Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов (сборник) - Виктор Каннинг

Мерсер вернулся на помост и сел, только сейчас заметив, что под него было подложено серое армейское одеяло. Он напряг память, вспоминая, как выбежал во двор фабрики «Орфей», споткнулся и получил сильный удар по голове. И вот он здесь. Что-то мелькало в мозгу, обрывки впечатлений о пути сюда, в этот подвал. Видимо, он пару раз приходил в сознание. Голоса, доносившиеся сквозь сон, урчание лодочного мотора, плеск воды. Один раз Мерсер даже открыл глаза, и перед ним возник залитый лунным светом фасад собора Санта-Мария-делла-Салюте. А затем снова отключился.

– Так ведь я сам на это напросился, – вслух произнес он и удивился, когда эхо многократно повторило его слова.

«Ничего хорошего меня не ждет. Я слишком много знаю, и на снисходительность рассчитывать не приходится. Значит, мне конец. Ну что ж, рано или поздно все кончается. По крайней мере не надо будет тревожиться о будущем».

В замке заскрежетал ключ. Вошел Лонго в морской форме, сзади него мелькнули крутой пролет ведущей наверх каменной лестницы и узкая полоска солнечного света. Мерсер встал. Лонго подошел, сухо улыбаясь.

– Ночевать вам пришлось в не слишком комфортных условиях, но граф Бориа все же позаботился, чтобы у вас имелись одеяло и подушка. Думаю, он хотел, чтобы ваше последнее впечатление о нем было хорошим.

Лонго замолчал, холодно рассматривая пленника.

– Я хочу его видеть, пусть он меня выслушает. – Мерсер все еще надеялся, что с графом можно будет как-то договориться.

– Ты уже больше никого не увидишь.

Хрипло вздохнув, Лонго с силой ударил Мерсера в челюсть. Тот грузно повалился на помост и затих. Лонго, морщась, потер костяшки, перевернул Мерсера и развязал шнур на запястьях. Вытащил из кармана тонкие перчатки из моющейся замши и длинный конверт. Повозившись, надел перчатки на руки Мерсера, а конверт сунул во внутренний карман твидового пиджака. Проделав это, он привел Мерсера в сидячее положение, согнулся и, взвалив на плечо, нетвердым шагом двинулся к лестнице. Наверху у потайной двери графа он прислонил Мерсера к стене и сдвинул засов.

Дверь мягко закрылась за ним. Лонго опустил Мерсера на пол у окна, обращаясь с ним как с тряпичной куклой. Наполовину задернутые длинные шторы колыхал теплый ветерок.

– Сочувствую тебе, – произнес подошедший Учелло. – Тяжело, наверное, было его тащить.

Лонго нахмурился.

– Ничего, как видишь, справился.

– Закурим?

– Здесь нельзя. Граф запретил.

Учелло усмехнулся.

– Надо же, какой строгий. – Затем посмотрел на Лонго. – Нервничаешь?

Тот молча глядел, как по серой поверхности канала внизу медленно двигаются гондолы и баркасы.

– Никогда прежде не убивал человека? – продолжил Учелло. – Да, я тебя понимаю. В первый раз трудно. Помогает, когда ты злой, напуган или пьяный. А если защищаешься, так это вообще прекрасно. Священники подобное деяние даже за грех не считают. А вот когда он лежит просто как мешок с ветошью…

– Заткнись! – Лонго резко развернулся, сунул руку в карман, нащупывая рукоятку пистолета. Затем зачем-то тронул ногой Мерсера. Внутри его словно кто-то истово молился. Он отчетливо слышал слова «Санта Мадре». Чтобы отвлечься, Лонго подошел и подергал ручку двери. Она была заперта, но скоро ее придется открыть, до того, как он застрелит Мерсера. Все должны считать, будто он только что ворвался в комнату. Задача Учелло была намного легче.

– Стрелять с пятидесяти ярдов – чепуха, – рассуждал Учелло. – В партизанах мы снимали немецких связных-мотоциклистов с восьмидесяти и в темноте. Иногда мотоциклы еще долго ехали сами собой. Вот так мы воевали. А что делали в это время моряки? Прикидывали, как поскорее сдаться англичанам?

– Ты что-то слишком разговорился, – заметил Лонго, опускаясь в кресло. Он все никак не мог успокоиться.

– А чего не поговорить? Волноваться мне нечего, ведь я профессионал. По ошибке родился в семье крестьянина, но хочу есть пироги, а не черный хлеб. Имею на это право.

Граф Бориа старался следить за ходом разговора, чтобы вовремя отвечать, если о чем-то спрашивали. Это уже у него вошло в привычку. Но мысленно он находился в другом месте. В комнате, где сейчас решалась судьба страны. Нельзя сказать, что ему нравилось, когда убивают человека, но так было необходимо. Того требовал долг.

– В наши дни все решает экономика, моя дорогая Лея, – произнес он, улыбаясь своей старой приятельнице.

Протиснувшись через толпу, собравшуюся перед палаццо, к ним подошел Минелли с серебряным подносом с напитками.

