Не от мира сего 2 - Александр Бруссуев

На него глядел изрядно выпачканный грязью субъект с перевязанными руками, порванной рубашкой и оттопыренной нижней губой. Илейко потрогал ее, но особой припухлости не ощутил. Впрочем, подбитая губа — это самая незначительная травма, полученная сегодня ночью. Отражению видней, как он выглядит. Вот только никогда не думал, что уши у него так торчат в стороны, да еще и вытянутые, как у собаки. Лив провел рукой по волосам, но ни кисточек, которыми венчались его слуховые аппараты, ни самих ушей не ощутил. Что за напасть!

Меж тем его отражение выглядело уже не просто странным, но и критически старым. Морщины на лице разбегались в разные стороны, не оставляя нигде ни одного более-менее гладкого места. Разве что глаза все еще не потускнели, лихорадочно блестя зловещим красным цветом.

"Гуще мажь, Гущин!" — прошелестело отражение.

— Я не Гущин! — сказал Илейко, приглядываясь к зеркалу, при этом непроизвольно наклоняясь к самой его поверхности. Земля из-под ног начала уходить, голова закружилась, и тут мощный рывок назад заставил лива закрыть на некоторое время глаза.

Он обнаружил себя сидящим на земле, в то время как Пермя с озабоченным видом поливал из котелка на зеркало озерную воду. Опрокинутые и потухшие свечи лежали, будто бы поспешно раскиданные ногами.

— Нельзя заниматься тем, что тобой не познано! — строго сказал Васильич и обернул зеркало в ткань.

— Так я, — начал, было, Илейко и замолчал. Больше сказать ему было нечего. Слишком напряженная выдалась сегодня ночка, слишком много впечатлений — переварить не успеваешь.

— Каждое зеркало — это Вий, — заговорил Пермя, управившись с тканью. — Вообще-то Вий — он темный, слепой. Из своей Нави он ничего в Яви видеть не может, в отличие от своих подданных, которые порой в Явь проникают развлечься, подкормиться, или с какой иной целью.

Заслышав слова Наследника, Мишка быстро покидал у костра выдранные из земли колья и подошел ближе. Пермя умел говорить складно, поэтому слушать его было интересно. Да и рассказ был занимательным.

Вий долгое время знал о Яви только по чужим россказням, пока, наконец, не было сделано первое Зеркало. Ни металлические, ни полированные каменные отражающие поверхности не шли ни в какое сравнение с покрытыми амальгамой стекляшками. Peili (в переводе "зеркало", примечание автора) стали глазами темного владыки Нави. Недаром само название "зеркала" перекликалось с его именем.

Все бы ничего: нравится подсматривать за людьми — пусть смотрит. Но этим-то дело, конечно, не ограничилось. Просто смотреть и вздыхать — это ненормально и прискучит быстро. Редко зеркала устанавливают в женских банях. Да и в мужских тоже — пес его знает, какие наклонности у виев. Вот как-то воздействовать, пусть даже силой взгляда — это другое дело. Такую возможность Вий у себя развил и даже преуспел в этом.

Зеркало — это дверь между мирами. Чтобы войти к нам эту дверь нужно открыть. Когда дело касается души без материальной оболочки, то есть, в случае с покойником, или призраком, или иным духом — все более-менее понятно. Приведение непринужденно уйдет в зазеркалье, только его и видели. Туда же может занести смятенную душу умершего человека, если зеркало вовремя не занавесить. Собирался в рай, либо, по крайней мере, на Страшный суд, а тут такое безобразие! Ловушка, из которой выбраться можно только по рекомендации хозяина, то есть Вия. Но история всегда одна: вход — рупь, выход — два. Вот и приходится маяться, людей пугать, пока это не войдет в привычку. И выход один — избавиться от того зеркала, что наводит жуть. Жалко, конечно, но в церковь принести нельзя — там зеркала традиционно не положены и, наверно, даже противопоказаны. Черт-те что может отразиться в peili в храме.

Так неужели никак не ограничить Вия его кознях? "Как", "как", — возразят знающие люди, тем более с кровью биармов в жилах. Если без зеркала обойтись решительно невозможно, то придется смириться с самими фактом, что изнутри кто-то будет подсматривать, даже оставаясь при этом невидимым. Главное — повесить на "двери" "замок", чтобы никому без посторонней помощи его открыть не удалось. Это значит всего лишь то, что зеркало должно иметь форму. Форма, как сказал древний Фома, отражает содержание. Круглая ли, прямоугольная — любая правильная — это надежный запор от вмешательства в личную жизнь. Или рама — она тоже прекрасно работает. Но ни в коем случае сколы, трещины или даже обломанные куски. В этом случае форме уже не в состоянии отразить воздействия содержания. Хаос — это нарушения законов, в данном случае — "замка". "Дверь" открыта — добро пожаловать всем, кто умеет ею пользоваться.

— Вот такие дела, друзья мои, — закончил свою байку Пермя. — А вы говорите: Вий! Подымите мне веки!

