Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не надо расстраиваться, потом он за все получит деньги! Придется забрать у него еще пару простынь! Какая разница! Обойдется без простынь! Давай, Олле! Складывай!
Несмотря на решительные протесты Лунделля, Олле ловко связал простыни в узел и сложил в него вещи.
Потом взял его под мышку, тщательно застегнул свой рваный сюртук, чтобы скрыть отсутствие жилета, и отправился в город.
– Он здорово смахивает на вора, – заметил Селлен, который, стоя у окна, с лукавой улыбкой смотрел на дорогу. – Хорошо еще, если к нему не пристанет полицейский! Быстрей, Олле! – закричал он ему вслед. – Купи еще шесть французских булочек и две бутылки пива, если у тебя останутся деньги.
Олле обернулся и так уверенно помахал шляпой, словно все эти яства уже были у него в карманах.
Лунделль и Селлен остались одни. Селлен восхищался новым бархатным жилетом, которого так долго с тайным вожделением домогался Лунделль. Лунделль чистил палитру и бросал завистливые взгляды на безвозвратно утраченное сокровище. Но не это было тем главным, что его сейчас волновало, не об этом ему было так трудно заговорить с Селленом.
– Взгляни на мою картину, – попросил он. – Как тебе она? Только серьезно!
– Зря ты копаешься в мелочах и вырисовываешь каждую деталь, надо не рисовать, а писать. Откуда у тебя падает свет? От одежд, от нагого тела? Нелепо! Чем дышат эти люди? Краской, маслом! А где воздух?
– Но, – возразил Лунделль, – ты же сам говорил, что о вкусах не спорят. А что ты скажешь о композиции?
– Пожалуй, слишком много народа?
– Не думаю; я хотел было добавить еще пару фигур.
– Подожди-ка, дай я еще раз взгляну. Так, вот еще один промах! – Селлен посмотрел на картину тем долгим пристальным взглядом, какой бывает у жителей равнины или побережья.
– Да, знаю, – согласился Лунделль. – Ты тоже заметил?
– Здесь одни мужчины. Это немножко сухо.
– Вот-вот. И как ты углядел?
– Значит, тебе нужна женщина?
Лунделль подумал, уж не подтрунивает ли над ним Селлен, но разобраться в этом было нелегко, так как Селлен уже что-то насвистывал.
– Мне нужна женская фигура, – ответил Лунделль. Воцарилось молчание, довольно натянутое, если учесть, что молчали, оставшись наедине, два старых друга.
– Даже не представляю, где искать натурщицу. Из Академии брать не хочется, их знает весь мир, а сюжет все-таки религиозный.
– Тебе нужно что-нибудь более утонченное? Понимаю. Если ей не нужно позировать обнаженной, то я мог бы…
– Ей вовсе не надо быть обнаженной, ты с ума сошел, вокруг нее слишком много мужчин; и кроме того, сюжет-то ведь все-таки религиозный.
– Да, да, понимаю. На ней тем не менее будут одежды немного в восточном стиле, она стоит, наклонившись вперед, как я себе представляю, будто что-то поднимает с земли, видны плечи, шея и верхняя часть спины. Но все очень пристойно, как у Магдалины. Верно? Мы смотрим на нее откуда-то сверху.
– Ты надо всем издеваешься, все стараешься так или иначе принизить.
– К делу! К делу! Тебе нужна натурщица, потому что без нее тебе не обойтись, но сам ты никого не знаешь. Ладно! Твои религиозные чувства запрещают тебе искать нечто подобное, и вот два легкомысленных парня, Реньельм и я, берутся раздобыть тебе натурщицу!
– Но она должна быть порядочной девушкой, предупреждаю заранее.
– Само собой разумеется. Послезавтра получим деньги и тогда посмотрим, чем тебе можно помочь.
И они снова взялись за кисти, притихшие и молчаливые, и все работали, работали, а на часах было уже четыре, а потом пять. Иногда они бросали беспокойные взгляды на дорогу. Селлен первым нарушил тревожное молчание.
– Олле задерживается. Наверняка с ним что-то приключилось, – сказал он.
– Да, что-то стряслось неладное, но почему ты постоянно посылаешь беднягу с какими-нибудь поручениями? Ходи сам по своим делам.
– А ему больше нечего делать, потому он так охотно мне помогает.
– Ну, охотно или неохотно, ты этого не знаешь, и вообще, скажу тебе, никто не знает, какая судьба уготована Олле. У него большие замыслы, и в любой день он может снова стать на ноги; тогда будет совсем не лишне оказаться в числе его близких друзей.
– Все это одни разговоры. А что за шедевр он задумал? Впрочем, я верю, что когда-нибудь Олле будет большим человеком, хотя и не обязательно как скульптор. Но куда он, разбойник, запропастился? Как по-твоему, не может он взять и просто так просадить деньги?
– Вполне может. У него давно не было денег, а соблазн, возможно, оказался слишком велик… – ответил Лунделль и затянул пояс на две дырки, представив себе, как бы он сам поступил на месте Олле.
