Флибустьеры против пиратов Карибского моря - Леонар Дюпри

На вечер был назначен прием в честь моего приезда, который должны были посетить все самые значимые лица столицы острова. В доме шла шумная подготовка, наверное, как и во всем городе. Не хочу описывать это, поскольку довольно глупо, когда тебя представляют нескольким десяткам чужих людей, пришедшим поглазеть, как выглядит сын губернатора и что можно полезного извлечь из этого визита для себя. По сути, никто не разделял радости отца, но все делали вид, что счастливы не менее. Особенно старались гости с дочерьми на выданье. Все эти Магдалины, Маргариты и Марии-Терезии показались мне ужасно глупыми жеманницами, а их наряды полной безвкусицей. Однако их родители были еще хуже, напомнили тех мелких мушек, о существовании которых я сразу же узнал, как только сошел на берег. Их тут называли москас или москитос. Стоило лишь остановиться, как они словно по команде слетались со всех сторон с надеждой закусать тебя до смерти. Вот именно в таком окружении я и находился сейчас, с той, пожалуй, разницей, что это были представители местного света, желавшие показать своих дочерей с самой выгодной стороны. Кто-то рассказывал об обширных сахарных плантациях, которыми владеет совсем неподалеку от Санто-Доминго, кто-то описывал свои обширные пастбища в какой-то провинции, где у него несметные стада, а также как бы мимоходом сообщал о своем годовом доходе, и т. д. Я вежливо улыбался, выслушивал очередные комплименты относительно моих брабантских кружев, и все начиналось сначала. Подходил новый папаша, а еще хуже мамаша, и начинали расспрашивать меня о Мадриде, где я никогда не был, о придворной жизни, о моде и подобной чепухе, которой они придавали слишком большое значение.

В душе я твердил себе, что, возможно, все эти колонисты на самом деле милые люди, просто им хочется побеседовать с новым человеком из Европы, расспросить его обо всем. Я рассказал, что Испания произвела на меня неприятное впечатление своей бедностью и грязью, они снисходительно улыбались, словно это я приехал к ним в Европу из колоний. Говорили, что мое мнение ошибочное и что лучше и богаче Испании нет страны во всем свете, поскольку именно туда стекается все золото Западных Индий. Мои возражения, что это золото испанцы отдают за те же брабантские кружева и другие подобные вещи, которые сами не делают, вызывали у них хохот. В этот момент они еще выше задирали нос, прямо-таки наливаясь гордостью до самых краев, снисходительно объясняя, что нация испанцев является гегемоном во всем мире, на нее работают все остальные страны. Я представлялся им неким нерадивым студентом, которому непременно нужно прочесть лекцию о величии их родины, о патриотизме, о какой-то национальной идее и об особом месте испанцев в мире.

Было смешно смотреть на этих глупцов, погрязших в собственной чванливой гордыне. Они считали Испанию гегемоном, несмотря ни на что, она уже давно таковой не являлась. Родившись во Фландрии, я прекрасно знал, почему испанский король столько лет воюет с голландцами, чтобы заставить их вернуться под его начало. Все дело в деньгах. Нидерланды приносили испанской короне гораздо больше дохода в виде налогов, чем она получала из Америки. Я знал и то, что золото и серебро Западных Индий уходит у испанцев сквозь пальцы и идет на развитие промышленности других стран. Что в Испании уже давно почти ничего не производится.

Я казался окружающим лишь плохо обученным молодым человеком, не понимающим смысла жизни, а они мне – настоящими безумцами, сознание которых затуманено великой национальной идеей, о значении которой все готовы говорить часами. Боже мой, как они с этой своей идеей далеки от обычной настоящей жизни, думал я в это время. Они считают себя какой-то особенной нацией. Но зачем? Чтобы истратить на поддержание этой фикции все золото и серебро Перу?

…Выслушивать женские глупости было еще хуже. Фальшивый смех, беззаботное щебетание, уверенность в собственной непогрешимости, знание ответов на все вопросы, самонадеянность – все это было ужасно. Но, вдруг повернувшись, я увидел ее. Эта девушка входила в дом под руку с пожилым кабальеро. Словно пуля пробила мою грудь навылет, когда она взглянула на меня. Я тут же отвел взгляд. О боже! Это была она. Та единственная. Я отвернулся, делая вид, что увлечен очередным разговором о политике, который рядом вели иезуит и доминиканец. Мне надо было перевести дух. Какая красотка! Какое изящество походки, какие тонкие черты лица, какие волосы, какая грация в движениях. Я незаметно наблюдал за незнакомкой. Да, это была девушка моей мечты. Но вот отец подводит ее ко мне. Боже, как она хороша!

– Разрешите вам представить, дон Антонио, это мой сын Педро, а это адмирал дон Антонио де ла Плаза, гроза всех иностранных кораблей в наших морях, командир знаменитой Armada Barlovento. Его дочь донья Мария.

Боже, какие у нее красивые карие глаза, какая улыбка… Но не успел я как следует раскланяться, как с улицы послышались крики, оповещавшие, что прибыл сам президент дон Хуан Франсиско де Монтемайор-и-Куэнса с женой и двумя дочерьми. Конечно, он был горд, что единственный на острове имел карету, но, только взглянув на нее, я еле удержался от смеха. Бросив взгляд на донью Марию, я понял, что она заметила мои невольные чувства и слегка понимающе улыбнулась.

Встретив президента, отец подвел его ко мне и представил с довольным видом.

– Говорят, молодой человек, вы любите фехтование? – спросил дон Хуан.

– Как любой дворянин, я с детства обучаюсь умению владеть шпагой, – поклонившись ответил я.

– До меня дошли сведения, что вы чрезвычайно преуспели в этой области и что от этого даже имели некоторые неприятности в Европе.

– Вы, очевидно, путаете меня с кем-то. Мои достижения ничтожны, чтобы на них обращать внимание.

– Разве? А вот ваш слуга заявляет обратное. Говорят, вам прямо-таки нет равных.

– Мой сын весь в меня, – вступил в разговор мой отец. – Я первым учил его фехтованию, и, надеюсь, от меня он унаследовал не тольку мою шпагу, но и крепкую руку.

– Хотелось бы, дорогой граф, чтобы, в отличие от вас, он не вызывал на поединки моих самых преданных людей.

В ответ на это отец лишь сделал вид, что поклонился, и, любезно подхватив под руку президента, увлек его в сторону, о чем-то оживленно расспрашивая. Я снова взглянул на донью Марию, которая, похоже, также смотрела в мою сторону, закрываясь мантильей. Какая же красота! Какие изящные руки, тонкие пальцы…

– У нас тут не любят, когда приезжие пялятся на чужих невест, – вдруг услышал я голос сзади.

Это был некий кабальеро лет сорока, мне еще не представленный. Он окинул меня презрительным взглядом и съязвил, что в Санто-Доминго нет ни одного тренировочного фехтовального зала, так что мне будет негде поразить воображение дам.