Семейство Тальниковых - Авдотья Панаева

Ровно через час собака залилась лаем. Степанида Петровна радостно заглянула в прихожую и с торжественной улыбкой сказала:

– - А вот и Алексей Петрович.

Но встретив мой взгляд, полный гордости и презрения, она смутилась и поспешно отвернулась…

Я села в угол и решительно не сводила с нее глаз: она как-то странно конфузилась, вертелась на своем стуле, наконец переменила место: казалось, мои глаза, как огонь, жгли ее совесть… Наконец она не выдержала и сердито спросила:

– - Что ты вытаращила глаза?

– - Я стараюсь прочесть в ваших глазах, сколько вы сегодня лжи и доносов сделали маменьке.

– - Ах, боже мой! Что с тобой? Да ты так дерзко смотришь! Ну, погоди, завтра тебе будет за все.

– - Посмотрим! -- сказала я так выразительно, что тетушка побледнела и превратилась вся в удивление…

Гости разошлись, но Алексей Петрович еще остался…

Я легла спать в страшном волнении, в первый раз чувствуя какое-то достоинство: меня любят, я выйду замуж, больше никакой мысли не могла я связать в голове… Утром я стала, по обыкновению, сбираться к учителю, но маменькина горничная с улыбкой сказала мне:

– - Барышня, маменька не приказала вам сегодня ходить к учителю… поздравляю вас, барышня!.. -- прибавила она значительно.

– - С чем? -- спросила я, невольно вздрогнув.

– - Полноте, барышня! Я ведь слышала, как Алексей Петрович разговаривал с маменькой; вы теперь невеста… так подарите мне старый салоп.

Степанида Петровна еще лежала в постели и, казалось, спала, мы говорили тихо, -- но при слове "невеста" она вскочила, с испугом осмотрелась кругом и дико закричала:

– - Кто? Какая невеста?

Я знаком просила горничную молчать. Тетушка взволновалась. Я начала смотреть на нее по-вчерашнему.

– - Что же ты нейдешь? Уж половина десятого, -- сказала она с беспокойством.

– - Не хочу, -- отвечала я презрительно.

Она все заметней терялась, но когда Александра Семеновна радостно поздравила меня как невесту, Степанида Петровна задрожала и рухнулась на стул… ноги ей изменили… она закрыла лицо руками п заплакала.

Вдруг все засуетились в детской, глухой шум пролетел всюду: "Маменька идет! Маменька!.." Еще в прихожей слышались твердые шаги, -- маменька величественно вошла в детскую.

Я поцеловала ее руку и возвратилась на свое место… Маменька начала так:

– - Очень хорошо! Так-то вы себя ведете? Я все знаю… -- Тут она склонила голову на сторону, отчего во всей ее фигуре еще резче выразилось чувство материнской гордости, и продолжала: -- Ваше счастие, что вы имеете такого отца и такую мать… вы думаете, что он женится за ваше лицо? Нет, из уважения к вашему отцу и матери… -- И, переменив величавый тон на простой и снисходительный, она заключила:

– - Отчего ты не сказала мне, что он хочет жениться на тебе? А?

– - Оттого, что я вас совсем не видала…

Маменька, немного смущенная смелым моим ответом, трагически сказала:

– - Хорошо! Теперь все кончено! Желаю, чтоб вы жили так же, как ваш отец с матерью.

У меня невольно вырвалось:

– - Не дай бог!..

Заметив только движение моих губ, маменька сердито спросила:

– - Что?..

Я молчала. Видя в своей дочери такое равнодушие, она поспешила покончить сцену, обещавшую ей гораздо больше эффекту…

– - Ну, поздравляю -- и вот тебе мое благословение! -- Она сделала крест на воздухе и выразительно протянула мне руку… Но, не знаю, что-то удерживало меня поцеловать ее… Напрасно Александра Семеновна тихонько делала мне умоляющие знаки: какое-то новое, странное чувство говорило во мне все громче и громче, и я не двигалась… Наконец маменька, оскорбленная, прижала отвергнутую и усталую руку к груди, с презрением осмотрела меня с ног до головы и быстро пошла из детской, сосредоточив в своей походке весь оста ток величия…

Сестры и братья радовались моей смелости, Александра Семеновна бранила меня и охала. Степанида Петровна сидела как убитая, с поникшей головой; коса ее была распущена, она держала в руках гребенку и бессмысленно смотрела на нее; только изредка ее взгляд падал на меня… Наконец она наскоро оделась и ушла с чрезвычайной поспешностию…

Вечером, когда приехал Алексей Петрович, папенька привел его в детскую и сказал:

– - Вот вам и жених!