– Через пятьдесят лет здесь никаких гондол не останется, – продолжил граф. – Их убьют моторные паромы. – Он взял с подноса бокал и протянул ей. – Подумайте сами. Проезд до вокзала на пароме стоит триста лир, а если возьмете гондолу, это вам обойдется в тысячу. А люди сейчас считают денежки. Даже в сезон гондольер радуется, если делает в день шесть тысяч. Если муниципалитет не будет субсидировать данный вид транспорта, он захиреет, а потом закроются мастерские на острове Джудекка. Вот так катера и паромы разрушат наш город. – Он мягко рассмеялся и поднял бокал.

– Граф всегда пессимистически смотрит в будущее, – произнес элегантный мужчина, облокотясь на балюстраду.

– Наоборот, – отозвался граф, улыбаясь.

Многие пассажиры проплывающих мимо палаццо гондол с любопытством смотрели на террасу, наблюдая за шикарно одетыми гостями графа с бокалами в руках. Граф вгляделся. Скоро должна появиться парадная гондола с Мадео Нерви и городскими чиновниками. Можно представить, что тогда будет с толпой. А потом некто поставит на всем этом точку, произведя один-единственный гулкий выстрел из винтовки.

Подошел Минелли, чтобы забрать пустые бокалы.

– Синьорина Медова здесь? – спросил граф.

– Нет, синьор.

– А лейтенант Лонго?

– Я недавно его видел, синьор.

– Наверное, он поднялся на второй этаж. Оттуда открывается прекрасный вид. Принесите еще вина, Минелли.

У парадной двери на постаменте справа стояла Нинетта, опираясь на колонну и прижимая к себе куклу. Минелли остановился.

– Тебе хорошо видно, деточка?

Она покачала головой.

– Мне хорошо, а вот ему плохо. – Она показала подбородком на куклу. – Можно я пойду наверх?

– Графу это не понравится. Когда они появятся, подними своего друга, и он тоже все увидит.

– Но впереди много людей.

Минелли улыбнулся.

– Я приду и подниму вас обоих. Оставайся здесь и будь умницей. – И он вошел с подносом в палаццо.

Вскоре по толпе пронеслось:

– Едет, едет…

Да, подумал граф, этот человек едет навстречу своей судьбе. Никакой ненависти он к нему не испытывал. Правда, и жалости тоже. Зная, что сейчас должно произойти, он представил жизненный путь Нерви. Вот босой мальчик среди серых олив, сгоняющий птиц с початков молодой кукурузы, вот он же участник церковного хора, вот молодой человек корпит над книгами в бедной комнатенке, а вот уже знаменитый поэт-гуманист, не до конца осознающий свою власть над людьми. При этом Бориа не испытывал ничего, никаких эмоций. Цель оправдывает средства. Он перевел взгляд на открытое окно на втором этаже, под которым бородатые Тритоны держали в своих мускулистых руках массивный каменный щит с гербом его рода.

Бориа вздохнул. «Да простит меня Господь. Я ведь это делаю на благо страны».

– Пора, – произнес Учелло, – он уже здесь.

Лонго занял исходную позицию у Мерсера.

– Когда все сделаешь, брось винтовку рядом с ним и уходи.

Учелло усмехнулся:

– Не беспокойся, принимать поздравления не останусь.

Лонго следил, как поднимается дуло, как поудобнее устраивается Учелло. Наконец появились две церемониальные гондолы, с четырьмя гребцами на каждой, в темно-бордовых с золотом бархатных костюмах. Раздались аплодисменты.

– Мне бы сейчас в руки не винтовку, а карандаш, – вздохнул Учелло. – Отличный получился бы рисунок.

Лонго недовольно поморщился. Казалось, время в этой комнате остановилось. Гондола медленно проплывала мимо. Он видел, как гребцы опустили весла. На корме находились трое. Двое сидели, их лиц ему разглядеть не удалось, а третий стоял чуть поодаль. Высокий, статный, вскинул руку в приветствии, откинув назад голову с волосами, похожими на львиную гриву. Публика громко заскандировала:

– Нерви! Нерви! Вива Нерви! Вива…

Учелло выстрелил. Высокий человек в гондоле неожиданно повернулся, будто его из толпы вдруг окликнул знакомый голос. Прижал руку к груди. Эхо выстрела разнеслось над каналом. Мадео Нерви упал, и сотни собравшихся в ужасе ахнули. Шум прекратился.

Лонго повернулся, перепрыгнул через Мерсера и побежал к двери. Сзади было слышно, как Учелло бросил винтовку на пол.

– Прощай…

Он скрылся через потайную дверь, а Лонго повернул ключ в замке и оглянулся. Винтовка лежала на ковре рядом с Мерсером. Одна его рука будто тянулась к ней. Лонго выхватил пистолет, направив его в голову Мерсера. Оружие он держал в правой руке, а левой быстро перекрестился, зная, что через три секунды это безжизненное лицо превратится в кровавое месиво. Он уже начал нажимать на курок, как вдруг услышал сзади голос девочки: