Зеркало Иблиса - Виктор Бурцев

Облачившись в свой парадный костюм и приколов к лацкану значок «Почетного легионера СС», с двумя серебряными рунами Зигель на фоне алых языков пламени, Юлиус Замке вышел из дома. Провожающая его до машины старшая служанка спросила:

— Какое меню вы бы хотели на сегодняшний ужин, господин Замке?

Юлиус в растерянности остановился перед открытой дверью черного «мерседеса». За два года, прошедшие после смерти жены, он так и не смог привыкнуть к этому ежедневному вопросу. Раньше все вопросы, связанные с завтраком, обедом и ужином, решала Этель.

— Знаете, Сельма, — нашелся Юлиус. — Сегодня ко мне в гости должны приехать дети… Свяжитесь, пожалуйста, с ними… Будут внуки…

— Хорошо, господин Замке, — служанка юркнула было за дверь, но вдруг остановилась. — Когда вас ждать, господин Замке?

— Сразу после парада небольшой фуршет… — задумчиво произнес Юлиус. — Я задерживаться долго не буду… Значит, где-то часам к трем.

Сельма сделала книксен и ускакала внутрь дома.

Замке знал, что про него и его молодую служанку в институте тоже идут пересуды. Но это была уж полная дребедень, не имеющая под собой никаких оснований. Этель была единственной женщиной в его жизни, с ее смертью остальные женщины перестали для Юлиуса существовать.

Водитель знал, куда нужно ехать, и «мерседес» мягко тронулся с места. Мимо окна замелькали дома, деревья, люди. Юлиус откинулся на сиденье и, кажется, задремал. По крайней мере, ничем другим нельзя было объяснить то, что он вдруг осознал себя стоящим посреди пустыни, под жарким солнцем, внутри светящейся круговерти разноцветных струй и какого-то марева.

Машина вздрогнула, останавливаясь, и Юлиус Замке снова ощутил себя в настоящем, живом и цветущем Берлине, празднующем сорокалетие Справедливой Победы.

«Мерседес» остановился позади правительственной трибуны. К задней дверце подскочили два молодца из юношеского корпуса СС имени Генриха Гиммлера. Замок мягко щелкнул, и надежные руки вежливо помогли Юлиусу выбраться из автомобиля.

— Благодарю… — рассеянно произнес Замке. Он никак не мог забыть свой недавний сон. Солнце и пустыня были настолько яркими… Когда-то, кажется, это все уже было. Вот только когда?

— С вами все в порядке? — осторожно и вежливо поинтересовался двухметровый юноша, чуть наклонившись к Великому Академику, личности легендарной.

Замке поднял глаза на молодого эсэсовца. Живой продукт гитлеровской программы национальной евгеники: светлые волосы, четкие черты лица, прямой нос, в глазах голубизна отшлифованной стали.

— Все хорошо, мальчик… Спасибо… — Замке почувствовал себя очень старым. Рефлекторно мазнул взглядом по фамилии на специальной табличке молодого человека. — Богер?

— Так точно!

— Скажите… А Макс Богер вам…

— Так точно, дед, господин Великий Академик!

«Да, а вот правильно общаться с начальством дед парня не научил… — подумал Замке. — Эко раскричался. Вон уже оборачиваются».

Он рассеянно, но тепло потрепал парня по плечу, куда смог дотянуться, и направился на трибуну.

Сегодня обещали даже появление самого фюрера. Жив еще старик.

Замке взошел на трибуну. Навстречу учтиво поклонился однорукий Аксман, рядом — два не менее учтивых молодых генерала, Юлиус их не узнал.

От обилия красного на площади перед Рейхстагом запестрило в глазах.

«Да что же сегодня со мной?» — мелькнула мысль. Он похлопал по карману, где всегда лежала скляночка с нитроглицерином. На месте ли?

— Господин Замке! — Человек с мягкими чертами лица престарелого школьного учителя подошел почти вплотную. — Как приятно, что вы принимаете участие в сегодняшнем параде.

Без своей формы этот человек походил на простого штатского интеллигента, и со стороны его разговор с Великим Академиком казался беседой двух ученых мужей.

— Поверьте, господин Гиммлер, я тоже рад увидеть этот великий день, — ответил Замке, по привычке выпрямляясь и с легкой стариковской завистью оценивая, насколько хорошо сохранился этот великий человек. — Скажите, ваш сын все так же занимает тот высокий пост в Имперском университете в Вашингтоне? Слухи… Может быть, я могу чем-то помочь?

— Слухи, мой милый Юлиус. — Гиммлер взял Замке под локоть и повел к месту в правительственной ложе. — Как всегда не имеют под собой никаких оснований. Эти волнения… Все из-за того революционного открытия в атомной физике. Я, как вы сами понимаете, слабо разбираюсь в этих научных вопросах. Я политик. К тому же уже очень старый политик…

— Ну, Генрих, не прибедняйтесь. Это не идет к вашему молодецкому виду… — сказал Замке. Гиммлер рассмеялся.