И больше ничего…

Сватовство происходило очень оригинально, как рассказал мне Алексей Петрович. В первую минуту маменька не могла скрыть удивления, что он женится на мне, и поправилась так:

– - Впрочем, вы не смотрите на нее, -- если ее приодеть, она будет очень недурна…

Он просил ее до времени держать его предложение в тайне, она обещала, но в тот же день поехала рассказывать своим знакомым, что вот каким они пользуются уважением: на дочери их женится богатый человек, дворянин, да уж и у другой дочери есть жених, хоть не так богат, но зато ума и учености необыкновенной…

А на другой день, когда Александра Семеновна чесала ей голову, она говорила ей:

– - Да что она думает о себе! Разве я не имею над ними власти? Я мать! Хоть я и жена музыканта, а и смотреть не хочу на Алексея Петровича, даром что он дворянин. Да еще посмотрим, правду ли он говорит: может, просто деревнишка в пять голодных душ…-- Тут она заливалась смехом.--Пожалуй, дворянки-то наши придут опять к отцу, к матери за куском хлеба… Только скажите им, что выгоню вон… ничего не дождутся! -- И она так горячилась, как будто ее дочери уже стояли перед ней в рубище, окруженные кучей голодных детей, с протянутыми руками…

Дедушка не выпускал из рук календаря, читая всем нравы, наклонности и будущую судьбу моего жениха… Бабушка с радости выпила лишнюю чарку. Дяденька в первый раз поцеловал меня в лоб и сказал:

– - Поздравляю тебя, мамзель На-та-ли-я!

Степанида Петровна не возвратилась домой; она осталась у бабушки и написала маменьке письмо, наполненное упреками за сближение ее сестры с сыном важного человека, за тиранское обхождение с ней самой и за многое другое…

Гнев маменьки обрушился на бабушку…

Наконец и сестра Софья сделалась невестой. Маменька объявила, что ей не из чего давать нам приданое, и мы стали думать о нем сами. Когда Алексей Петрович делал мне подарок, маменька приходила в детскую и ласково говорила тетеньке:

– - Посмотрите, какой мне подарок сделал Кирило Кирилыч: да-с, не дворянский подарок: он только триста рублей стоит…-- Наконец, раз она призвала нас и торжественно вручила нам по триста рублей самыми мелкими ассигнациями, так что пачки казались довольно велики, и по старому шелковому платью; я не хотела брать, но побоялась новой сцены…

Брат Иван успел наговорить дедушке о наших женихах бог знает каких чудес. И старик вечером, когда тетенька разливала чай, садился к ней и начинал говорить:

– - Сидишь себе, ничего не знаешь, а ведь, как подумаешь, нынче не то, что прежде: бывало, генерал старый, а нынче едва борода покажется, уж и генерал!

– - О каком генерале вы говорите, Петр Акимыч?

– - Ну, разумеется, о каком! Посмотришь, такой худой…

Дедушка считал моего жениха генералом…

ГЛАВА XII

Между тем дяденька почти жил у нас: так завладели им карты.

Раз прибежала к нам бабушка впопыхах.

– - Здравствуйте, мои голубчики! Что мне делать с Семеном? Он все ловит какую-то крысу! Лег спать да кряду двои сутки и проспал; ничего не ест, не пьет, а глаза большие, большие… А все проклятые карты, Наташа! Месяц тому он проигрался -- вынул ломбардный билет, слышу: всё деньги считает, а потом я уж их не видала… Господи! Право, наказанье! Страшно домой итти. Говорит: маменька, посмотрите, крыса бежит, а ей-богу, Наташа, никакой крысы нет… Крадется за ней, ловит ее -- все вверх дном перевернет, да еще бранится: вы, говорит, мешаете мне поймать ее, вы ими, говорит, меня кормите, оттого я ничего не ем… Каково? Ведь он просто рехнулся! Сначала я думала, шутит, да он так дико смотрит, что мороз по коже пробегает!..

Мы упросили бабушку остаться у нас обедать.

Вечером в прихожей собака вдруг страшно залаяла… Вбегаю -- и вижу дяденьку. Он сбросил с вешалки чужие шубы и сделал из них посреди комнаты гору, а свою шубу старательно растянул по всей вешалке. Собака горячо вступилась за шубы, вверенные ее присмотру, -- дяденька попробовал унять ее лаской, вежливо попросил у нее лапу, -- но она, шипя и задыхаясь, становилась на задние лапы и почти висла на ошейнике… Я приласкала ее, она замотала хвостом, но все еще глухо ворчала, бросая дикие взгляды на дяденьку.

– - Не подходите к Трезору, дяденька! Он вас укусит!

– - Ничего, не бойся, мамзель Наталия. Уж меня и так крыса укусила за палец. Так больно! -- И дяденька страшно изменился в лице, а потом улыбнулся. -- Ну, да я ее! -- Он подмигнул мне глазом и дико засмеялся: -- Теперь не будет кусаться!

– - Дяденька, не стойте здесь; пойдемте в детскую.

– - Нет, я пойду в залу. -- Понизив голос, он таинственно спросил меня: -- А что, играют в карты?