Притворись, что мы вместе - Дарья Сумарокова

Асрян опять вернулась к обычному положению, повернулась лицом к плите и продолжила варганить что-то детское на завтра. Поворачивалась она только на секунду, чтобы быстро схватить реакцию собеседника. Периодически в ходе разговора она присаживалась за стол, ела что-нибудь с тарелки и запивала, не чокаясь, несколькими глотками из бокала. Именно поэтому я обычно напивалась гораздо быстрее, чем она. Думаю, разговор за плитой существовал как особый вид расслабления – она отдыхала от напряженного всматривания в лица своих клиентов.

– Завязали или потому, что попросту не были алкоголиками, или был мотив, да такой сильный, что сохранился на много лет. Я пока вижу одно: ни ты, ни Катька или даже работа, наконец, для него не имеют ни малейшего значения. Пока что это так. Ты меня знаешь: я не стану вмешиваться в ситуацию: это неэтично и толку не будет. Я для него близкий личный контакт, тем более твой. Но договориться с Сапожниковым смогу в любое время. Кстати, он открывает на Ваське[1] частную клинику. Пять минут ходьбы от метро. Я была – очень даже глобальненько: дневной стационар, вся терапия, естественно, психотерапия, неврология и все такое. Есть ставка эндокринолога… Могу поговорить.

– Круто! А в какие дни у них эндокринолог? Ты же знаешь: я только по вечерам смогу или в воскресенье.

Тут Асрян повернулась, держа в руке большой половник. Выражение лица явно намекало на то, что этот самый половник сейчас окажется у меня на голове.

– Ленка, ты точно безумная. Какое воскресенье, какой вечер? Ты вообще про Катьку сейчас вспомнила хоть на секунду? Или ты собираешься в вашей богадельне до пенсии тусоваться?

– Черт, я что-то совсем про все забыла… Нет, конечно, это невозможно. Какая клиника, когда едва в больнице успеваю.

Асрян снова повернулась к кастрюлям и даже не удостоила меня ответом. Мне стало стыдно. Ведь сама прихожу к ней, потому что только ей, и никому больше, могу рассказать про все свои какашки, и потом тут же бегу от предложенных ею вполне разумных вариантов хоть что-то поменять. Я решила закрыть свою рабочую тему, зашедшую, как всегда, в тупик, и заодно подлизаться.

– Кстати, о работе. Тут девки звонили из онкологии, с Песочной, у них там ставка психотерапевта открывается с сентября. Подыскивают достойного человека. Я обещала у тебя спросить, ты ж у нас теперь мозгоправ с именем.

Ирка зашипела вместе с луком на сковородке.

– Потому и с именем, что никогда не соглашусь на такое предложение.

– Странно. Я думала, тебя это заинтересует. Там прием на хозрасчетной основе, график сама себе составляешь. Это же, так сказать, высший пилотаж для любого психотерапевта, в таком месте поработать.

– Нет, дорогая, это не высший пилотаж, а святое причастие. Высший пилотаж – это когда ты показал человеку возможность прожить жизнь так, чтобы не скрючиться от рака в сорок с небольшим. Чтобы радовался и не мучился сам от себя.

– Не своди ты все к мозгам. Если бы все так было просто. Там и по восемнадцать-двадцать лет девочки с раком сисек ходят. Ты же помнишь. У них что, тоже хронический стресс?

– Я этого и не утверждаю. Все индивидуально, ведь только что обсуждали. Просто каждый должен брать ношу себе по силам. Ты меня знаешь: я не экстремал и обманывать ни себя, ни других не хочу. А придет туда кто-то достойный – только пожму руку. Но только в случае, если это, блин, осознанно, а не так: шашкой помахать, а потом через три месяца – простите, что-то тут у вас жарковато.

В процессе монолога Ирка открыла вторую бутылку и достала из холодильника тарелку с холодцом.

– Ирка, черт, давай притормозим. Жрем на ночь! Будем толстые и ужасные.

– Я, между прочим, замужем окончательно и бесповоротно, так что могу себе позволить. А ты сама за собой следи и не мешай другим наслаждаться жизнью.

Я особо не сопротивлялась, ибо первая бутылка уже сделала свое дело и резко ослабила контроль над пищевым центром.

– Нет, по поводу работы ты права, всегда честно принимаешь решения. А я вот, видимо, не всегда понимаю, что делаю.

Асрян наконец закрыла детскую кастрюльку крышкой, уселась напротив меня и хитро прищурилась.

– Да-а-а… Я тебя так и представляю: война, госпиталь где-нибудь под Москвой, окопы, танки, и ты ползаешь по взрывающемуся полю с санитарной сумкой через плечо, вся грязная, чья-нибудь такая эротичная полковая жена. Молодой офицер, переполненный тестостероном, типа Петьки, о! Так сказать, замужем с сорок первого по сорок пятый. Секс на грани истерики. А там дальше – трава не расти.

Теперь уже я раздраженно махнула на нее бокалом.

