Целитель #12 - Валерий Петрович Большаков

шло большим темным глазам девочки и ее густым волосам иссиня-черного цвета. Мир вокруг затеял плавное кружение…

— Юлька! — ахнула девушка. — Ты как… здесь⁈

Прелестная бразильяночка лет десяти, шагавшая навстречу, недоуменно улыбнулась.

— O que disse, senhora?

У Риты разом отлегло. Задышав, вглядевшись в приятные черты девочки, она узнала в ней саму себя — точно такую, какой была в третьем или четвертом классе.

— Не может быть… — ошеломленно вытолкнула Рита.

— Подожди, щас разберемся! — деловито сказала Инна, и окликнула Терентьеву: — Нонночка! Кто-то хвастался, что знает португальский…

— Да не то, чтобы в совершенстве… — смутилась актриса. — Мой бывший читал Камоэнса в подлиннике, а я — так…

— Спроси эту девочку, как ее зовут! — затеребила ее Видова.

— Красивенькая… — подрастерялась Нонна. — На нашу Риту похожа…

— Да в том-то и дело, что вылитая Ритка! Я же с ней училась, знаю!

— Но… так же не бывает! — воскликнула Проклова, и в ее глазах зажглись огоньки жадного любопытства. — Или бывает?

— А мы сейчас проверим! Нонна!

Терентьева с великолепным изяществом склонилась к юной незнакомке, и вопросила, очаровательно улыбаясь:

— Como te chamas, miuda[10]?

Девочка смущенно оглядела целый отряд красоток, и пролепетала:

— Марина Сильва де Сетта!

Медленно, но четко складывая слова, Нонна выяснила, что маму Марины зовут Вера Сетта, что она местная актриса, а папа малышки — Фернандо Баккарин. Он итальянец из Венето, и журналист.

Освоившись с необыкновенным и поразительным, Рита присела сама, пытая свою «копию», знает ли та английский.

— Yes, mam! — просияла девочка.

— When I was little, — восхитилась Гарина, — I looked exactly like you!

— You’re still very pretty! — захихикала Марина, и доверчиво потянула из-за выреза цепочку со старинной подвеской. — Here, look what my dad gave me! He said it was a memory of my great-great-geat-great… grandfather[11].

— Ух, ты… — пробормотала Рита, кладя на ладонь украшение — потертую золотую монету, закатанную в ободок из белого драгметалла. На ее реверсе-«орле» тускло блестел крошечный Иисусик, вписанный в овальный нимб с восемью звездами, а на обратной стороне отливал бородатый старец в странной шапке, похожей на перевернутую туфлю. Он преклонял колено перед каким-то святым, а тот вручал ему штандарт.

— Древность какая… — выдохнула Проклова зачарованно.

— Оn the coin is my great-great-great… — торжественно сказала девочка, явно гордясь. — My grandfather[12]!

— Не понятно, что написано, — пригляделась Рита. — Буквы какие-то… Эх, Изе бы позвонить… Он осенью кандидатскую защитил.

— Слыхала, — кивнула Инна, и подняла на подругу недоумевающий взгляд. — Ну, так звони! Чего ты?

— В Москву? — Ритины бровки вскинулись недоумевающим домиком. — С Кубы и то связи нет.

— Балда-а! — ласково пропела Видова. — Это, потому что кубинцы секретничают, а отсюда можно! Мой папа, когда возвращается с зимовки, всегда до нас дозванивается — из Рио или из Монтевидео… Звони!

— Ла-адно… — Гарина неуверенно потянула радик из сумочки. — Попробую…

После третьего гудка ответил бодрый голос Динавицера:

— Алё! Привет, кинодива! А ты где?

— Я из Рио-де-Жанейро! — заторопилась Рита. — Изя, ты можешь перевести надписи со старинной монеты? Его носит одна молодая особа… м-м… ну, как бы в память о далеком предке…

— Не вопрос! Щас, листочек только найду… Диктуй!

— Я по-английски, ладно?

— Минуточку, — замычал Изя, пародируя Шурика из «Кавказской пленницы», — я з-записываю…

— Ой, Изя… — глухо донесся Алькин укор.

— На громкую связь! — грозно скомандовала Проклова. — А то нам не слышно!

Рита послушно исполнила веление подруг.

— SIT… T… XPE… DAT… — она внимательно считала буквы по краю реверса. — Записал? А сейчас — с аверса… С решки!

— Диктуй!

— MAR… FALR… S… M… VENETI. Тут всё.

— Алё! — послышался голос Диновицера, отчего-то подсевший. — Внимаешь?

— Изо всех сил! — подластилась девушка.

— Слушай, Ритуля, — сдержанно выговорил кандидат исторических наук, — ты, случаем, текилы не перебрала? Или что там в Рио хлещут? Ром?

— Да нет, мы мороженое только… — залепетала Рита, теряясь.

— Ой, Изя, ну ты как скажешь! — выразила трубка Алькино недовольство.

