Град Божий - Эдгар Доктороу

Что с большим крестом, Пэм, с крестом из Святого Тима?

А что с ним?

В последний раз, когда мы виделись, вы намекнули, что есть иное объяснение. Что-то такое, что я упустил в главе о краже.

Я что-то говорил?

Говорили.

Ну, может быть, это есть в главе, просто вы не заметили.

Продолжайте, Пэм, это очень важно.

[Едва слышно.]… Позвольте, на этот раз я заплачу за обед.

Почему?

Я не нищий. Кроме того, меня нельзя так дешево купить, я стою гораздо дороже.

Вы думаете, что я стремлюсь получить преимущество?

Нет, нет, вы же понимаете, что это не так. Это мы уже исключили. Я говорил, что не нуждаюсь в королевских почестях и твердо стою на этом, но, поймите, я нервничаю. Для меня это очень важный вопрос, вопрос всей моей жизни.

Господа?

Что мы пьем?

«Абсолют» на скалах.

А мне «Столи кристалл»…

Итак?

Возможно, я захочу сам написать книгу. [Смеется.] Смотрите-ка, мы побледнели.

Нет, нет, отчего же. Вам действительно стоит написать книгу.

Это будет не то, что делаете вы. Документальная проза. Документальная проза о художественном вымысле. Противоположное тому, что делаете вы.

Вы так думаете. Я могу дать вам свои наброски и исследования по этому вопросу.

[Смех.]

Мне нравится всеобщее внимание, признаюсь в этом. Если вы сделаете свое дело, то требование, чтобы я изложил свою историю, станет очень большим. Вы ткнете меня в спину, как лошадиной мордой. Какие перспективы перед издателями. Ой-ой-ой.

Давайте вернемся к делу. Можно?

«Столи» для вас, «Абсолют»…

Лe-хаим… Дело в том, что я, видимо, ошибся и распятие украли вовсе не обкуренные недоумки, как я сначала думал. Те, кто закинул распятие на крышу синагоги Эволюционного Иудаизма, не были ни антисемитами, ни иудейскими ультра. Бедняга Джошуа тоже склоняется к такому же мнению.

Но кто тогда? Я не понимаю. Но так или иначе, кто бы это ни сделал, такую выходку можно расценивать только как вызов.

Может быть, да, но, может быть, и нет.

Кто еще мог это сделать?

Это точка зрения Сары. Она остается в высшей степени рационалисткой.

Ну, что ж, в этом я на ее стороне. Разве не вы, священники, учите, что христианство есть религия преемственности? Итак, к чему, по мнению воинствующего христианина, может привести эволюция эволюционного иудаизма, если не к кресту? И к чему может привести та же эволюция, по мнению ультраортодоксального иудея, если не к отступничеству? В любом случае это грех и порок.

Я напомню вам, что поздний Витгенштейн утверждает, что смысл присутствует даже в тех предположениях, которые нельзя доказать.

Витгенштейн? Какое отношение он имеет к предмету нашего разговора?

Вы же знаете, конечно, что христианство изначально было иудейской сектой. Это все знают.

Так, но что общего это имеет…

Прошу вас. Разве не я ваш Божественный Детектив?

Ну, хорошо, хорошо.

Попробуйте последовать за мной в моих рассуждениях. Павел, ну, вы же знаете Павла. Того, которого по дороге в Дамаск хватил удар?

Удар? [Смеется.]

Почему не назвать это ударом? Я хочу сказать, что это прозрение сильно ударило его, он ослаб и заболел. У него был удар, повредивший зрение. Сейчас таких ударов не бывает. Сегодняшние удары называются инсультами и приводят только к инвалидности. Но Павла удар преобразил. Ведь до этого Иисус был отвратителен для него. Вы следите за ходом моих мыслей?

Пытаюсь.

Павел воспламенился, он обрел своего мессию. Вот что он проповедовал. В большинстве своем слушатели не принимали его проповеди. Но были среди них и язычники, которые держались на заднем плане. Там, среди них, он нашел более радушный прием. Но язычники боялись обрезания, и никто не станет осуждать за это взрослого мужчину. Тогда он сказал им, что им не надо обрезаться для того, чтобы стать иудеями. Вы знали это? Вот оно, именно тогда это и произошло.

Что именно?

…[едва слышно]… и вышел он, с сумой и имуществом. И язычники были с ним. Я хочу сказать, что это были работающие обстоятельства, вкрапленные в историю обстоятельства. Вас может посетить откровение, прекрасно, но что дальше? Новая религия, вот что. В любом случае. Новое видение восстает из старого, секта откалывается от Церкви и сама становится Церковью, идеи Бога размножаются, как вирусы. Снова и снова… [едва слышно]… снова и снова люди пытаются возражать против включения Бога в историю, говоря: Нет, это не так, нет, это не так. Ибо Бог не историчен. Бог — внеисторичен. В действительности, по-видимому, Бог и религия — несовместимые утверждения.