– Ой, да какой там секс у меня… не смеши. Катька – вот и весь мой секс. Особенно после недавних событий. Эротика такая теперь, что впору новую кровать покупать в спальню. Я вот думаю: прямо в воскресенье пойти купить или свекровь пригласить в гости сначала? Так сказать, ради экскурсии с ознакомлением.

– Конечно, свекровь сначала, хотя это сто процентов ничего не даст, но удовольствие получишь.

Мы злорадничали над собой и окружающими до половины первого, пока я не спохватилась и не вспомнила про завтрашнее дежурство. Заходить в квартиру родителей около часа ночи было теперь как-то неуютно. Слава богу, у меня всегда оставались ключи и полупьяное копошение в ванной никого не разбудило. Наспех приняв душ, я осторожно подвинула Катьку и постаралась втиснуться вместе с ней на маленькую детскую кровать, купленную родителями специально для внучки. Была одна девочка, теперь две. Жизнь движется. В последний момент чуть не забыла поставить будильник на телефоне. Девять непринятых звонков от Вовки только за вечер.

Я очень устала. Очень. Ведь это и правда было в последний раз. Я верю. Ничего… все будет хорошо. Все наладится.

Апрель

В апреле пришли спокойствие и тишина. Вовку, вероятно, на самом деле испугало то, что он не заметил случившегося. Кровать он поменял, не дожидаясь нашего возвращения, а заодно со сменой мебели изменились и многие другие обстоятельства. Загулы резко прекратились, на работе, похоже, все тоже наладилось, и начальник доверил ему важную командировку на несколько дней в Хельсинки – без сомнения, важный фронт работ.

Я воспрянула духом. Снова появилась надежда на счастливую семейную жизнь. Оправданием моей наивности могла служить только молодость и отсутствие жизненного опыта. Более того, проснулись очень глубоко зарытые кулинарные таланты, и голубцы по-асрянски и мамин мясной пирог оказались первой вершиной моего кухонного творчества. Только ночью все оставалось так же непросто после того, как Вовка устроил писсуар из супружеской постели. Эта часть семейной жизни точно так же превратилась в полный туалет.

Вернувшись с Катькой домой после нескольких дней отсутствия, я обнаружила не только новую кровать в спальне: Вовка уже успел застелить свежее белье, купил две большие подушки, два одеяла, покрывало. Пахло дорогой деревянной мебелью и только что выстиранным и отутюженным постельным бельем. Несмотря на все эти усилия со стороны мужа, в течение двух последующих недель я старалась как можно быстрее уложить Катьку спать и завернуться в старенькое, снятое с антресоли покрывало, поближе придвинувшись к своему краю кровати. Только одна мысль о Вовкином пыхтении над моим телом вызывала рвотный рефлекс. Вовка как будто понимал это и не делал, слава богу, попыток напасть на меня. Днем мы казались идеальной парой, выходные проходили весело, вместе с Асрян и прибывшим из рейса мужем. Проводили время с детьми, ходили в кино, в кафе, Вовка сам предлагал себя в роли шофера, что автоматически вычеркивало его из списка лиц, употребляющих алкоголь. Венцом программы стали два посещения Мариинки. «Лебединое озеро» и «Щелкунчик» произвели на детей неизгладимое впечатление. Картинки из другого мира, как будто подсматриваешь через замочную скважину. Только события происходят все по тем же самым законам: и все так же невозможно повлиять на ход событий: лебедь умерла и уже никогда не поднимется снова. Обидно и жалко.

К концу апреля вечерние часы стали совсем напряженными. Я не могла уже держать Вовку на расстоянии. Наконец я решила, что дальше так невозможно. В одно из совместных с семьей Асрян воскресений я выпила почти что бутылку вина. Домой вернулись поздно, Катьку привезли уже практически спящую. На фоне окончательной фригидности возникло мимолетное обострение совсем изголодавшегося женского аппетита, чем я и воспользовалась. Уложила ребенка, осторожно раздев, и вернулась к Вовке в гостиную. Все кончилось, слава богу, быстро.

Ничего, пережила. Не умерла же.

Вовка с виду страшно обрадовался окончательному примирению. Мы прокрались на цыпочках в спальню и легли спать вместе, укрывшись одним одеялом. Но сон ко мне совершенно не шел. К часу ночи я поняла, что попытки считать слонов и прочие уловки ничего не дают. Я потихоньку встала, завернулась в свое старое покрывало, прокралась обратно в гостиную, забралась в кресло с ногами и уставилась в окно. Фонарные столбы, стоянка с кучей машин, соседние дома, неестественная тишина, обездвиженность и покой. В комнате тихонечко тикали старые дедовские часы с кукушкой, отраженный свет падал на корешки книг. На полу лежал роскошный среднеазиатский ковер – от Вовки. Ковер был очень красивым: яркие восточные узоры вычурно переплетались и как будто выпадали из трехмерного пространства. Цвета в полутьме, пока я на них смотрела, казалось, поменяли оттенки…