– Ну, человек – это всего лишь человек, и любовь к ближнему для него – это прежде всего любовь к себе самому, – сказал Селлен, которому было совершенно ясно, как бы он поступил на месте Олле. – Но я не могу больше ждать; мне нужны краски, хотя бы мне пришлось их украсть! Пойду поищу Фалька.
– Снова будешь высасывать деньги из бедняги. Ты же только вчера взял у него на раму. И немалые деньги!
– Мой дорогой! Видно, мне придется еще раз сгореть от стыда, ничего уж тут не поделаешь. И на что только не приходится идти, даже подумать страшно. Но Фальк, между прочим, – благородный человек, он нас поймет. А теперь я пошел. Когда Олле вернется, скажи ему, что он скотина. Всего доброго! Загляни в Красную комнату; посмотрим, настолько ли милостив еще к нам Господь, что ниспошлет нам немного еды до захода солнца. Когда будешь уходить, запри двери, а ключ положи под порог. Пока!
Он ушел и вскоре оказался перед домом Фалька на Грев-магнагатан. Он постучал в дверь, но ему никто не ответил. Тогда он открыл дверь и вошел в комнату. Фальк, которому, очевидно, снились дурные сны, пробудился и недоуменно уставился на Селлена, не узнавая его.
– Добрый вечер, брат, – приветствовал его Селлен.
– О господи, это ты! Мне, кажется, приснилось что-то очень странное. Добрый вечер, садись и закуривай трубку. Неужели уже вечер?
Хотя Селлену показались знакомыми некоторые симптомы, он сделал вид, что ничего не замечает, и начал беседу:
– Ты не был сегодня в «Оловянной пуговице»?
– Нет, – смущенно ответил Фальк, – не был. Я ходил в «Идуну».
Он действительно не знал, был ли он там во сне или наяву, но порадовался тому, что так удачно ответил, ибо стыдился своей бедности.
– И правильно сделал, – одобрил его Селлен. – В «Оловянной пуговице» плохая кухня.
– Не могу не согласиться с тобой, – сказал Фальк. – Мясной суп они готовят чертовски плохо.
– Верно, а тамошний старик официант, этакий жулик, глаз не спускает, все считает бутерброды, которые я ем.
При слове «бутерброды» Фальк окончательно пришел в себя, но уже не ощущал голода, хотя ноги у него были как ватные. Однако тема беседы была ему неприятна, и он поспешил при первой же возможности ее изменить.
– Ну как, закончишь к завтрашнему дню свою картину? – спросил Фальк.
– Увы, нет.
– А что случилось?
– Не успеваю.
– Не успеваешь? Почему же в таком случае ты не сидишь дома и не работаешь?
– Ах, дорогой брат, все та же старая вечная история. Нет красок! Красок!
– Но ведь это дело поправимое. Может, у тебя нет денег?
– Были бы деньги, были бы и краски.
– У меня тоже нет. Какой же выход?
Взгляд Селлена заскользил вниз, пока не остановился на уровне жилетного кармана Фалька, откуда выползала довольно толстая золотая цепочка; Селлену даже в голову не пришло, что это золото, настоящее пробированное золото, ибо ему казалось просто непостижимым, что можно быть таким расточительным: носить на жилете целое богатство! Однако его мысли скоро приняли совершенно определенное направление, и он как бы невзначай заметил:
– Если бы у меня осталось хоть что-нибудь для заклада… Но мы были так неосмотрительны, что отнесли в ломбард зимние пальто еще в апреле, в первый же солнечный день.
Фальк покраснел. Операциями подобного рода до сих пор ему еще не приходилось заниматься.
– Вы заложили свои пальто? – спросил он. – И за них можно что-нибудь получить?
– Получить можно за все… за все, – подчеркнул Селлен. – Надо только иметь что-нибудь.
У Фалька вдруг все поплыло перед глазами. Ему пришлось сесть. Потом он вынул свои золотые часы.
– Как ты думаешь, сколько дадут за них вместе с цепочкой?
Селлен взвесил на руке будущий заклад и с видом знатока внимательно обозрел его.
– Золото? – спросил он слабым голосом.
– Золото!
– Пробированное?
– Пробированное!
– И цепочка?
– И цепочка!
– Сто риксдалеров! – объявил Селлен и потряс рукой так, что золотая цепь загремела. – Но ведь это ужасно! Тебе не следует закладывать свои вещи ради меня.
– Ну ладно, заложу ради самого себя, – сказал Фальк, не желая окружать себя ореолом бескорыстия, на которое он не имел никакого права. – Мне тоже нужны деньги. Если ты превратишь часы и цепочку в деньги, то окажешь мне большую услугу.
- Красная комната - Август Стриндберг - Классическая проза
- Слово безумца в свою защиту - Август Стриндберг - Классическая проза
- Красная комната - Август Стриндберг - Классическая проза
- Священный бык или Торжество лжи - Август Стриндберг - Классическая проза
- На круги своя - Август Стриндберг - Классическая проза
- Сказание о Сен-Готарде - Август Стриндберг - Классическая проза
- Драмы. Новеллы - Генрих Клейст - Классическая проза
- Опасные связи. Зима красоты - Шодерло Лакло - Классическая проза
- Маленький Лорд - Юхан Борген - Классическая проза
- Избранное - Юхан Борген - Классическая проза