Искры - Раффи

сильно больна. Ночью останешься у нас.

Я согласился, и мы пошли.

Их дом стоял недалеко от нашего.

Бабушка Зумруд, в самом деле, была сильно больна. У бедной женщины остались лишь кожа да кости. Она еле дышала.

Увидя нас, она немного оживилась. Попросила приподнять ее, подложить ей под спину подушки, чтоб она могла сидеть. Каро немедленно исполнил ее желание. Печка топилась и красное пламя освещало хижину и бледное изможденное лицо больной.

Она подозвала к себе Каро, посадила его к себе на постель и, взяв его руку в свою, дрожащим и слабым голосом сказала:

— Я умираю, Каро, и пока еще не закрылись мои уста, я хочу поведать тебе тайну, которую я до сего дня скрывала от тебя.

Она рассказала о том, что она не бабушка Каро, а была сперва служанкой в доме его отца, а потом стала его няней. Отца Каро звали Мир-Марто. Он был из рода Кара-Меликов, которые происходили от старинной армянской княжеской фамилии. В течение веков род этот претерпел столько же превратностей судьбы, сколько их претерпела сама Армения. Представители этого рода то возвышались до степени владетельных князей, то опускались до роли простых «старшин», а порой даже до роли земледельцев, осужденных на каторжный труд. Но они никогда не утрачивали духа благородства. В эпоху персидских «марзпанов»[7] они сохраняли еще привилегии могущественных феодалов. Но в эпоху арабского нашествия виднейшие представители этого рода были увезены в Дамаск и там были казнены. Одна из ветвей этого рода совершенно исчезла во времена византийских куропалатов, а во времена монгольского нашествия один из представителей этого рода Кара-Мелик вновь возвысился и стал могущественным князем. Прозвище «Кара-Мелик» он получил от татарского хана вследствие смуглости своей кожи. По имени этого Кара-Мелика все его дальнейшие потомки этого рода стали называть свой род родом Кара-Меликов. В эпохи революционных бурь, проносившихся над Арменией, этот род выселялся из родного края и селился то в провинции Арарат, то в провинций Васпуракан, то в Атропатене, то в Малой Армении. В последние времена, когда в Васпуракане усилились курды, один из представителей этого рода бежал из Мараша и поселился у южного берега Ванского озера. Заключив союз с вождями здешних курдских племен, он постепенно расширил свои владения и стал властителем всей Рштунийской области. Это был Мир-Марто, отец Каро. Титул «Мир» он получил от курдов. «Мир» значит глава, вождь, князь, господин. Его укрепленный замок стоял близ Востана на неприступной горе, омываемой с одной стороны озером, а с другой стороны защищенный цепью гор.

Мир-Марто был главой всех армян и самым богатым в области человеком. Число семь приобрело в его доме особое таинственное значение. У него было семь мельниц, семь садов; семь маслобоен, семь рощ. Из его дома везли на работу семь плугов, которые вспахивали семь раз семьдесят десятин земли. На его собственных пастбищах паслось семь стад овец, причем каждое стадо было одноцветным: одно стадо составляли исключительно белые овцы, другое — исключительно черные, третье — золотистые, четвертое — пестрые, пятое — серые и т. п. Тоже таинственное число фигурировало при перечне его коров, лошадей, буйволов и т. п. И все это должно было перейти, говорила бабушка Зумруд, в наследство семи сыновьям Мира-Марто. Из этих семи сыновей самым младшим был Каро.

Быстрое возвышение и усиление Мира-Марто, его успехи в войнах, которые ему приходилось постоянно вести, возбудили зависть главы одного из курдских племен. Не будучи в силах бороться с ним открыто, он прибегнул к хитрости: подружился с Миром-Марто, прикинулся его верным другом и союзником. И однажды, пригласив Мира-Марто к себе в гости, во время ужина велел своим людям сбросить его с высокой стены своего замка…

После того как отец Каро был так коварно убит, все остальные члены семьи подверглись той же участи и были варварски истреблены самовластным курдом. Уцелел лишь один Каро, которого няня спрятала в доме какого-то сирийца.

Больная бабушка закончила свой рассказ следующими словами:

— Во время этого ужасного избиения покойная твоя мать, раненная кинжалом в грудь, одной рукой держала рану, а другой передавала тебя мне и говорила: «Бери его, Зумруд, и если бог поможет тебе, и ты спасешь мое дитя, то научи его быть мстителем». С этими словами на устах скончалась благородная госпожа…

Весь рассказ бабушки Каро выслушал совершенно спокойно. Я замечал на его лице лишь изумление, которое охватывало его по мере того, как он узнавал самого себя. Бездомный, покинутый юноша, ведущий жизнь бродяги, вдруг почувствовал в своих жилах княжескую кровь. Но когда он услышал последние слова старухи, выражение его лица сразу изменилось: губы у него задрожали, и в глазах засверкал гнев. На этом гневном и молчаливом лице, мне казалось, можно было прочесть: «Клянусь святой памятью моей матери, что я отомщу!»

— Я не могла сообщить тебе завет твоей матери раньше, — сказала старуха, — так как ты был мал. Я ждала, чтоб ты вырос, созрел. Я ничему не могла тебя научить. Но рассказ о твоем отце будет вечно напоминать тебе о мести. Я умираю со спокойным сердцем, потому что знаю — после меня ты попадешь в более опытные и искусные руки. Слушай его советы и принимай все, что он будет тебе внушать. Этот благородный человек был другом твоего отца и одним из пяти «старшин» его владений. Он подвергся тем же варварствам, после того, как был уничтожен род твоего отца. Но это все он сам расскажет тебе.

Последние слова старушки относились к охотнику Аво. Итак, он не был простым охотником! Под маской охотника скрывался какой-то таинственный человек!.. С этой минуты я понял, почему он относится к Каро с особенным вниманием.

— А теперь закрой мне глаза, — продолжала больная, опустив голову на подушку. — Если пожелаешь вновь приобрести права и владения твоего отца, то ты тут в маленьком сундучке найдешь все, что для этого тебе нужно…

Она попыталась было протянуть руку к нише, где стоял сундучок, но рука ее ослабела и бессильно упала на постель. Глаза ее снова открылись и неподвижно глядели в небо, словно там, над небесным сводом перед ней был открыт престол предвечного, и она просила у него дара, силы и удачи тому, кого она кормила и вырастила на своих руках. Ее седая голова склонилась, по лицу пробежала судорога и глаза ее снова закрылись.

— Она умерла! — сказал Каро, не проронив ни одной слезы.

Я удивлялся его жестокости. С каким хладнокровием выслушал он весь ее рассказ, — думал я.