Четыре года в шинелях - Михаил Лямин

Кладбище рождает воспоминания. Говорят, о кладбище лучше не думать. По-моему, напрасно. Светлые чувства могут быть подсказаны не только радостью, но и печалью.

Я вспоминаю своих друзей Алешу Поздеева и Сашу Белослудцева. Двух братьев по духу и убеждениям. И мне очень хочется жить, чтобы обязательно отомстить врагу за товарищей.

А немец все клюет и клюет наши части. Он что-то задумал коварное.

...Прошел слух, что при очередной бомбежке разгромлен штаб 39 армии. Ранен командующий. Бразды правления принял заместитель, генерал И. А. Богданов.

Это известие сразу изменило поведение нашего комдива. Он решил открыто сказать личному составу, что начинается практическая подготовка к выходу из окружения. Без паники, при соблюдении железной дисциплины и, возможно, с боями.

Шла активная и тщательная разведка. К нашей дивизии стали примыкать другие части. Постепенно армия разбилась на две группы. Первая переходила под командование комдива Кроника, вторая - под командование генерала Богданова.

Наши полки стали стягиваться к месту сосредоточения, севернее деревни Антипино, в лесу. Тайно, под прикрытием тыльных и фланговых заслонов. Никаких костров. Никаких выстрелов. Каждому уяснить маршрут. В походе не отставать. При опасности не паниковать. Быть верными военной присяге.

- Все ясно?

Голос комдива суров и трогателен.

- Ясно! - отвечают солдаты.

- Боевая задача каждого - сохранить свою жизнь для дальнейших сражений.

- Ясно.

- И пусть того, кто нарушит эти святые требования, проявит трусость и малодушие, покарает рука советского правосудия.

- Пусть.

- Ша-а-го-ом ма-арш!

Не надо путать этот марш с осенним, когда дивизия направлялась на фронт. Не надо требовать стройных рядов, тем более песен. Люди шли цепью по проселочным дорогам и лесным тропам. Некоторые по болотам. По фронту шириной в километр.

Это была узкая и опасная горловина. Но горловина непристреленная. Место бросовое. Незащищенный стык немецких подразделений. В глубину десять километров. Их следовало проскочить до рассвета. А ночи самые короткие. Самые тревожные. Ночь сурового испытания мускулов и сердец.

Комдив со своими помощниками в солдатских цепях. Впереди разведка. Там помощник начальника оперативного отдела штадива Васильев. А раз Васильев, комдив спокоен.

Идет трехтысячный отряд многострадальных, но несломленных людей с оружием. И как во всяком таком отряде, не все получается гладко. Кто-то сбивается с маршрута. Кто-то застревает в болоте. У кого-то падают лошади и глохнут машины.

Отстают артиллеристы. Им жалко расстаться с пушками. Они тянут их из последних сил. Налетают на немецкую разведку. Завязывают бой. Рвут орудия. Теряют время.

Отстают тылы. Трудно начальнику политотдела Никите Мироновичу Шиленко. Под его началом типография дивизионной газеты. На его совести партийные документы, клубное имущество. Ему помогают инструктор политотдела Захар Иванович Широбоков, сотрудники редакции, солдаты из дивизионного ансамбля песен.

И все-таки немцы обнаруживают и эту колонну. Политотдельцы принимают бой. Вести его им трудно. Надо топить в реке шрифты, печатную машину, грузовики. Надо обезопасить человека с партийным хозяйством.

До последней возможности бьется начальник политотдела Никита Шиленко, тихий, скромный, честнейший человек, батальонный комиссар. Он дает возможность скрыться в лесу своим товарищам, а сам с револьвером в руках погибает. Погибает от своей последней пули, но на своей, советской земле, а не в германском плену.

Последними с боем выходят артиллеристы под командованием Засовского, Поздеева и Некрасова. По пути они прихватывают отставших и заблудившихся.

Основные силы дивизии вышли из окружения организованно. Их обнаружили немцы на рассвете. Сразу выпустили на бомбежку более сорока самолетов. Но было уже поздно. Нас встречали советские истребители. Они с ходу навязали бой фашистским стервятникам и обратили их в позорное бегство.

Воины 357 стрелковой дивизии выполнили свою боевую задачу в калининских лесах: они сохранили свой костяк. Вместе с живыми остались в списках дивизии и те, кто сложил свои головы в зимних и весенних боях, сложил, но остался бессмертным.

Дивизия продолжала жить. Открывалась вторая страница ее боевых походов. Это было во второй половине июля тысяча девятьсот сорок второго года. В тяжкие, тревожные для Родины дни. Разгоралось новое наступление немцев на юге.

Мы ждали приказа.

Великолукский удар

Перед новыми походами

После грозы

Что переживает человек в первые минуты после преодоления опасности? Улыбается, прыгает от радости, поет песни? Нет, человек падает на землю от усталости. Пока был в дороге, вяз в тухлых болотах, переходил вброд речки, прятался в придорожных канавах от вражеских бомб, - чувствовал себя сильным. Жажда жизни заставляла забывать обо всех лишениях, не обращать ни на что внимания, кроме своего строя и своего командира.

Но вот эти лишения остались позади. От людей отцепились, наконец, и немецкие самолеты, и дальнобойные орудия врага, и автоматчики в коричневых мундирах. Солдаты неожиданно, в том смысле, что еще были готовы продолжать поход, оказались на берегу маленькой, тихой речонки Обща, густо увитой по берегам ивняком. Кругом по-прежнему, леса, но почему-то не такие отчужденные, как час-два назад. Не слышно ни выстрелов, ни буханья мин, ни диких гортанных выкриков пьяных фашистов. Это осталось позади. Между людьми, вышедшими к речке, и страшным прошлым теперь пролегла надежная охрана, именуемая нашим передним краем.

Улетели по другим делам встречавшие нас самолеты. Они на прощанье помахали в воздухе крыльями и быстро куда-то скрылись.

А люди, изморенные, голодные, грязные, оборванные, небритые, остались здесь, у извилистых ивняковых берегов. Остались и упали, подкошенные пределом сил, которые держались на волоске и вот теперь начисто иссякли.

Это понимали все и не думали даже упрекать друг друга. С чувством умиления и жалости, гордости и восторга смотрели на солдат командиры. Как отец среди своего многочисленного семейства, проходил командир дивизии по. фронту вповалку спящих бойцов. О чем он думал? О своей ли юности электромонтера, когда вот так же, после двенадцатичасового рабочего дня сваливался полуголодный на грязный тюфяк. Или о лихой коннице, в которой вчерашний рабочий стал старшиной эскадрона и с которой тоже приходилось бывать в тяжелых изнурительных рейдах.

О многом мог думать бывалый воин, наблюдая за своими младшими товарищами. Его дивизию могли обвинить в чем угодно, вплоть до слабоволия и недисциплинированности, а он все-таки дал ей возможность скинуть с себя сверхчеловеческое напряжение страшных суток. Скинуть в какие-нибудь полчаса или час, за которыми опять начнутся боевые будни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});