Срок за любовь - Кирилл Казанцев

– Ты пропустил грузовик?

Тот закрыл лицо руками и закивал. Расул смотрел на него со смешанным чувством омерзения и гнева. Мухтар упал на колени и пополз к хозяину, умоляя простить его.

– Встань, мразь. Виноват?

– Да, моя вина, шайтан попутал, прости, ради Аллаха. Ради сына маленького – кто его кормить будет? – Мухтар дрожал как осиновый лист, но под тяжелым взглядом Расула послушно поднялся с колен.

– Аллах накормит – он всемогущ и всемилостив.

Бекбулатов достал из-за пояса пистолет и выстрелил ему в коленную чашечку. Мужчина рухнул на землю и скорчился, крича от боли и держась за раненую ногу.

– В следующий раз стрелять буду в голову. Уберите его, – хладнокровно приказал Расул и направился обратно в дом.

* * *

Последние дни Марина жила в хозяйской части дома. Доктор сказал, что ей для скорого выздоровления нужны свежий воздух и усиленное питание. Местная кухня была девушке не близка – слишком много мяса и жира. Но вот кофе с восточными сладостями оценила по достоинству. За ней приглядывала старая тетка Расула. Впрочем, «приглядывала» – не совсем точное выражение. Женщина глаз с Марины не спускала, но и не ограничивала ее в передвижениях в пределах одного крыла особняка. Книг в доме не было, и от нечего делать молодая женщина заинтересовалась рецептами местных блюд, наблюдая за работой кухарок. Сама она была еще слишком слаба, чтобы помогать. Как-то, глядя, как проворно и ловко одна из дальних родственниц Расула раскатывает тончайший местный пирог «чуду», Марина содрогнулась от ужаса. Кто-то настолько коряво и бестолково пытался сыграть «Сулико», что в конце концов молодая женщина не выдержала и спросила:

– А что, тут есть пианино?

– Да, купил Расул игрушку на наши бедные головы. Девочка сиротой осталась, а у нас сирот не бросают – как-никак родная кровь. Плакала дни напролет. Расул сказал: проси, что хочешь. Она и попросила… Пианину эту. Расул – человек слова, купил. – Женщина с осуждающим видом закивала. – Теперь нам хоть из дому беги от этого шайтанского наваждения.

– О каком шайтанском наваждении речь, дамы? Неужели на кухне вычислили, кто поджег гараж и спалил мою оранжерею? Браво, браво. – Бекбулатов стоял в проеме двери и недобрым взглядом обводил собравшихся. – Ну, поделитесь со мной своими соображениями. Особенно ты.

Марине под взглядом его темных суровых глаз захотелось сжаться и забиться в угол. Расул тем временем неумолимо продолжал:

– Учти – я из-за тебя в большие расходы влез. Ты теперь отрабатывать должна день и ночь. Даже не знаю, какую цену купцам за тебя назначить – «товар» порченный, а себестоимость – о-го-го. Может, тебя всю шрамами покрыть – тогда бы и цена была другая, для любителей? Или сказать, что выносливая, как лошадь, чтобы вдвое больше клиентов за ночь обслуживать могла и днем не прохлаждалась? О-о-о… Я представляю себе эту картину. Уже через год ты отобьешь мне сожженную машину. А через два – будешь заманивать клиентов в стамбульском порту, обслуживая их за недоеденный гамбургер.

Расул откинул голову и картинно рассмеялся. Марина сжала пальцы так, что побелели костяшки, но смолчала. В глазах стояли слезы. В наступившей тишине внезапно особенно уродливо и фальшиво прозвучала мелодия «Сулико».

– А можно, я прямо сейчас отрабатывать начну? – робко попросила девушка.

– Как?

– У вас там, я слышу, пианино стоит. И девочка, ваша родственница… ей учитель нужен. Я могу научить ее играть. Честно.

Расул посмотрел на Марину так, будто с ним внезапно заговорил тостер или казан с пловом. Потом что-то прикинул в уме и кивнул.

– Ну пошли – покажешь.

Они поднялись в комнату, где, в отличие от остальных помещений особняка, ковры не покрывали каждый клочок свободного пространства. Собственно, тут ничего, кроме пианино и двух стульев, не было. Марина отметила про себя это как плюс – акустика лучше. Девочка-подросток, худенькая, угловатая и глазастая, проворно выскочила из-за инструмента и испуганно посмотрела на гостей.

– Играй давай что умеешь.

Расул по-хозяйски развалился на свободном стуле. Марина села, прикрыла глаза и расслабленно положила руки на клавиши. Это был проверенный годами безотказный метод концентрации – в такие мгновения казалось, что кроме нее и инструмента ничего в мире не существует. Глубоко вздохнула и начала играть шопеновский ноктюрн ми-минор. Он не требовал большой физической силы или беглости – и в то же время позволял размять пальцы перед исполнением технически более сложных произведений. Молодая женщина играла, не открывая глаз и целиком отдаваясь музыке. Казалось, она качается на широких темных волнах, и эти волны уносят ее от всех проблем, унижений и тревог. И только когда истаяла последняя щемящая терция, Марина открыла глаза и как будто проснулась. Девочка смотрела на нее с немым обожанием, в ее глазах стояли слезы восторга. Расул смерил обеих скептическим взглядом и заявил:

– Так любой дурак может. А вот лезгинку, к примеру, слабо?