Но библейский Бог действует на фоне истории.

Конечно, Он действует на фоне истории.

Вы отрицаете ценность всех откровений?

Каждое следующее откровение уничтожает предыдущее. Позвольте мне спросить вас: вы верите, что Бог дал Моисею скрижали с Десятью Заповедями на горе Синай?

Это великолепный рассказ. Думаю, что я могу судить о качестве рассказов, так вот, это великолепный рассказ.

Все такие рассказы великолепны. Десять Заповедей по своей структуре и происхождению представляют собой модель договора между господином и вассалом. Такие договоры заключались в то время в Древнем Междуречье как типовые. Вы знали об этом?

Нет.

Вы верите, что Иисус был восставшим из мертвых сыном Божьим? Вы знаете, что доминирующей культурой во время Его жизни была греческая культура? Вы знаете, что господствующим языком во всей Римской империи был греческий? В скольких мистических греческих культах рассказывается о воскрешении из мертвых?

Я плохо помню греческие мифы.

В десятках. Евангелисты были писателями. Что, говорите вы, делают писатели? Составляют композицию? Кое-что вставляют, кое-что выбрасывают. Для светского человека, такого, как вы, это не новость, во всяком случае, не плохая новость. Но если вы религиозный человек, как я, и к тому же не фундаменталист, то у вас возникнут проблемы. Не обращаете ли вы истины своей веры в некий род поучительной поэзии? В этом случае вы — религиозный шизоид, правое полушарие вашего мозга верует, а левое лишь получает от веры удовольствие. И Иисус как избранный сын становится не более ценным в ваших глазах, чем иудеи как избранный народ. И какая роль во всем этом отводится Богу?

Вы полагаете, что люди в то время мыслили по-иному?

Мышление у тогдашних космологов было таким же блестящим, как и у нынешних. Оно было сложным, политически проницательным и обладало способностью устанавливать порядок в общественных отношениях. Избавляло общество от тотального террора. Способ его? Не знаю. Люди тогда пользовались тем, что имели в своем распоряжении. Видениями, галлюцинациями. Сейчас наука точно так же использует в своих целях то, что имеет в своем распоряжении. Вот так обстоят дела. Я все сказал. Давайте еще выпьем. Мисс? Мы можем повторить?

Подождите секунду, Пэм.

Пожалуйста, все, что вы хотите.

Вы никогда не знали этого раньше?

Я всегда знал все это. Мы все это знаем. Чтобы приобрести иммунитет, студенты-богословы читают Ницше. Многие из нас после этого не могут с ним расстаться… Но уж коли мы заговорили о модальностях, то я скажу, что у меня есть. Я скажу, что я чувствую в глубине своей души и в самых сокровенных глубинах моего сознания и что больше всего приближает меня к откровению. Это же счастье, что я до сих пор уязвим для одного из аспектов древнего понимания мира. Я узнаю знамение, если увижу его.

Что это значит?

Я говорю о знамении, а не о запрещающем дорожном знаке, мой добрый светский друг.

Ага. Но что вы хотите сказать после всего того, что вы сказали…

Я понимаю, что это тяжело.

…об отношении иудеев к Иисусу? Именно это вы пытаетесь мне сказать?

Эверетт, черт возьми, дайте мне передохнуть… дело не в «Евреях за Иисуса» или еще в каких-нибудь жалких хреновинах, которые вы можете себе вообразить! Почему я вообще поднял этот вопрос! Говорить об этом нельзя, это разрушает, обращает святыни в дерьмо, впрочем, как и все остальное.

Но я не могу [едва слышно]…

Послушайте: не имеет значения, какие маньяки и зачем бросили туда распятие, неужели это до вас не доходит? Знамение есть знамение. Этого достаточно. Только так вы и можете его распознать. Знамение не может иметь мгновенного значения. Оно не вспыхивает вдруг, как реклама на Бродвее. Его не ищут, оно приходит само. Только так происходят знамения, они сами являются тебе. В момент их прихода ты понимаешь, что случилось то, чего ты ждал всю жизнь. Это громоподобная в своем молчании вещь. Я сделал ошибку, что вообще заговорил об этом с вами.

Может быть, поговорим о земных частностях?

Не сейчас, мой дорогой, сейчас мы будем пить… Я не должен был говорить об этом, да и вам не следовало. Давайте предадим все забвению…

Продолжайте, отец.

Слушайте, я скажу вам еще одну вещь. Если вы кладете большое бронзовое распятие на крышу синагоги, то что вы тем самым делаете? Так вот, вы одним блистательным ударом делаете все то, о чем я рассказывал вам, переводя смысл происшедшего на обычный человеческий язык.