В Праге в одиннадцать - Иван Афанасьев

Вскоре семья окончательно переселилась в Орел, выкупив небольшой домик на Первой Дворянской. Именно здесь состоялся первый мистический опыт Павла Недрагова.

Ему исполнилось шестнадцать, когда впервые в жизни он был допущен на спиритический сеанс. Поздним вечером за столом собралось восемь человек, один из которых, точнее, одна — медиум. Это костлявая тетка с большим отвислым носом и изрытым оспинами лицом. Откуда-то Павлу было точно известно, что она перенесла любовную трагедию, и с тех пор ударилась в эмансипацию. Приступая к сеансу, она долго сосредоточивалась, раскуривая тонкую пахитоску. Некурящий Павел старался откинуться на стуле как можно дальше, избегая клубов вонючего дыма. Рядом с ним пристроился кузен Игнат. Он старше, и уже неоднократно присутствовал при вызывании духов умерших. Игнат бледен, напряженно сосредоточен.

Вызывали в тот вечер дух Наполеона. Боже, как скучны и предсказуемы оказались провинциальные обыватели! Будь Павел чуть постарше, он просто испытал бы разочарование от происходящего жалкого спектакля. Но в те годы ему было все внове. Темнота, прикосновение рук соседа, истеричные взвизги тетки-медиума. Он вникал всей душой в происходящее, расслабился: и начал видеть сквозь темноту. Образы…

Образ Наполеона пришел первым: не настоящий император, а лишь иллюстрация в исторической книжке. Образ медиума — ветхая старуха с клюкой в рваном платье, качается на ветру, безуспешно пытаясь закрыться платком, а ветер срывает его, открывая взору морщинистое лицо с кривым носом. На следующий же день Павел понял, что образ тетки-медиума сочетался у него с представление о Бабе-Яге. А то, что могучим ветром был его кузен, он понял сразу.

Остальных участников спиритического сеанса Недрагов воспринимал в образах маленьких, плоских безликих фигурок. А вот себя совершенно не видел, и представил, что его просто нет. Медиум-тетка отвечала на пустые вопросы, а он точно знал — происходящее за столом порождается волей Игната. Не знал тогда, понимает ли он это сам кузен. Уже не узнать. Игнат умер от тифа в 1918 году.

Когда зажгли свет, все сидящие за столом в изумлении уставились на юношу.

— Павел, ты как здесь оказался? — кузен совершенно не помнил, что брат участвовал в сеансе с самого начала. Не помнили и другие. Смог! Он смог добиться того, чтобы окружающие его не замечали, он стер из их памяти воспоминание о себе, только пожелав этого.

Недрагов удивился, но не испугался такому умению. Может быть, оно спасло ему жизнь на германском фронте. Уже бушевала первая мировая, и дети дворян считали делом чести надеть военный мундир. Павел окончил ускоренные офицерские курсы и успел вкусить прелестей окопной жизни. Там он и применил несколько раз умение становиться невидимым для окружающих.

Но вскоре фронт развалился. Начались братания с противником, солдаты демонстративно не подчинялись офицерам. Потом и вовсе брат пошел на брата, сын на отца. Скорее всего, Павел примкнул бы к белому движению, если бы не переход на сторону красных генерала Брусилова, которого Недрагов искренне боготворил.

Хлебнув отравы большевизма, семья Недраговых срочно выехала в Прагу, на родину матери. Лишь отец не успел — сложил голову под Царицыным.

Павел никогда не считал себя эмигрантом, и практически не общался с русскими, ни в Праге, ни в Варшаве. Они были ему попросту не интересны. Болтуны, погрязшие по шею в иллюзиях.

В 1925 год в Варшаве на одной из студенческих вечеринок Недрагова познакомили с приезжим испанцем. Тот не владел польским языком, но свободно говорил на немецком. Среди студентов, собравшихся в комнате, большинство поляков, кроме родного языка сносно болтающих и на французском, которого испанец тоже не знал. Поневоле приезжему пришлось общаться только с Павлом.

Густав. Так он себя назвал, не добавив к этому ничего. Недрагов уже мог тогда видеть астральное тело человека, воспринимать его ментальные токи. Мог отличать одаренного, но необученного человека, от тех, кто научился применять свою сокрытую силу. Они пожали друг другу руки, — и Недрагова как будто током ударило. Он почувствовал действующую на него силу, гнетущую вниз, заставляющую забыть себя, подчиняющую себе. Привычным волевым усилием пропустил этот импульс сквозь себя. Не ответил. Глупо, мелочно соревноваться в силе с первым встречным.

Густав отнял руку. Улыбнулся. Нехорошая улыбка, притворно ласковая. Так улыбаются, когда бросить вызов боятся, а воткнуть нож в твою спину намереваются попозже. Павел много видел таких улыбок, пока учился в университете Варшавы. Не совсем таких, конечно. Истинный поляк именно в силу высокомерия в спину не ударит — знаменитый польский гонор не позволит. А вот Густав явно был лишен всяких предрассудков.

Что он тогда предлагал? Ах, да, деньги и власть. Это то, что всегда его влекло. Конечно, он был совсем не беден, но испанскому юноше с неподвижным взором, сводящим с ума романтичных барышень, требовались иные деньги, совсем иные. Он хотел не просто тратить их на себя — он хотел влиять. Сажать на трон новые королевские династии, назначать кардиналов, приводить к власти политические партии. Он понимал: никаких сил, никакого скрытого могущества, никакого таланта к внушению для этого не хватит. Ни у него самого, ни у десятка мастеров ментальных воздействий.

— Вы, Павел, — говорил испанец на великолепном немецком, — холодны, лишены честолюбия, терпеливы. При Вашей скрытой силе интересы и запросы — интересы рядового человека. Это редкость среди таких, как мы. Я по сравнению с Вами — как неуемный подросток, который вожделеет всего сразу. Представьте, какую мы составим пару! У меня есть шикарный план…

Планов у Густава, действительно, хватало. Только вот, по мнению Павла, он сам до них не дотягивал. Слишком нетерпелив и суетен. И, пожалуй, завистлив. Окопная жизнь научила Недрагова прямо противоположному. Возможно, именно в силу этого обстоятельства они, действительно, составили бы великолепную пару, дополняя друг друга. Но слишком много было в испанце отталкивающего, неприемлемого для Павла. Впрочем, при последующих встречах Густав был вполне дружелюбен, хотя и не наседал уже с предложениями сотрудничества.

Члены незримого братства настоящих оккультистов регулярно съезжались в несколько европейских столиц — на других посмотреть и себя показать. Вену избрали для себя сторонники Каббалы и классические европейские чернокнижники, последователи доктора Фауста. В Лондоне собирались тайные жрецы культов друидов, а Париж и Берлин облюбовали теософы. Тогда, в далеком 1927 году Густав без труда разыскал Недрагова в Вене.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});