Константин Павлович - Майя Кучерская

— Вы привыкли служить в Крыму, там были покойны и неприятеля в глаза не видели.

Розенберг и правда служил в Крыму, служил совсем неплохо и неприятеля в глаза, в отличие от великого князя, конечно же видел. Но безумные слова породили безумные действия. Заслуженного генерала обвиняли в трусости! И кто? Сын природного государя. Обида лишила Розенберга трезвости, схватив шпагу, он повел войска вперед, вброд, через реку По, не дожидаясь подкрепления, и вступил в бой с явно превосходящими силами противника. Французы сразу же потеснили нападавших, предусмотрительно испортив паром — русские отступали, но переправиться через По оказалось не на чем, солдаты тонули, два орудия пришлось оставить противнику, гремели выстрелы, раздавались страшные крики тонувших, кровь мешалась с водой. Испугавшись сумятицы и неразберихи, лошадь великого князя понесла и помчалась прямо в реку. Дюжий казак вовремя заметил непорядок и спас царственного волонтера, схватив лошадь под уздцы и выведя ее на берег.

Для французов поведение русских не поддавалось никакому разумному объяснению — наступление было начато напротив укрепленных французских позиций, и только недоумение неприятеля спасло русские войска от окончательного разгрома. Генерал Моро решил, что сражение было просто демонстрацией, что в глубине французов ожидает засада, и остановил солдат.

Розенберг прямо указал главнокомандующему на виновника неудачи. На следующий день его высочество отправился к Суворову на беседу. Их разговор продолжался долго. О чем шла речь, неизвестно, но Константин вышел от фельдмаршала весь красный, со следами слез на щеках. «Суворов провожал его с низкими поклонами, касаясь рукою до пола; но войдя в ту комнату, где ожидала свита его высочества, сердито обратился к адъютантам великого князя: “А вы мальчишки! Вы будете мне отвечать за его высочество. Если вы пустите его делать то, что он теперь делал, то я вас отправлю государю”. Затем Суворов опять провожал великого князя до крыльца с самыми низкими поклонами»{152}.

После неудачи под Бассиньяно фельдмаршал велел усилить конвой для его высочества до ста человек (прежде было двадцать), чтобы с его высочеством, не дай бог, что не случилось. Но Константин Павлович и сам стал умницей. На цыпочках входил с разрешения Суворова в кабинет, молча внимал докладам, с благоговением слушал, какие фельдмаршал отдает распоряжения. Изредка, и только когда спрашивали, подавал неглупые советы. В донесениях императору Суворов то и дело великого князя похваливал. В сражении при Нови Константин и в самом деле отличился и вскоре был высочайше пожалован одним из самых почетных орденов — Святого Иоанна Иерусалимского. И 50 тысячами рублей в придачу.

Участники Итальянского похода называли эту кампанию прогулкой — грубость и грязь военной жизни смягчали теплое лето, спелые фрукты, приветливые итальянки. Проходя через итальянские города, офицеры обязательно посещали по вечерам оперу, хотя и при штабе находилась труппа актеров, развлекавшая войско на привалах. Очевидно, не из-за одних опер и фруктов поход по Италии задним числом многим показался приятной прогулкой — Итальянская кампания плавно перетекла в Швейцарскую, а после перехода через Альпы предобеденным променадом мог показаться и более суровый военный поход.

Выступив из Александрии и Ривальты, 4(15) сентября русские войска вошли в Таверно, за пять дней совершив переход в 150 километров. В Таверно их должны были ожидать подготовленные австрийским командованием полторы тысячи мулов для перевоза военного имущества через горы и продовольствие на 12 суток. Австрийцы не исполнили своих обязательств, и пять дней ушло на заготовку продовольствия. Впоследствии эта задержка оказалась роковой. 10 (21) сентября русская армия вышли из Таверно. Начался знаменитый Швейцарский поход.

Суворов повел войско в горы, туда, куда в осеннее время забредал лишь охотник за сернами. Фельдмаршал охотился за убегающими минутами, желая в назначенный срок соединиться с войсками Римского-Корсакова и Готце, окружить французскую армию и нанести ей удар с самой чувствительной для нее стороны, с тыла. А возможно, фельдмаршал заодно решил доказать всем и верность одной из своих поговорок в «Науке побеждать»: «Где проходит олень, там пройдет и солдат». И доказал обратное — там, где проходили его солдаты, не всегда мог пробраться даже альпийский олень.

«По мере подъема тропинка становилась уже и круче, а местами на голых скалах и вовсе пропадала. Приходилось двигаться большею частию в одиночку, гуськом, по голым каменьям, скользкой глине, рыхлому снегу; взбираться как бы по лестнице, на ступенях которой с трудом умещалась подошва ноги, или же по грудам мелких камешков, осыпавшихся от каждого шага. Со вчерашнего утра начался опять дождь, который и продолжал идти с перерывами, а когда и стихал, то люди, двигаясь на высоте облаков и туч, все равно были охватываемы густым туманом, и платье их промокало насквозь. Вдобавок дул по временам резкий ветер, становившийся при промокшем платье вдвойне чувствительным; от него дрожь прохватывала, казалось, до костей, ноги и руки коченели»{153}, — красочно вспоминал о невзгодах пути один из участников перехода.

«На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверстые и поглотить готовые гробы смерти. Дремучие мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густой туман облаков при шумных водопадах, с каменьями с вершин низвергавшихся, увеличивали сей трепет. Там является зрению нашему гора Сен-Готард, сей величающийся колосс гор, и ниже хребтов которого громоздкие тучи и облака плавают, и другая уподобляющаяся ей, Фогельсберг… Утопая в скользкой грязи, должно было подниматься против и посреди водопада, низвергавшегося с ревом и низрывавшего с яростию страшные камни и снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми, с величайшим стремлением летели в преисподние пучины, где иные убивалися, а многие спасалися»{154}, — писал в донесении Павлу сам фельдмаршал.

Но «спасалися» немногие. Суворов писал это больше для утешения государя и смягчения ужасающей картины гибели солдат. Помимо дождей и ветров людей мучил голод. Швейцарский сыр, которого было в избытке, солдаты называли гнилью и ели лишь при самой крайней нужде, а запас сухарей иссякал на глазах. Молодой генерал Михаил Андреевич Милорадович попробовал подгорелой солдатской лепешки, замешенной на воде, и похвалил ее так искренне, что изорванные, умирающие от голода и холода солдаты пожалели бедного генерала, тут же скинулись по сухарику, принесли ему в узелке свой дар, и тот принял…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});