Марина почувствовала, как заливается краской стыда и низко опускает голову – в последний раз она исполняла этот танец в день смерти брата Расула. Как она тогда играла, слегка пьяная и возбужденная вниманием местного воротилы! Казалось, искры летели из-под пальцев. Как Сулейман танцевал – будто летал по залу. Как рядом топтались коллеги, пытаясь ему подражать, и как печально смотрел на нее Клим, спрашивая, почему она до сих пор не дома. Ей хотелось биться головой о деревянную стенку этого хорошо настроенного пианино с вопросом «Почему она до сих пор не дома?!». Вместо этого молодая женщина упрямо закусила губу и ударила по клавишам, выбивая знакомую залихватскую мелодию. Она вложила в это исполнение все свое отчаяние, всю безнадежность и ярость от того, что ничего изменить нельзя. Всю злость на саму себя – казалось, она хочет размозжить пальцы о черно-белые зубы инструмента. Но – чудо! Вырвав последний аккорд из фортепиано, девушка изумленно застыла. Расул уже не сидел вразвалку, он стоял, подобравшись, как опасный хищник, и пожирал ее блестящими от возбуждения глазами.

– Еще давай!

11.

Комар ехал на такси по окраине Дербента, сверяя название улицы и номер дома с адресом, записанным на клочке бумаги. Адрес он получил от местных блатных. Где-то здесь должен был жить старый и всеми уважаемый вор в законе. Себя он скромно называет Федорычем. Хоть от активного участия в воровской жизни он давно отошел, но, несмотря на это, был в курсе всего, что происходит, у него постоянно спрашивали совета в спорных вопросах и почитали за честь видеть на семейных праздниках и воровских сходках.

Свою криминальную карьеру Федорыч начал еще в школе, классе в пятом. Родители у него были обычными работягами, жили в небольшом украинском городке. Отец всю жизнь работал фрезеровщиком на заводе. Мать – нянечкой в детском саду. Денег постоянно не хватало. А если и появлялась лишняя копейка, то отец мигом пропивал ее во дворе дома с соседями-собутыльниками. Сначала Федорыч крал шапки у одноклассников и по дешевке продавал на рынке скупщикам краденого. Тогда его еще звали просто Витя. Пацаны за это Витю часто били, но он снова брался за свое. Закончилось все тем, что в школу с плановой проверкой приехал инспектор. Пошел в туалет облегчиться и попал в поле зрения Вити, который в это время, как обычно, прогуливал уроки. В результате поднялась шумиха. Учителя сразу вычислили вора. Витю поставили на учет в милиции. Пьяный отец так отлупил ремнем своего непутевого сына, что заднее место болело целую неделю. Сделав из этого свои выводы, Витя перестал красть в школе и переключился на прохожих. Вечерами он срывал с людей шапки и, пока те звали милицию, скрывался в дворах. В итоге в девятом классе Витя попал в колонию для несовершеннолетних.

На зоне Витя нашел себе компанию по интересам. Он и еще семеро хулиганов сколотили банду и подмяли под себя почти всех заключенных. Выйдя на волю, малолетние преступники, насмотревшись фильмов про американских гангстеров, стали нападать на магазины, бензоколонки. Наглые налеты не были продуманы, поэтому свинтили новоиспеченную банду очень быстро. Отмотав срок, Федорыч вышел на волю поумневшим и имеющим определенный авторитет в криминальных кругах. Возвращаться на родину у него не было никакого желания. Тем более что страна разваливалась на глазах. Советский Союз доживал последние годы. Чтобы понять это, достаточно было выйти на улицу. На каждом углу открывались кооперативы, частные кафе, рестораны. Те, кто еще вчера назывался спекулянтом, постепенно становились хозяевами жизни. Причем бизнес не перестал быть теневым. Просто его взяли под свое крыло милиция и партработники. Федорыч быстро смекнул, как можно поживиться в этой мутной воде. Идея была проста и гениальна. Купив форму милиционеров, он с подельниками стал выбивать из новоиспеченных предпринимателей долю их теневых доходов. Наиболее строптивых похищали, вывозили в лес и приставляли пистолет к виску. Испуганные бизнесмены на краю выкопанной ямы сразу же признавались, где спрятаны их деньги и драгоценности. Наиболее умные из них старались особо не афишировать свой достаток. Именно тогда появилась известная поговорка – «лучше не иметь джакузи, чем иметь утюг на пузе». Федорыч и его банда не задерживались на одном месте. Они гастролировали по всей стране, одновременно налаживая контакты с местным криминалитетом, подминая его под себя. А если встречали сопротивление – убирали главарей и ставили на освободившееся место своего человека. Все это было бы невозможно, если бы не крайняя жестокость, с которой банда Федорыча устраняла конкурентов и должников. Слава о нем полетела по всей стране. Многие уголовные авторитеты считали за честь работать под началом Федорыча. При всей своей жестокости, со своими людьми он был щедр и справедлив. Недовольных в его криминальной «империи» не было. А те, кто появлялся, долго не жили.