Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам

Служителям муз следовало бы, впрочем, отдавать пальму первенства Минерве.

— Они обе великие богини. Каждая в своё время. Надеюсь, что дама, которую мы ждём, соединяет в себе их обеих.

— Это правда. Она — прекрасный, милый ребёнок, но по временам проявляет мудрость, дающуюся долгой жизнью. Её не оценили, как следует, при французском дворе. Я же говорил с нею несколько раз, как отец с дочерью. Хотя, правду сказать, такая красота, как у неё, — опасный дар.

— Я догадываюсь, о ком идёт речь, — вмешался в разговор кардинал Бранкаччьо. — Здесь к этому описанию подходит только одна — леди Изольда Монторгейль.

— Прекрасная грешница, клянусь Юпитером! — воскликнул Поджио. — Я видел её лицо только мельком, это было на улице, когда она приехала. Но у меня дух захватило. Вы сделаете мне величайшее одолжение, ваше преосвященство, если представите меня ей.

— Ну, не очень-то рассчитывайте на это, — отвечал кардинал с кроткой улыбкой. — Хотя нет человека без греха, однако я не знаю, вправе ли вы называть её грешницей. Пожалуй, вы разочаруетесь.

— Философ никогда не разочаровывается, — торжественно заявил флорентиец.

— Новое орудие дьявола для того, чтобы сбивать людей с истинного пути, — мрачно прошептал проповедник.

— Если б я думал, что она может сбить кого-нибудь из нас с пути истинного, то я не пригласил бы её сегодня к себе, — серьёзно сказал хозяин. — Не для того я возвышал всегда голос, — правда, без особого успеха, — против всеобщей испорченности, чтобы подавать самому дурной пример. Но я не принадлежу к числу ханжей и помню, что на небесах будет больше радости об одном грешнике, который раскается, чем о девяноста девяти праведниках. Попытайтесь обратить её на путь истины, Ингирамини, если она такая грешница, как предполагает Поджио. Если бы все были совершенны, то на что было бы ваше божественное красноречие, которое, как уверяют, двигает даже камни?

Всё это было сказано с подкупающей любезностью, которая составляла особенность великого французского кардинала. Благодаря ей тонкая ирония, лежавшая в глубине его слов, казалась только пикантной приправой к похвале, которой они заключались.

Проповедник не успел ответить, так как в эту минуту слуга доложил о прибытии той, о которой они говорили.

— Вы оказали мне большую честь вашим посещением, и я должен искренно поблагодарить вас за это, — сказал кардинал, поздоровавшись с ней и познакомив с ней присутствовавших. — Мы уже не смели надеяться, что вы пожалуете в такую бурю.

— Но я обещала прийти, — отвечала леди Изольда.

Её лицо пылало, а тяжёлые косы, которые не мог бы растрепать и ветер, были свободно уложены на голове. Она казалась красивее и более похожей на подростка, чем раньше. Одета она была в то же самое тёмное платье, что и вчера, но на ней не было вовсе брильянтов, отсутствие которых нисколько, впрочем, не уменьшало её красоты.

Гуманист стал упорно смотреть на неё, будучи не в состоянии, а может быть, и просто не желая скрывать своего восторга. В тёмных глазах кардинала Бранкаччьо вспыхнул огонёк, и даже сам проповедник не мог отвести от неё глаз. На его лице было такое выражение, как будто он хотел угадать, как мог Господь Бог дать такую красоту демону. Только секретарь, скользнув по ней взглядом, холодно отвёл глаза и стал смотреть на пол.

— Она обещала! Слышали! — закричал Поджио. — Минерва заговорила устами стоиков. Хотя ещё ни один стоик не говорил столь прелестными устами...

— Неужели нужно быть стоиком, чтобы сдержать своё обещание? Вы так думаете, мессер Поджио? — сказала леди Изольда мелодичным голосом, в котором слышался сарказм.

— Иногда, — не смущаясь, отвечал итальянец. — Особенно когда приходится исполнять обещание ради тех, которые далеко не так прелестны, как вы.

— Но какой же это стоицизм, если вы не держите своих обещаний?

Все засмеялись.

— Почему вы это знаете? — спросил озадаченный Поджио.

— Если мужчина рассуждает об обещании таким образом, то, значит, он их никогда не держит.

— Докажите это, мадонна. Позвольте мне дать вам какое-нибудь обещание, и вы увидите, сдержу ли я его.

— Хорошо. Обещайте мне хвалить везде последнее произведение Паоло Вергерио и всеми силами содействовать его успеху.

Поджио ненавидел этого Паоло Вергерио, а гуманисты, вопреки своим претензиям на изящество и утончённость, осыпали друг друга в пылу полемики самыми грубыми ругательствами, в которых подчас не было ничего остроумного.

Все опять рассмеялись.

— Мадонна, видимо, знает вас, Поджио, — заметил Бранкаччьо.

Гуманист старался как-нибудь выпутаться.

— Я, конечно, дал бы вам такое обещание, если бы вы не сделали последнего добавления. Если бы я стал расхваливать эту книгу, все были бы убеждены, что она никуда не годится, — возразил он как ни в чём не бывало. — Но я должен признаться, что я, Франческо Поджио, побит и побит собственным своим оружием. Вот самая большая похвала, которую я могу сказать вам, — горделиво прибавил он.

— Боюсь, что я её недостойна, — с лёгкой насмешкой ответила собеседница.

— О, достойны, и даже более, чем достойны, — продолжал гуманист, не замечая, а может быть, и не желая замечать её насмешливого тона. — Вы правы, не требуется никакого стоицизма, чтобы посетить нашего досточтимого друга, — сказал он, кланяясь хозяину. — Но нужна большая доза стоицизма, чтобы выходить в такую погоду.

— Правда, погода не особенно приятна, — согласилась гостья. — Один раз ветер схватил меня за одежду и повалил на землю.

— Но вы, конечно, были не одни? — участливо спросил хозяин.

— Одна-одинёшенька. Я терпеть не могу, когда кто-нибудь идёт за мной сзади. Идти мне было недалеко, к тому же я и сама сумею постоять за себя. Но на этот раз буря одолела меня.

— Конечно, кто-нибудь из прохожих не замедлил прийти вам на помощь? — вежливо спросил флорентиец.

— Сказать по правде, я заметила только одного, но он, по-видимому, не очень-то хотел помочь мне, хотя я была бы очень благодарна ему в этот момент. Вероятно, борясь с ветром, я имела не особенно привлекательный вид.

— Неужели это могло быть? Какой, должно быть, это был невежа. Поистине, это страна варваров! — с негодованием воскликнул Поджио.

— Сказать по правде, он был очень похож на господина секретаря, хотя вследствие бури и темноты я не могу, конечно, поклясться, что это