Илейко пожал плечами, а Мишка не удержался и возразил:

— Ничего мы не говорим. Куда ж теперь это зеркало девать? Возвращать хозяйкам, когда внутри такое, да еще пара "волков" залетела?

— Оно изначально было особым, — ответил Васильич. — Можно сказать, главное зеркало для связи с Темным Владыкой, для обоюдной связи, так сказать. Хотя — связь тоже зеркальная, стало быть, ложная.

— Ну да, — кивнул головой Илейко, которого слегка задело и даже оскорбило свое собственное отражение с кисточками на ушах. — Чтобы узнать, кто ты — нужно смотреться в воду.

— Именно! — поднял палец к предрассветному небу Пермя. — Гадают девки на зеркале, а потом три дня диареей страдают. А все оттого, что водой это самое зеркало не омыли, убрав всю ложь и скверну.

Хоть все товарищи чувствовали себя измотанными и избитыми, здесь отдыхать они не решились. Вызволенная из островного плена лошадь выглядела не лучше. Складывалось такое впечатление, что на ней всю ночь пахали. "Переволновалась, бедная", — объяснил ее состояние леший.

Пермя идти самостоятельно не мог. Во всяком случае, с такой скоростью, чтобы не встретить в пути Педрун пяйвя (Петров День), идти ему было сложно. Поэтому его усадили на Заразу, чему она очень удивилась: привыкла ходить налегке, неся на себе только поклажу, которой становилось все меньше и меньше.

Илейко перевязали руки, отчего он стал выглядеть достаточно нелепо. А Мишка вообще отливал синевой.

— Банда инвалидов, — проговорил сквозь зубы леший. — Лишь бы больше никаких спутников не прибилось.

Действительно, сначала Мишка пришел, приведя с собою своих врагов, которые с энтузиазмом попытались прибить не только его самого, но и Илейку. Потом — Пермя, враги которого распылили свою ярость уже на всю троицу. Причем, схватки становились все опаснее и ожесточеннее.

— Позвольте, — вдруг заметил лив. — А что же с телами этих викингов делать будем?

— Каких викингов? — удивился Хийси.

Илейко указал своей замотанной рукой в сторону трех тел, оставшихся так и лежать неприбранными.

— Так не викинги это, — ответил Пермя с высоты своего положения и добавил. — Я ошибся. Это — суки.

Лив в недоумении переглянулся с лешим. Тот не поленился, словно догадавшись о чем-то, сбегал и осмотрел каждое из тел, приподымая двумя пальцами хвост каждого "Фенрира".

— Действительно, — почесал он в затылке всей своей пятерней, когда вернулся. — Это не "волки".

— А кто же они тогда? — Илейко все еще ничего не понимал.

— Это "волчицы".

— А викинги куда подевались? — спросил лив, словно победа над "невикингами" была менее убедительна.

— Сгинули в Нави, — ответил Пермя. — А вот эти твари оттуда вырвались. Поверь мне — они гораздо опаснее любого викинга. Поэтому Вий их обратно и выдернул, что они ненасытны в своей злобе. А Золотая Баба, получается, эту свору невольно спустила.

— Интересная картина: Вий нам помог, в то время как почитаемая Золотая кукла — наоборот, — заявил чуть ли не обиженно Мишка.

— Никто нам не помог, никто нас не пытался уничтожить. Просто так получилось, — возразил Васильич.

Прозвучало это несколько неубедительно. Ничего в этом мире не делается просто так. Всегда имеется какая-то определенная цель, которая очень долго может быть непонятна никому, кроме того, кто ее преследует. Наследник, желая сменить тему, проговорил:

— Самые опасные враги — это женщины. Точнее, не женщины, а то, во что они могут превратиться.

— В "волчиц", что ли? — леший кивнул себе через плечо.

— Хоть вторая жена Адама была создана из его плоти — ребра, но каким-то образом она наследовала от своей предшественницы некоторые черты характера, которые первую женщину-то и погубили, — сказал Пермя.

Возвышаясь над своими товарищами, Васильич открыл в себе новый дар: проповедовать. Каждое слово, произнесенное им, цепляло другое, в итоге получалась речь. Хотелось, конечно, ограничиться двумя-тремя понятиями, типа "пошли вы" с указанием места, куда идти, но и другое желание имелось. Может быть, конечно, это было всего лишь последствие колоссального перенапряжения минувшей ночи. Ни лив, ни леший не перебивали. Им как раз наоборот разговаривать не хотелось. Поэтому вся троица шла себе вдоль озера, удаляясь от своей стоянки, которая, чуть было, не стала последней. К окоченевшим тушам монстров никто из зверья не приближался, хотя такое в лесу не принято. Привлеченные запахом смерти вороны возбужденно прыгали с куста на куст, пока не рискуя приблизиться, и нервно переругивались с мелкими хорьками, которые тоже были не прочь на дармовщинку постоловаться. Конечно, так долго продолжаться не могло. Зов природы четко разделил для некоторых тварей окружающее пространство на "съедобное" и нет. Три тела, независимо от их происхождения, были как раз, если уж и не полезными для пищеварения, то, во всяком случае, вполне перевариваемыми.