— Да вы не понимаете! — взорвался кандидат. Посопев, он утих, и продолжил обычным голосом, хоть и подрагивавшим от волнения. — На вашем дукате написано: «SIT TIBI CHRISTE DATUS, QWEM TU REGIS ISTE DUCATUS», что означает: «ХРИСТОС, КОТОРОГО ВЫ ИЗБРАЛИ, ЧТОБЫ СИМ УДЕЛОМ ПРАВИТЬ». Ну, это обычная средневековая фигня, а вот на аверсе выбито: «MARINO FALIER, SERENISSIMA RESPUBLICA VENETIANA», то есть «МАРИН ФАЛЬЕР, СВЕТЛЕЙШАЯ РЕСПУБЛИКА ВЕНЕЦИЯ»! Дошло? — расслышав молчание, Изя вздохнул. — М-дя… Это инаугурационный дукат Марина Фальера, мятежного дожа! Таких монет… Да их во всем мире и полдесятка не наберется!

Девушки, голова к голове, приникли к радиофону, заговорив, заныв вразнобой:

— Дорогой, наверное, да?

— Расскажи, Изечка, расскажи-и!

— Про дожа!

— Ага!

— Ну, пожа-алуйста!

— Да чего там рассказывать… — мигом заважничал Динавицер.

— Ну, Изя-я!

— Ладно, ладно! Я по-быстрому. Это случилось в четырнадцатом веке. Марино Фальеро было тогда восемьдесят лет… Ну, так его имя звучит по-итальянски, а на венецианском наречии он — Марин Фальер. Так вот, этот старикан женился на молоденькой красавице, девятнадцатилетней Анджолине. И как раз его выбрали дожем! Ну, дед по обычаю устроил карнавал в своем палаццо, и тут один молодой наглец, Микеле Стено, прилюдно целует его жену в алом маскарадном костюме! Гости в шоке, мажора выгнали взашей, и тогда этот придурок не придумал ничего лучше, чем напакостить — пробрался во Дворец дожей, и на спинке дубового кресла Марина, прямо в зале Совета Десяти, нацарапал: «Фальер содержит красавицу-жену, а тешатся с ней другие». Это было стра-ашное оскорбление! Его смывают только кровью, но Микеле не осудили на смерть, приговорив лишь к годовому изгнанию — уж больно знатные у того родители были. А дож в Венеции ничего не мог! Он царствовал, но не правил! Вот тогда взбешенный Фальер и возглавил заговор, желая стать князем и навести в Венеции «орднунг унд дисциплин». Однако дожа предали. И в тысяча триста пятьдесят пятом году отрубили голову… Вот, такая вот история.

— Здорово… — выдохнула Терентьева, смакуя раскрытую тайну.

— Ритуль, — раздался вкрадчивый голос Изи, — а ты не в курсе, кто отец этой… м-м… молодой особы?

— Ее зовут Марина Сильва де Сетта. А папа у нее — итальянец! И как раз из Венето!

— А-а! Ну, тогда все понятно! Фальер — ее пра-пра-пра…

— Спасибо, Изечка! — промурлыкала Инна.

— Пожалуйста, Инночка! Пока-пока! Чмоки-чмоки в обе щеки!

— Я вот тебе дам «чмоки-чмоки»! — тенью зазвучал гневный голос Альбины. — Ишь ты его!

— Да я ж фигурально!.. — заюлил кандидат наук, и радик затих.

Хихикая, Инна вернула «ВЭФ» Рите.

— Что-то ты опять задумчивая! — подозрительно сощурилась Видова.

— Вспомнила одну вещь… — Рита пальцем огладила дукат, висевший на груди улыбнувшейся Марины.

— Какую?

— Где я видела точно такую же монету…

— Где⁈ — навострили ушки актрисы.

— В сундуке моей бабушки…

Общий вздох провеял, растворяясь в лучезарном воздухе.

Глава 9

Четверг, 30 марта. Вечер

Бразилия, Мату-Гросу

Если честно, то Рите было страшновато. Штат Мату-Гросу, куда залетел их маленький самолет, похожий на белый «кукурузник», считался самым неосвоенным и малоисследованным. Скалистые предгорья Анд кругом, да мутные реки, в которых черт знает что водится, а всё остальное пространство тонет в дебрях сельвы.

Пилот двухмоторного «Эмбраэр-Шингу» умудрился сесть на просеку в лесу, что тянулась от травянистого берега Арагуаи, и даже развернуться. Едва рев двигателей утих, и лопасти пропеллеров замерли, из-за плотно сбитых деревьев, зажимавших взлетно-посадочную полосу, вышли хозяева здешнего леса — невысокие, хилые с виду, но жилистые индейцы тапирапе, стриженные «под горшок». Бесстрастные, вооруженные короткими охотничьими копьями и «одетые» в кожаные переднички размером чуть больше фигового листка, они приветливо кивали гостям, выглядывавшим в иллюминаторы.

Летчик на пару с переводчиком спустил лесенку-трап. Первым вышел Боярский, и галантно подал руку Рите.

— Obrigado, — церемонно поблагодарила его девушка, и ступила на мягкую, податливую землю. Стоило сделать пару шагов, чтобы послед цивилизации — душное амбре горячего металла и бензинового выхлопа — отнесло ветром, наполняя легкие иными запахами — прелой листвы и сладковатой гнили, илистой влаги и застарелого чада. Горелым