— Если бы все было так, как вы говорите. Увы, годы не идут мне на пользу. И если бы не дети… — Гиммлер покачал головой. — Я не видел своих внуков уже год! Страшно подумать, как они, должно быть, изменились.

— О, мне в этом смысле несколько легче. Мой сын работает в дрезденском исследовательском центре. Приезжает довольно регулярно. А дочери сейчас где-то в Польше, но должны прибыть сегодня к ужину. — Сказав это, Замке чуть не прикусил себе язык. Какого черта он упомянул дочерей в присутствии Гиммлера, который очень тяжело переживал трагедию, случившуюся с его дочерью Гудрун. Девушка погибла семь лет назад во время восстания на востоке.

— Да… — Гиммлер печально смотрел на площадь перед трибуной. — Это великолепно, семья за большим столом. Иногда я жалею, что пошел в политику. Это так расшатывает семейные узы… Но такое уж было время. Сейчас об этом мало кто помнит. Вы помните?

— Я? — У Замке внезапно поплыли перед глазами разноцветные круги. Лицо стало неметь. Он помотал головой, чтобы развеять туман. — Конечно… Страшная разруха, инфляция, голод… Люди так ослабли, что умирали от тех болезней, от которых сейчас можно вылечиться в один день. Да и тогда это не было бы проблемой, если бы не цена пенициллина на черном рынке… Страшно. Валютные долги, курс доллара, который поднимается до обеда и еще больше поднимается после обеда на бирже. Большая заслуга… Тот надзиратель в лагере, где я…

— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил Гиммлер.

— Да, да… — Замке вдруг стало жарко. — Конечно. Все хорошо, просто сегодняшнее солнце… Оно так… Жарко…

— Эй, там! — Гиммлер махнул кому-то за спиной. — Моего личного врача! Живо! Ваше лекарство? Где оно?

— Тут… — Замке начал хлопать себя по карманам. — Тут… Было…

Ноги его подкосились. Он стал заваливаться на спину. Гиммлер подхватил его, осторожно усадил в кресло. Со всех сторон подбегали люди, и кто-то седой в белом халате уже расстегивал на груди рубашку.

— Она пуста! — Гиммлер держал в руке пустую скляночку от нитроглицерина. — Она пуста, Замке! Доктор, быстро…

Замке захрипел. Холодная игла воткнулась в его руку, но поздно… Поздно…

Дальнейшее потонуло во всепоглощающем пламени, которое разгоралось в грудной клетке.

Темнота вдруг упала с сияющего голубого неба и накрыла Юлиуса Замке.

30

А когда наступит их срок. Аллах ведь видит Своих рабов.

Коран. Йа Сын. 45

Он открыл глаза от сильной, режущей носоглотку до самого мозга вони.

— А! — все, что смог сказать Юлиус, откидывая голову подальше от ватки, которую держал у его носа Ягер. — Уберите!

— Очнулся, — совершенно спокойно констатировал факт Людвиг Ягер, рассматривая ватку с нашатырным спиртом. — Еще бы. Соединение хлора. Похожей штукой мы травили англичан под Ипром.

— Это не очень хорошо кончилось… — прохрипел Замке.

— Не важно, — отмахнулся Ягер и неосторожно понюхал ватку. — Ох…

— Вы нас сильно напугали, профессор, — донесся до слуха Замке голос Фрисснера. — Если бы не Богер… Мне трудно сказать, чем могла бы кончиться эта афера.

Замке приподнялся и с чьей-то помощью сумел сесть.

Он сидел на заботливо расстеленной палатке. Возле второго в колонне грузовика. Судя по следам, которые протянулись от злополучного оазиса, его волокли. Кстати, марева, которое привлекло их внимание, уже не было. Оно рассеялось в раскаленном воздухе, его всосали бездонные пески, его унесло сухим ветром. Теперь только многочисленные следы и раздавленный чахлый кустарник напоминали о существовании феномена, описанного в шестом веке Музаффаром Хаммади.

— Готов признать вашу правоту, Людвиг, — сказал Фрисснер. — Я был неправ, разрешив профессору исследовать это… явление.

Ягер пожал плечами:

— Я не собираюсь оспаривать ваших решений, штурмбаннфюрер. Это ваш выбор, и вам не за что извиняться.

— Ну что вы, господа?.. Это совершенно неопасно. Я склонен думать, что это своего рода удивительная галлюцинация, своеобразный мираж, обусловленный близостью песчаной бури. Такие явления не редкость… А где Макс? — Спросил Замке, рассеивая муть в голове.