.

— Все мы получим новые приказы. Надеюсь, вы отплывете с нами, генерал, равно как и вы, мистер Фокс. Не сомневаюсь, Вашингтон найдет новые задания для каждого из нас.

Сказать, что Британия была взбудоражена уничтожением броненосца — значило бы чудовищно преуменьшить. Грошовые газетенки брызгали слюной; Громовержец метал громы, парламент выступал за немедленное объявление войны.

Премьер-министра лорда Пальмерстона призвали к королеве, и он провел в высочайшем присутствии два изнурительных часа. Лорд Джон Рассел терпеливо дожидался его возвращения в комнате номер 10. И поднял голову от бумаг, когда за дверью сперва поднялась суматоха, потом дверь приоткрылась, и в комнату ступил один из швейцаров, чтобы распахнуть створки до предела. Первой на пороге показалась забинтованная нога, а за ней осторожно последовали прочие части тела лорда Пальмерстона, сидевшего в кресле на колесах, которое толкал второй швейцар. Он на миг зазевался, и колесо кресла задело того, что держал дверь открытой. Громко охнув, Пальмерстон огрел помощника тростью с золотым набалдашником — правда, довольно слабо, швейцар лишь чуть съежился. Отложив стопку бумаг, изучением которых занимался, Рассел поднялся навстречу Пальмерстону.

— Я прочел все предложения по вооружению. Все они весьма разумны и весьма уместны.

— Как им и следует — я их сам готовил.

Кряхтя от напряжения, Пальмерстон выбрался из инвалидной коляски и плюхнулся в кресло за своим массивным письменным столом, после чего взмахом руки отослал швейцаров, извлек из рукава платок и утер лицо. Он не раскрывал рта, пока дверь не закрылась и они остались наедине.

— Ее Величество нынче безрассудна до неразумия. Считает, что мы должны вступить в войну самое позднее завтра утром. Глупая женщина. Я до посинения толковал о приготовлениях, организации, проверке войск. В конце концов переупрямил ее. Вызвала своих фрейлин и умчалась.

Обычно такой напористый и самоуверенный Пальмерстон говорил совершенно несвойственным ему тоненьким голоском, и лорд Рассел встревожился, но был не настолько глуп, чтобы высказать свои опасения вслух. В конце концов, Пальмерстону уже за восемьдесят, да вдобавок ко всем мытарствам преклонного возраста его терзает подагра.

— В последнее время она частенько позволяет себе подобное, — заметил Рассел.

— Немецкая наследственность всегда имела свои недостатки, не говоря уж о безумии. Но в последнее время я просто отчаялся добиться от нее если не взаимодействия, то хотя бы толку. Да, она презирает янки и желает, чтобы они расплатились за вероломство дорогой ценой. Как и все мы. Но когда я призываю ее одобрить то или иное действие, она просто ударяется в амбиции.

— Нам надлежит воспринимать ее желания как приказ и действовать соответственно, — предельно дипломатично произнес Рассел, воздержавшись от упоминания, что вспыльчивый премьер-министр и сам не чужд ослиного упрямства и иррациональных амбиций. — Йоменов призывают на действительную службу, как и надлежит в пору национального бедствия. В Индию и к антиподам ушли приказы как можно быстрее переправить полки сюда. Уже почти два года корабельные верфи на Клайде и Тайне строят прекраснейшие броненосцы. Делается почти все, что можно, для подготовки к любым испытаниям. А на дипломатическом фронте наши послы неутомимо бьются, чтобы лишить американцев всех преимуществ…

— Да знаю я это все! — раздраженно отмахнулся Пальмерстон. — Да, приготовления, да, этого добра у нас хватает. Но приготовления к чему? Есть ли какая-то всеобщая стратегия, способная сплотить воедино все это и нацию в целом? Если есть — я ее не вижу. Уж королева-то определенно не может обеспечить нам в этом вопросе ни помощи, ни поддержки.

— Но на герцога Кембриджского, командующего войсками, можно определенно положиться…

— В чем? В нерешительности? В пьянстве? Во времяпрепровождении с дамочками? Это не выход. У него под началом служат кое-какие славные люди, но чаще всего последнее слово остается за ним.

— Значит, увы, это бремя по-прежнему на ваших плечах.

— И действительно, — утомленно кивнул Пальмерстон. — Но года уже дают себя знать. Мне давным-давно следовало отпустить себя на все четыре стороны, но вечно одно и то же: очередной кризис, надо принять еще одно решение — и так без конца и краю.

Он совсем сгорбился в кресле. Лицо его, несмотря на полноту, стало дряблым и обвисшим, кожа приобрела неприглядный землистый оттенок. Рассел, за все годы знакомства еще ни разу не видевший его настолько больным, хотел было сказать об этом, но пока воздержался, прибегнув к компромиссу:

— В последнее время вы перетрудились, взвалили на себя непосильную ношу. Может, вам побывать за городом, хорошенько отдохнуть…

— Не может быть и речи, — огрызнулся лорд Пальмерстон. — Страна летит в тартарары, и я не собираюсь ее подталкивать к пропасти. Надо сделать еще так много, так много…

Но он не успел даже договорить, когда голос его пресекся, выродившись в бессвязное бормотание. Рассел в ужасе смотрел, как глаза лорда Пальмерстона закатились и он упал вперед, ударившись головой о столешницу. Рассел подскочил, с грохотом уронив стул, но едва успел ринуться вперед, как Пальмерстон тяжело соскользнул на ковер, скрывшись из виду.

РАДИКАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Генерал Шерман встретился с президентом Линкольном в Белом доме, а оттуда оба прогулялись до военного министерства пешком. Немного поболтали о жаре, почти две недели безжалостно сжимающей город в своих тисках. Потом Шерман поинтересовался здоровьем миссис Линкольн, пошедшей на поправку. Линкольн сообщил, что все очень рады быстрому исцелению раненой руки генерала Гранта. Говорили обо всем — кроме того, что волновало обоих более всего. Но на сей предмет Гус Фокс был абсолютно непреклонен: никаких разговоров о подробностях путешествия на борту «Авроры» за стенами комнаты 313. Куда они сейчас и направлялись.